Искажение - Вадим Панов

А человек, который подслушивал собеседников, двигаясь параллельно им по Университетской набережной, сложил спрятанный под тонким плащом микрофон, вытащил наушник и развернулся в сторону Стрелки, не желая встречаться с Зиновием. Не хотел, чтобы Портной раньше времени узнал, что тот, кого он считает мёртвым, приехал в Санкт-Петербург за тем, что считает справедливым.

Отношение к работе вещь изменчивая, сильно зависящая от разных факторов: настроения, самочувствия, атмосферного давления и последствий вчерашней вечеринки. Иногда привычная рутина приводит в неистовство и кажется невыносимой каторгой, к которой приговорили за несовершённое преступление, иногда апатия съедает эмоции, и серый цвет становится главным, иногда приходится стискивать зубы ради карьеры или дохода, а бывает так, что работа приносит радость.

Не часто, но бывает.

Однако Сергей Тыков, сотрудник таможенного поста «Торфяновка», к последней категории людей не относился и ничем не отличался от миллионов и миллионов рабочих и служащих в своём отношении к лямке, которую приходится тянуть с упорством отправившегося в кругосветное путешествие осла. Но при этом Сергею становилось скучно, когда поток желающих пересечь границу ослабевал, и в тихие дни Тыков изучал автомобили с таким тщанием, словно собирался их купить, а любой груз считал контрабандой до тех пор, пока не будет доказано обратное.

– Та-а-ак… – Таможенник оторвал взгляд от бумаг и внимательно посмотрел на Кастора. – Кунсткамера, значит?

– Да, – суховато ответил тот, соорудив на физиономии доброжелательно-послушное выражение, которое, как он знал, безумно нравилось мелким чиновникам по всей Земле, от аэропорта JFK до санитарного инспектора из Кейптауна.

Но на этот раз не сработало: фургон Кастора оказался первой машиной за час, да к тому же с подозрительным грузом, и скучающий Сергей решил, что такие гости заслуживают самого «тёплого» приёма.

– Везёте в Кунсткамеру? – переспросил Тыков.

– Да.

По-русски Кастор говорил гораздо лучше Влазиса, но всё равно с акцентом и потому старался ограничиваться короткими, простыми и предельно понятными ответами.

– Научный груз? – не унимался таможенник.

– Да.

– Мумия?

– Без головы, – зачем-то уточнил Кастор, задумчиво осмотрев упомянутую часть тела Тыкова, Тыков намёка не понял. А может, понял, но реагировать не стал, поскольку за годы службы смотрели на него многие и по-разному, и в том числе – враждебно, и на голову тоже. Привык.

– Куда делась? – зевнув, поинтересовался он. И побарабанил пальцами по столешнице с таким видом, будто весь Таможенный комитет Российской Федерации уже с неделю нетерпеливо подпрыгивал в ожидании мумии и сильно расстроился, узнав, что игрушка оказалась с дефектом. – Где голова?

– Нам не сказали, – развёл руками Кастор.

– И даже без головы мумия нужна учёным?

– Безголовые везде нужны, – пробубнил себе под нос Кастор, которого стали утомлять и беседа, и собеседник.

– Что? – не расслышал Тыков.

– Представляет ценность, – опомнился Кастор.

– Понятно… – протянул таможенник. – Всё с вами понятно…

Но в действительности Тыкову было понятно далеко не всё. Во-первых и в-главных: кому нужна мумия без головы? Кому вообще нужно что-нибудь без головы? Если без головы, значит, непорядок, а что можно сделать с тем, что не в порядке? Правильный ответ: ничего. Как можно использовать сломанное? Кому нужна мумия-инвалид? Где её покажешь? Кто за неё деньги заплатит?

Во-вторых, вызывала обоснованные подозрения и сопровождающая груз парочка – два крепких мужика, скорее похожие на громил, чем на экспедиторов. Повадками и одеждой крепыши напоминали потерявшихся во времени «быков» из прошлого века: нарочито расслабленные голоса, характерные жесты, короткие кожаные куртки, свитера, чёрные брюки, чёрные туфли и кепочки.

Кепочки!

Чутьё подсказывало, что с фургоном что-то неладно, но что именно, таможенник определить затруднялся, а пришивать к делу сомнения не имел права. Делу нужны доказательства или фальшь в документах, а с документами у подозрительных сопровождающих всё оказалось в порядке. Бумаги оформлены правильно, все возможные справки и подтверждения, которые мог запросить Тыков, прилагались, и законные основания задерживать фургон отсутствовали.

«Этнографические материалы»…

Тыков в очередной раз просмотрел бумаги.

Этнографические материалы, в скобках – мумия, вывезены из Перу. Точнее, вывезена, поскольку речь шла об одном-единственном теле. Об очень странном теле. На первый взгляд оно принадлежало молодой женщине, с крепкой грудью, тонкой талией и полными бёдрами. Но Тыков заметил, что вместо кожи тело покрывала мельчайшая чешуя, а между пальцами с острыми ногтями виднеются перепонки, небольшие, но заметные… главное же заключалось в том, что, вопреки ожиданиям Сергея, мумия не лежала в ящике, перемотанная древними бинтами – как в тех фильмах, которые Тыкову доводилось видеть, а плавала в объёмной стеклянной колбе, надёжно закреплённой в кузове цельнометаллического фургона. В оберегающем растворе, длинная химическая формула которого присутствовала в одной из справок.

«Что же это за мумия такая?»

Тыков давно служил на таможне, навидался всякого, но подобный уродец попался ему впервые. С другой стороны, Сергей много слышал об удивительной коллекции старого музея, в который триста с лишним лет со всей Земли свозили необычные экспонаты, и в очередной раз пообещал себе сходить в Кунсткамеру. Как-нибудь…

Но вслух сказал другое:

– Откуда берутся такие твари?

– Мутации, – пожал плечами Кастор. – Неожиданные скрещивания. Из тех, что случаются раз на миллион.

Фраза прозвучала настолько неожиданно для «быка», что Тыков не удержался от удивлённого замечания:

– Вы не похожи на учёного.

– Я менеджер, – ответил Кастор, сообразив, что ляпнул лишнее. Подумал и добавил: – Эффективный.

– Обеспечиваете научную деятельность?

– Именно. Обеспечиваю, доставляю, вынимаю…

– Что?

– Я могу ехать? – поинтересовался Кастор. – Меня в музее ждут.

– Можете, конечно, – вздохнул таможенник. – Добро, так сказать, пожаловать в Россию.

И отдал документы.

– Государственная научная мысль выражает вам безмерную благодарность.

Как все мёртвые, Лотар был спокоен, молчалив, абсолютно послушен и лишён волос. Всяких. Ногти у него не росли, но сохранились, затвердев до окаменения, а волосы выпали. Мёртвые – хотя в случае Лотара уместно использовать термин «поднятые», – приобретали чудовищную силу и равнодушие к боли и продолжали оставаться живыми пятьдесят–шестьдесят лет после ритуала, для чего им требовались лишь «трупная смесь» – знаменитый эликсир некромантов – и много воды. Каждый мёртвый выпивал не менее пяти литров в день, и именно поэтому, как шутили знающие, оплотом некромантов стал Санкт-Петербург – благородный любимец дождей.

Лотар исполнял при Юлии Александер обязанности водителя, телохранителя и самого доверенного слуги. Сейчас он управлял выехавшим на Васильевский остров «Роллс-Ройсом», плавно свернул с Университетской во двор, остановил машину, выключил фары, повернулся и вопросительно посмотрел на хозяйку.

– Правильно, нам сюда, – кивнула Юлия. – Но дальше я одна.

Мёртвый поднял брови. В смысле, обозначил движение, приподняв кожу над глазами, как привык в прошлой жизни.

– Всё в порядке, – успокоила его женщина. – Портной не осмелится меня подставить.

– Виктор? – кашлянул мёртвый, напоминая о предводителе волколаков – заклятом враге семьи Александер. И вновь намекая, что предложение приехать в Кунсткамеру ночью могло оказаться ловушкой.

– Зиновий не служит Виктору, я уверена, – терпеливо ответила вдова. – Просто Зиновий боится, что я отниму у него игрушку, вот и попросил меня прийти одну… – По губам Юлии скользнула лёгкая усмешка. – Он думает, это его как-то обезопасит.

Мертвый ответил улыбкой, вышел, распахнул дверцу, подал хозяйке руку и уточнил:

– Время? – Он хотел знать, как часто Юлия планирует выходить на связь.

– Первый звонок через час, в половине второго ночи, – решила женщина. – Затем я скажу.

– Да, госпожа.

– Будь неподалёку.

– Да, госпожа.

Юлия приняла у Лотара саквояж с материалами и направилась к Кунсткамере, разрывая ночную тишину острым цокотом высоких каблуков. Даже сейчас, собираясь не столько на встречу, сколько на работу, вдова Александер не изменила привычке одеваться стильно и явилась в Кунсткамеру в чёрном костюме с длинной юбкой, чёрной шёлковой блузе, шляпке с вуалеткой и туфлях на шпильках. Злые языки объясняли приверженность вдовы Александер к высоким каблукам тем, что она стесняется скромного роста, но люди знающие лишь снисходительно улыбались в ответ: в Санкт-Петербурге на Юлию давно смотрели снизу вверх.