Вальс сердец - Барбара Картленд

Она вышла, а Гизела подумала, что эта милая женщина сможет отвлечь отца от мрачных мыслей, которые после смерти жены не покидали его.

В прошлом отцу часто приходилось общаться с красивыми женщинами, и Гизела знала, что мать нисколько не ревновала. Наоборот, она со смехом говорила:

– Я стала бы ревновать, если бы полагала, что твой отец интересуется ими больше, чем мной. Как все знаменитости, он любит внимание, но эти женщины в отличие от меня не способны дать ему ничего, кроме банальных комплиментов.

– А ты? – спросила Гизела.

– А я даю ему безопасность, уют домашнего очага и, конечно же, любовь, которая не зависит от того, насколько человек известен или богат.

Голос матери дрогнул, и Гизела поняла, что эти слова исходят из самого сердца.

– Когда ты полюбишь, Гизела, то увидишь сама, что такие понятия, как деньги, слава, положение в обществе, не имеют никакого значения. Важно будет лишь то, что любимый человек станет частью тебя, твоей второй половиной.

Гизела гордилась матерью. Своим невероятным успехом в Париже Пол Феррарис был целиком и полностью обязан ее неустанным заботам о нем.

А когда она умерла, заботиться о нем стало некому, и Пол Феррарис, как шхуна, покинутая экипажем, бесцельно поплыл по волнам океана жизни, неуверенный в себе и полностью опустошенный. Иногда Гизеле становилось за него по-настоящему страшно.

Они переезжали с места на место, из одной страны в другую, но нигде Пол Феррарис не мог отыскать утраченное счастье.

Гизела надеялась, что Вена, этот удивительный Город Музыки, поможет отцу вновь обрести себя. Встречи с великими композиторами, Брамсом и Штраусом, безусловно, настроят его на нужный лад, а с помощью таких очаровательных дам, как Алиса Милфорд, он заново ощутит полноту жизни.

Репетиция началась. Гизела услышала звук открывающейся двери, и ее сердце замерло.

Миклош вошел и сел рядом с ней так, чтобы его нельзя было увидеть ни со сцены, ни из партера.

– Вы скучали по мне? – спросил он.

Этот вопрос был неожиданностью для Гизелы. Она смущенно проговорила:

– Я… думала о вас.

– Я тоже не мог думать ни о чем, кроме вас. Его глубокий голос отозвался в Гизеле теплой волной.

– Сегодня вечером нам обязательно нужно встретиться, – продолжал он. – Утром я сделал еще одну – и опять безуспешную – попытку покинуть город. Безуспешную потому, что я не смог уехать, так и не объяснив вам причину моего отъезда.

– Это было бы ужасно: уехать, ничего мне не объяснив. Я понимаю, почему вы не могли думать ни о чем другом.

– Вы действительно понимаете? – спросил Миклош.

– Да… понимаю.

Он пристально посмотрел ей прямо в глаза. Гизела не поняла, почему его так поразили ее слова.

Со сцены доносились волшебные звуки скрипки. Миклош настойчиво повторил:

– Я должен вас видеть. Как нам сегодня встретиться?

– Я думаю, папа отвезет меня в отель, как вчера, а сам отправится на одну из многочисленных вечеринок. Правда, он ничего об этом не говорил, а спросить его у меня не было возможности.

Про себя Гизела подумала, что ей следовало бы выяснить все заранее, но отец не любил, когда у него что-то выспрашивают. Тем более что все утро он пребывал в плохом настроении.

– У меня не будет возможности что-то узнать, до тех пор пока отец не закончит репетировать и не поднимется сюда.

– Как вы думаете, он скоро придет?

– Я думаю, да. Его партия уже подходит к концу.

– Он не должен застать меня здесь, – сказал Миклош. – Но как я узнаю о ваших планах?

– Я… оставлю вам записку… у портье, – подумав, сказала Гизела.

– Отлично! – радостно воскликнул Миклош. – Мне будет очень приятно получить от вас записку, дорогая Гизела. От вас! Я буду хранить ее, как драгоценность, как память о вас.

Гизела почувствовала, что теряет присутствие духа. Зачем он так говорит?

От его слов радость, которая переполняла ее сердце, растаяла в мгновение ока, а Гизеле так хотелось удержать ее навсегда, не дать исчезнуть бесследно этому новому чувству, которое было таким светлым и неповторимым.

– Оставьте мне записку, – сказал Миклош, – а я пришлю вам ответ.

Гизела кивнула:

– Только, прошу вас, будьте осторожны. Если папа… о чем-нибудь догадается… он очень рассердится… и очень расстроится… а у него сегодня выступление.

– Не волнуйтесь, – успокоил ее Миклош. – Прошу вас, дайте мне вашу руку.

Гизела положила руку на подлокотник. Миклош осторожно поднес ее к губам и нежно поцеловал.

– Я люблю вас, Гизела! Мысль о том, что я не увижу вас целую вечность, для меня страшнее смерти. О дорогая, ведь вы не забудете меня? Мы должны, обязательно должны встретиться!

В голосе Миклоша звучало такое отчаяние, что Гизела невольно стиснула его руку.

– Я… не понимаю, – произнесла она.

– Я знаю, – ответил он. – И проклинаю себя за то, что заставляю вас страдать. Но помните, милая Гизела, для вас я готов на все. Если понадобится, я достану для вас звезды с неба, солнце и луну и положу их к вашим ногам.

Не успела Гизела опомниться, как он вышел из ложи, а взглянув на сцену, увидела, что отец уже идет за кулисы – она даже не заметила, как он закончил играть.

В отель они ехали вместе. По дороге отец жаловался, что за кулисами негде развернуться, что известным музыкантам приходится ютиться в крошечных гримерках, не рассчитанных на такое количество артистов.

– Пора уже строить новый театр, – ворчал он. – Правда, строительство – дело долгое, и к тому времени, как оно завершится, я уже состарюсь и умру.

– Что вы такое говорите, папа! – воскликнула Гизела. – Вы еще очень молоды.

– Хотелось бы в это верить, – улыбнулся отец. – Надо спросить Алису Милфорд, сильно ли я постарел за эти годы.

Гизела подумала, что отец, судя по всему, не против еще раз встретиться с этой леди.

– Что вы собираетесь делать после концерта? – спросила она.

– Я получил множество приглашений, но мне кажется, что лучше нам вместе поужинать где-нибудь в тихом местечке, где нас никто не потревожит.

– О нет, папа! Вы должны куда-нибудь пойти, непременно должны! Если вы не станете вместе со всеми праздновать успех представления, на вас косо посмотрят.

– Ты права, – согласился он. – Мы с твоей мамой всегда ходили на вечеринки, и нам было там весело.

Он замолчал, погрузившись в воспоминания, а потом произнес:

– Но она была мне женой, а ты – моя дочь. Я не хочу, чтобы ты общалась с неподходящими людьми, особенно с мужчинами.

– Папа, но ведь с вами мне ничто не грозит!

– Это еще неизвестно, – ответил Пол Феррарис. – Не считай меня старым занудой, дорогая, но до тех пор, пока я не решу, с кем в этом городе можно заводить знакомства, я не собираюсь позволять тебе общаться с кем попало.