Механизм пространства - Андрей Валентинов

Упрек Эминента звучал устало. Отставной алюмбрад не гневался на глупого сен-симониста. Он честно пытался объяснить.

— Я должен быть последним из злодеев, чтобы убивать людей, не причинивших мне зла. Хорошо, допустим, я злодей. Я решил отправить вас к праотцам. Сколько раз я мог это сделать? На кладбище, после похорон Галуа, мистер Бейтс предлагал разыграть самоубийство. Он фантазер, наш Бейтс, а фантазии порой заводят в могилу. Вас закопали бы под чьим‑то гробом — и все. В худшем случае закопали бы живым…

В мире снежинок нет места страху. И хорошо, что нет. Скверная картинка: приказ барона фон Книгге — и вот здоровяк Ури раскапывает чужую могилу, мистер Бейтс, зубасто улыбаясь, связывает жертву веревкой…

— Андерс, вы обещали меня слушаться. Идемте отсюда, скорей!

— Куда вы торопитесь?

— В Писании сказано: пусть мертвые хоронят своих мертвецов…

— Ну, нашему молодому другу сие не грозит, — Эрстед склонился над раненым, с заботой накрыл его одеяльцем. — Помнишь байку про святого Себастьяна, покровителя ландскнехтов? Встретишь его дождливой ночью — любая рана зарубцуется. Мсье Шевалье! Вы меня слышите? Признаться, вы нас здорово напугали…

— Андерс, не говорите с ним! Это опасно…

— Оставьте, князь…

— …отравление на приеме у баронессы. Глоток лимонада — и у вас холера. Выстрел из-за угла, когда вы уходили с баррикады. Кто бы стал разбираться? Логика, Огюст. Принцип Оккама — отсекайте лишнее. Вас пригласили на встречу в Булонь. Вас туда сопровождали…

Снежинка молчала. Да, честный Торвен пристрелил негодяя. Но чуть позже, чем следовало бы. Хромец мог быть пешкой, которой поручили организовать доставку жертвенного агнца к стенам аббатства.

— Кого вы искали, Огюст? Человека, о котором я вас предупреждал?

Голос превратился в еле различимый шепот.

— …некто, умный и богатый, мечтает совершить то, что не удалось вашему императору. Он собирает армию — не из солдат, из ученых. Пытается закрыть остальным доступ к наиболее важным открытиям…

Лицо Эминента исчезло, сменившись иным, тоже знакомым — пусть Шевалье видел его лишь однажды, в бреду. Волна благородных седин, мощный лоб без морщин, волевые бугры в углах рта. Мешки под строгими, глубоко посаженными глазами; между бровями — асимметричная складка… Таким он станет через много лет — когда выйдет из тени и сбросит маску, чтобы занять пост премьер-министра Дании.

Андерс Сандэ Эрстед.

— А-а-а!

Зарычав, как дикий зверь, Огюст Шевалье привстал — и правой рукой вцепился в горло врага. Левая, устремившись к той же цели, зачерпнула пустоту. Опоздав уклониться от первого захвата, Эрстед все-таки откинулся назад, не дал сомкнуться чужим пальцам.

«Стареет полковник, — отметил Зануда. — А француз — удалец, со смертного ложа в драку лезет. Горяч, как котелок с пшенной кашей. Надо увозить его из Парижа, иначе хлопот не оберешься…»

Уделив должное время рассуждениям, гере Торвен, однако, не двинулся с места. Волмонтовича хватило на большее. Он произнес краткую польскую фразу с тяжелым немецким хвостом, взмахнул тростью; не ударив, заскрипел зубами:

— То упырь, панове! Упырь, так и знал!

— И что теперь?

— Торвен, цельте клятому хлопу меж глаз!

— Цельте сами, князь!

— Не могу, холера ясна!

Ситуация отдавала мрачным комизмом. Трое взрослых, опытных — воевавших, наконец! — людей перебрасывались репликами в тесной палате. Старались вести себя так, чтобы буйный мсье Огюст не вернулся с их помощью обратно на койку, а оттуда — и в заждавшийся гроб. Князь дрожал всем телом — казалось, поляк встретил младшего брата, слабоумного, не со зла творящего дурные поступки. Такого бы наградить затрещиной, да рука не подымается на убогого…

— Андерс, берегись! Укусит, пся крев!

Трудно сказать, услыхал ли Эрстед. Зато Шевалье отреагировал, не думая. Левая, свободная рука, сжавшись в кулак, ткнула поляка в подбородок. Удар вышел скорее обидный, чем опасный. Но доставить неприятности он сумел.

— Ыг‑г! Ау-а-а-а!

Язык Волмонтович определенно прикусил.

Голый Огюст встал с койки, по‑прежнему держа Эрстеда за горло. Полковник, красный от натуги, в свою очередь крепко держал запястье француза. Низко опустив подбородок, он придавил ладонь Шевалье, мешая тому сжать пальцы изо всех сил. Иных мер Эрстед не предпринимал.

На шее его вздулись синие жилы.

«Черный Гном-Расчленитель!» — сказка заслуживала пера знатного фольклориста Андерсена. Телосложения «гном» был крепкого, впору мешки на баржи грузить. Но даже окажись француз королем грузчиков — ему не задушить Андерса Вали-Напролом одной рукой.

А про вторую он забыл.

Говорят, человек возвращается из забвения, чтобы встретиться с болью, заскучавшей по хозяину. Говорят, такое сложно пережить. Боль наваливается рыхлой массой земли, хоронит заживо. Что откроется взору? Кроны деревьев над поляной с мертвецами? Тьма могилы? Белый потолок лечебницы?

Враги, желающие добить раненого?

Друзья, пришедшие на помощь?

— Пан Торвен! Сделайте что-нибудь! Я не могу его ударить!..

— Почему, князь?

— Он же новорожденный!

«Да хватит вам! — чуть было не пригрозил Торвен. — Тоже мне, романтики!» Словно услышав его мысли, Эрстед неуловимо дернул правым плечом, ставя точку в затянувшейся комедии.

Английским боксом полковник увлекался с университетской скамьи. Позже, живя в Лондоне, регулярно посещал заведение Даниэля Мендосы — того самого, о чьих поединках газеты писали на первых страницах, тогда как штурму Бастилии отводились вторые.

Хук!

Бах!

Ой!

Упал на землю всякий,

Миронтон, миронтон, миронтень,

Упал на землю всякий,

Упал и после встал…

Выждав с минуту, Эрстед склонился над койкой, пощупал пульс у весьма удачно рухнувшего Шевалье. Оттянул верхнее веко, убедился, что снег растаял. И, до сих пор красный, как вареный рак, виновато развел руками:

— Будем считать это порцией успокоительного.

— Андерс! Ты… Он тебя…

Бессвязные выкрики Волмонтовича доносились из угла, где князь без особого успеха искал окуляры. Те от воплей поляка сбежали с носа и прятались.

— Не увлекайтесь, Казимир, — поправив воротник рубашки, полковник заново стал перевязывать шейный платок. — Молодой человек погорячился. В Париже такое на каждом перекрестке.

— Wampir… Potwor…

Тронутый мучениями князя, Торвен аккуратно пододвинул тростью окуляры — прямо ему в руку.

— Дзенькую бардзо! — князь водрузил стекляшки на нос. — Напрасно мне не верите, господа. Вы, гере Торвен, пшепрашем, всю жизнь за столом просидели, перышком чиркали. Но ты‑то, Андерс! Ты же видел!.. помнишь…

— Полно, князь! — перебил его Эрстед. — Видели мы с вами много. Но видимость — не есть сущность. Лейтенант, забыл тебе сказать. Ты остаешься в Париже не один. Князь едет со мной — ему определенно надо развеяться. Зато фрекен Пин‑эр командируется тебе в помощь. Надеюсь, ты не против?

Торвен пожевал губами, ища слова. Вот это действительно хук! Дел у нас мало, так еще и бой-девицу сторожить! Какой из него воспитатель юниц? Дочь — дело иное, фрекен Маргарет