Небо и земля - Нотэ Лурье

Зелда закрыла глаза, повернулась па бок. Послышался тихий плач. Она осторожно, стараясь не разбудить Шефтла, поднялась, прислушалась.

Плакал Курт.

— Чего ты? — спросила она, наклонившись над мальчиком, и погладила его по голове.

— Я не виноват… Это не я разбил… Хочу к маме, — лепетал он, глотая слезы.

Зелда сама едва не расплакалась от жалости.

— Ну конечно же ты не виноват… Спи, мой мальчик, спи. Не надо плакать. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю…

Она укрыла его простыней и снова погладила по голове.

И тут раздался оглушительный гул, Зелда вздрогнула, посмотрела в окно. Низко над хутором летел самолет. Зелде показалось, что он летит прямо сюда, к ее дому…

Когда Элька пришла домой, она застала Свету спящей, с коробочкой леденцов в руке.

Девочка чуть улыбалась — ей, видно, снился хороший сон.

Элька наклонилась, тихо поцеловала ее и тоже легла.

Проснулась она поздно. Встала, выглянула в окно. Было тихо. Как всегда в день отдыха, никто не спешил вставать.

Элька умылась, причесалась, посмотрела на себя в зеркало.

Скрипнула Светкина кроватка.

— Ах ты маленькая моя соня… — улыбнулась Элька, подходя к ней. — Сколько же можно спать?

Светка потерла ладошками глаза и села.

— А где дядя? — спросила она, оглядевшись вокруг.

— Какой дядя? — лукаво спросила Элька.

— Тот, что дал мне вот это… — Светка показала коробочку.

— А… уехал.

— Почему он уехал?

— Начинается! Почему, почему… — Элька сделала вид, что сердится. — Уже поздно. Вставай!

Светка натянула на себя платьице, весело соскочила с постели и принялась надевать сандалии.

Позавтракав, она убежала во двор.

Элька осталась одна. Несколько минут сидела у стола, там, где вчера сидел Шефтл.

… Как все-таки хорошо, что он зашел. Славный он. Кто еще так поймет ее? Хорошо, что есть человек, с которым она может поговорить обо всем… А не съездить ли прямо сегодня на хутор? — мелькнула мысль. Успеет ли? Уже начало первого…

Громко постучали в дверь.

«Кто это?» — удивленно подумала Элька. Она никого не ждала. Не успела она сказать «войдите», как дверь шумно распахнулась и в комнату вбежала соседка со второго этажа. На ней лица не было.

— Вы уже знаете? Какой ужас! Война!

— Война? — Элька остолбенела.

… В это страшное воскресенье почти все гуляйпольские жители до ночи толпились на улицах. Стояли на углах под радиорупорами, напряженно ловили голос диктора, Элька тоже выбегала несколько раз, стояла, слушала вместе со всей толпой сводку.

Боже мой, враг бомбит наши города. И Минск! А Алексей в Минске. Если бы можно было связаться с ним. Но как?

Легла она поздно и долго не могла заснуть. Перед глазами неотступно стояло все, что пришлось пережить за последние сутки: люди на улицах, испуганные лица, Шефтл…

Утром, оставив Светку, как всегда, с ребятами во дворе, Элька пошла на работу. Было рано, но ей хотелось поскорее в контору, к сотрудникам, людям, быть может, не очень близким, но к людям. Несмотря на ранний час, во дворе и на улице, как и вчера, толпились прохожие, — казалось, гуляйпольцы этой ночью не сомкнули глаз. Проходя мимо группы мужчин и женщин, взволнованно обсуждавших последние известия, Элька услышала, как кто-то сказал: «Война скоро кончится. Наши расколошматят врага за несколько недель».

И ей стало радостно: незнакомые люди высказывали вслух то, что ей самой хотелось.

Когда Элька вошла в контору, радио повторяло утреннюю сводку. За ее столом сидел незнакомый пожилой, довольно плотный гражданин и рассеянно перелистывал стопку бумаг. Элька сняла пальто, повесила, как всегда, на деревянную вешалку, подошла к столу и стала ждать, когда незнакомец уступит ей место.

Вошел директор, очень озабоченный, с растрепанными седыми волосами. В ответ на Элькино приветствие он коротко кивнул, выключил радио, взял телефонную трубку и, явно нервничая, стал вызывать железнодорожную станцию. Станция была занята. Он бросил трубку и, недовольный, резко повернулся к пожилому человеку:

— Ознакомились? Все ясно? Сегодня, я думаю, вам надо заняться пятым складом.

Тот, словно лишь дожидался этого распоряжения, поднялся, взял бумаги и вышел.

— Кто это? — спросила Элька.

Директор поглядел на нее, с минуту помолчал, наконец тихо ответил:

— На ваше место, товарищ Орешина. Элька смотрела на него во все глаза.

— Как на мое место? А я?

— Вы будете работать теперь счетоводом. Без работы не останетесь.

«К майским праздникам райисполком вынес вам благодарность за хорошую работу, — горько усмехнулась Элька. — И вот — на тебе…»

На длинной мощеной улице, что вела к центру, собралось много людей. Провожали мобилизованных. Кто-то играл на баяне. В головной колонне, перекрикивая друг друга, пели: «Если завтра война». Женщины плакали. За каждой колонной бежали босые ребятишки. Несколько пожилых мужчин стояли в стороне под пышно разросшимися зелеными акациями и печально покачивали головами.

Элька смотрела на мобилизованных. Она сама пошла бы в военкомат просить, чтобы ее послали на фронт! Но дочь… на кого оставить ребенка?

На углу, против аптеки, на телеграфном столбе гремел радиорупор. Прохожие останавливались и озабоченно слушали последние известия.

«Что с Алексеем? Где он? Почему нет письма от него?»

Элька огляделась и только теперь увидела, что стоит одна на опустевшей улице. Радио замолкло. Солнце скрылось за крышами.

Надо было идти домой. Что-то сварить, покормить Светку. Дуся, соседка со второго этажа, могла и забыть. У нее тоже муж уходит на фронт.

Как на грех, Света, обычно очень чуткая, сегодня не замечала состояния матери. Шалила, хохотала, всю комнату перевернула вверх дном. Только поздним вечером Эльке удалось уложить ее.

Утром у скверика она издали увидела Иващенко. Ссутулившись, он медленно шел к зданию райкома партии.

«Возвратился с курорта… Раньше времени…» — подумала Элька.

Иващенко заметил ее и окликнул.

Тяжело ступая, он пересек улицу и подошел к ней.

— Я тебя еще вон откуда заметил, — он показал на угол улицы. — А ты думала, должно быть, что я все еще греюсь на солнышке, купаюсь в море. — Он тепло пожал ей руку. — Вот видишь, стоило мне в кои-то веки собраться на курорт, как Гитлер тут же начал войну… Тяжелая война… — сказал Иващенко грустно, не спуская с нее глаз. — Ну, о тебе… я знаю. Мне рассказали. Без работы не останешься. А пока…

— Спасибо, Микола Степанович, — у Эльки дрогнул голос. — Я пока ни в чем не нуждаюсь.

— Ну, ну… Вечером приходи, будем тебя ждать. И Светку возьми с собой. Я уж соскучился по ней.

— Не знаю… — сказала Элька.

— Если не придешь, Татьяна Гавриловна обидится. Слышишь! И я тоже. Будем ждать к ужину.

С каждым днем все больше доходило до хутора тревожных вестей. Красная Армия продолжала отступать. Двадцать третьего июня, на второй день войны, наши части оставили Ковно, Ломжу… Двадцать четвертого — Вильнюс… В сводках Совинформбюро упоминались новые направления: Шавловское, Барановичское, Луцкое, Львовское…

Враг наступал по всему фронту — от Балтийского моря до Черного.

Слушая эти известия, Шефтл все больше мрачнел. Он понимал, что при таком положении скоро будет призван и его год, и хотел до тех пор справиться, по крайней мере, с уборкой урожая.

Хлеба — пшеничный массив, тянувшийся от гуляйпольских могилок до самого горизонта, и на редкость высокий и густой ячмень в Ковалевской балке — почти поспели. День, другой, и можно будет начинать жатву.

Дорога была каждая минута. Это Шефтл знал с малых лет. Жнейки, арбы, упряжь — все нужно успеть подготовить заранее. К тому же до жатвы надо прополоть кукурузу в Кривой балке, свезти оставшееся в степи сено и кое-где перепахать пары.

Была у Шефтла и еще одна забота.

Тракториста Вову Зогота, который ушел на войну, заменила молодая невестка Доди Бурлака, курносая Ксения. Как раз накануне войны приехала в гости из Двинска, да так и осталась здесь. А Ксения вот уже три года — с тех пор, как родила ребенка, — на тракторе не работала. Надо помочь ей на первых порах, пока не освоится.

На многих участках, всюду, где вместо ушедших в армию мужчин работали женщины, старики или совсем зеленая молодежь, дела шли не так, как хотелось бы Шефтлу. Это его огорчало, не давало ему покоя. С рассвета до позднего вечера он был на ногах: то его видели в кузнице — не понравилось, как починили колеса старой жнейки, — то на стогу сена с вилами, то он шел по косогору за трактором, перешагивая через отваленные глыбы чернозема, то наравне с бабами и девками полол в Кривой балке кукурузу… Но чем бы ни занимался Шефтл, как бы ни был погружен в заботы, нет-нет да и стукнет сердце от беспокойного ожидания, не оставлявшего его с тех пор, как он побывал у Эльки. За эту долгую, хлопотливую и тревожную неделю он не раз загадывал — исполнит она свое обещание, приедет ли в воскресенье? Если бы не война, она, конечно, приехала бы, но теперь… в такое время…