Лакуна - Барбара Кингсолвер

Матери надоело слушать эти истории. Я тебе не испанская королева, огрызается она, и потуши свечу, пока та не упала на кровать и не сожгла тебя заживо.

Она говорит: мы не можем держать у себя книгу целую вечность, даже если это лучший приключенческий роман на свете. И подарок на день рождения. Всю историю переписывать слишком долго, поэтому только основное. Кортес отпустил Монтесуму, и они, как ни странно, остались друзьями. Царь показывал гостю дома и рынки, такие же превосходные, как в Испании, и каменные храмы выше собора в Севилье. Внутри стены некоторых из них были выпачканы кровью человеческих жертв. При этом ацтеки славились великой культурой и безупречными манерами, их правители были мудры, а с гор по каменным трубам текла вода. У Монтесумы был роскошный дворец и клетки со всевозможными видами птиц, от водоплавающих до орлов. За ними ухаживали три сотни слуг.

Но больше всего Кортесу хотелось побывать на золотых приисках. Он прикинулся дурачком — заявил Монтесуме, что земля, похоже, плодородная, а значит, Его Величеству стоит завести там ферму (у прииска). Договорились на кукурузных полях, просторном доме для господина и пруде с утками. Хитрый Кортес.

А потом правитель Гондураса позавидовал удаче Кортеса, послал в Мехико восемьдесят мушкетеров и заявил, что только у него есть полномочия от имени королевы Испании покорить страну и править туземцами. Как ни сладко жилось Кортесу, но пришлось бросить все и сперва поспешить в порт Веракруса, чтобы защитить свои позиции, а потом вернуться в Теночтитлан спасать гарнизон. Потому что местное население в конце концов раскусило уловки Кортеса, и жизнь его повисла на волоске. Туземцы напали на его людей; испанцы яростно сопротивлялись. Монтесума забрался на башню и крикнул, чтобы подданные прекратили сражаться, но его ударили камнем по голове, и через три дня царь скончался. Кортесу чудом удалось бежать. Ему пришлось бросить почти все золотые щиты, шлемы и прочие столь чудесные вещи, что их нельзя ни вообразить, ни описать. Так объяснял Кортес; впрочем, скорее всего, у него рука не поднималась их описывать, потому что одна пятая часть добычи предназначалась Ее Христианнейшему Величеству Королеве.

Читал и выписывал почти всю ночь, пока не догорела свеча. Утром мать сказала: хватит лениться, иди на рынок. Нам нужны кофе, кукурузная мука и фрукты, а больше всего сигареты. Мать может год прожить без пищи, но ни дня без этих палочек.

На рынке Пьедад нужного не оказалось. Сидевшие там старухи курили, но у них не было сигарет, потому что пятница. Они посоветовали сходить на рынок Мелькор-Окампо. Нужно идти на юг по улице Инсургенте до ближайшего соседнего городка Койоакана. Затем в переулок Франция. На том рынке есть все.

Мать права: город заканчивается к югу от нашего дома. Это, конечно, еще не Южная Америка, но улицы переходят в грязные закоулки, а окрестности смахивают на деревню: выходящие в грязные дворики плетневые хижины, в которых живут семьи, дети, играющие в грязи, матери, разжигающие огонь, чтобы испечь лепешки. Сидящие на одеялах старухи ткут одеяла, на которых будут сидеть другие старухи. Между домами — поля фасоли и кукурузы. Как и сказали торговки, через два кукурузных поля от последней автобусной остановки показался Койоакан с рынком, на котором есть все. Сигареты, кучи тыквенных цветков, зеленый стручковый перец, сахарный тростник, фасоль. Зеленые попугаи в бамбуковых клетках. Ватага leprosos[73] шагает на север, в город, за утренним подаянием. Бедолаги худы как скелеты — кожа да кости; лохмотья висят на них, точно белые флаги. Протягивают за милостыней то, что еще осталось от рук.

За ними навстречу попалась хмурая игуана, громадная, как аллигатор, в ошейнике с привязанной длинной веревкой, которую держал беззубый человек. Незнакомец пел.

Сеньор, она продается?

А как же иначе, мой юный друг? Продается все, даже я. Вопрос в цене.

Ваша ящерица. Это еда или питомец?

Mas vale ser comida de rico que perro de pobre, ответил он. Лучше быть едой богача, чем собакой бедняка. Но сегодня денег хватит только на фрукты и сигареты. Горничная и так постоянно ревет, незачем заставлять ее готовить на обед ящерицу. Обратная дорога отняла много времени, но мать не рассердилась. Она обнаружила в кармане желтого платья пару бычков.

Воскресенье — самый плохой день. У всех остальных есть семья, место, куда пойти. Даже церковные колокола разговаривают, звонят все разом. Наш дом — как пустая сигаретная пачка, которая мозолит глаза, напоминая о том, чего в ней нет. Горничная ушла к обедне. Мистер Кошелек — к жене и детям. Мать постирала корсеты и нижнее белье, повесила сушиться на перила балкона и обнаружила, что больше ей совершенно нечем заняться. Когда в доме нечего есть, она говорит: «Ну, малыш, сегодня на обед у нас курево». То есть придется покурить, чтобы как-то отбить аппетит.

Сегодня она утащила и спрятала письма Кортеса, потому что ей было одиноко.

— Ты все время читаешь, мысли твои где-то далеко. А до меня тебе нет дела.

— Тебе до меня тоже нет дела, когда приходит мистер Кошелек. Иди поищи его.

Дверь в ее спальню захлопывается; дребезжат стекла. Потом снова распахивается: мать не может сидеть взаперти.

— Если столько читать, можно ослепнуть.

— Тогда у тебя должно быть отличное зрение.

— Ишь, голос прорезался! Грубиян. Твой блокнот меня бесит. Прекрати. Перестань записывать все, что я говорю.

В-с-е. Ч-т-о. О-н-а. Г-о-в-о-р-и-т.

В конце концов ей пришлось обменять Кортеса на сигареты, потому что без них она умрет. Рынок в Койоакане не такой, как на Сокало, куда привозят только готовый товар. Девушки в синих шалях сидят на одеялах с охапками кукурузы, которую они час назад наломали на поле. Ожидая покупателей, девушки лущат початки. Потом замочат зерна в известковой воде, растолкут в сырой никстамаль[74] и замесят. К вечеру вся кукуруза превратится в лепешки. Никстамаль — единственный вид муки, которую здесь знают. Даже наша горничная не умеет печь хлеб из белой пшеничной муки.

Пока девушки готовят лепешки, юноши срезают на болотах у дороги стебли бамбука и плетут из них клетки для птиц. Если клетку никто не покупает, юноши карабкаются на дерево, ловят птиц и сажают в клетки. Поэтому за целыми початками кукурузы и пустыми клетками нужно приходить до десяти утра. К концу недели они сотворят мир. А на седьмой день отдохнут от дел, как Господь.

Старик с ящерицей приходит каждый день. Они очень похожи — та же белесая шелушащаяся кожа и глаза в складках морщин. Старика зовут Сьенфуэгос, а его питомца — Манхар Бьянко, цыпленок со сливками.

На площади возле рынка Мелькор сохранился дворец Кортеса. Покорив ацтеков, он правил ими отсюда. Сперва здесь размещался гарнизон, мушкетеры, с которыми Кортес рассчитывал захватить Теночтитлан; об этом сообщает табличка на площади. Это самое место он описал в третьем письме к королеве. До чего странно сперва прочесть о площади, а потом очутиться на ней, слушать пение птиц и поплевывать на булыжники. Правда, тогда это был берег озера. В великом городе были дамбы, удерживавшие воду. Время от времени ацтеки вытаскивали из них камни; волна обрушивалась на спящего Кортеса с солдатами, и им приходилось выплывать.

Вопрос со школой остается открытым. Вступительные экзамены в Препараторию через несколько недель; завтра мы опять пойдем в магазин за Книгами, Которые Наставляют на Путь Истины. Обменяем письма Кортеса на что-нибудь другое; протестовать и скандалить бессмысленно. Сегодня вечером — последний шанс дочитать и выписать самые интересные фрагменты.

Последняя осада Теночтитлана: Кортес велел перегородить проезды по дамбам, чтобы уморить жителей голодом. Горожане в ответ швыряли в испанцев кукурузные пироги и кричали: «Нам не нужна ни вода, ни пища, а если понадобится, мы съедим вас!»

Кортес велел солдатам построить тринадцать кораблей в пустыне и выкопать канал, чтобы привести их на озеро. Он собирался атаковать мятежников сразу с земли и с воды: последний бросок. Кортес направил свой корабль прямо на флотилию каноэ, с которых летел град стрел и дротиков. «Мы гнались за ними три лиги[75], убивали и топили врагов; свет не видел такого сражения», — писал он королеве, добавляя, что Господь укрепил дух его войска и подорвал силы врага. Вдобавок у испанцев были мушкеты.

Горожане сражались не на жизнь, а на смерть, даже женщины. Отказ покориться ошеломил Кортеса. «Я ломал себе голову, как внушить им страх, заставить язычников осознать свои грехи и тот урон, который мы способны им нанести». Он велел все поджечь, даже деревянные святилища, где Монтесума держал птиц. По словам Кортеса, гибель птиц стоила ему немалых душевных мук. «Но, поскольку для язычников она была еще мучительнее, я решился на это».