Лакуна - Барбара Кингсолвер

Все пошло не так. Никакого прилива: из пещеры весь день вытекал поток воды. В полнолуние все было нормально.

Дон Энрике говорит, что в полнолуние самые высокие приливы в полдень и в полночь. А когда луна встает или садится, уровень воды самый низкий. Так утверждает мужчина во фраке и бриджах, который, сядь он в лодку на весла, непременно бы свалился в воду и утонул. Но Леандро сказал то же самое про луну и прилив, так что, пожалуй, это правда. Как определить, растет луна или убывает?

Сегодня вечером луна была во второй четверти; Леандро заявил, что она убывает. В такие дни она вогнута, как буква С, а не выпуклая, как D. Он говорит, когда луна похожа на D, как в слове Dios[66], значит, растет, чтобы осветить Божье небо. А когда убывает, то смахивает на С, как Cristo[67] на кресте. Теперь прилива ждать долго.

Сегодня было полнолуние, прилив и неудача — порезал кухонным ножом палец. Кровь повсюду, даже на тесте, которое стало розовым. Пришлось выбросить. «Ох нет, давай подадим его матери и дону Энрике! Clayuda[68] на крови ее сына, как жертвы, которые ацтеки приносили своим богам».

Леандро ответил: «Молись, чтобы Господь простил тебя за такие слова. Хватит бездельничать, меси тесто».

Сегодня взошла луна, пляж был тих, никто не поплыл в пещеру. Три мушкетера смогли бы: нырнули с клинками в зубах, а не с повязками на пальцах. Но их было трое, один за всех и все за одного.

Сегодня луну закрыла тень. Дон Энрике говорит, что это затмение. Но если верить Леандро, это El Dios и El Cristo склонили друг к другу головы и плачут над тем, что творится внизу, на земле.

День святой Риты Кашийской. Матери понадобились сигареты, но сегодня никто не торговал — праздник. Все женщины в длинных гофрированных юбках отправились на процессию; в волосы они заплели цветы и ленты. Мальчики несли восковые свечи длиной со взрослого человека. Впереди всех, похожая на морщинистую невесту, шла старуха, которая продает на рынке нопаль. Дряхлый жених шаркал возле нее, взяв суженую за руку.

Леандро объяснил, что в прошлом году устроить праздник не удалось из-за запрета на богослужения. Но святая Рита Кашийская не совсем святая, скорее богиня. Все не так, как говорят, и никто не без греха.

Сегодня уровень воды был идеальным. В пещеру и на ту сторону. Течение несло всю дорогу, и удалось снова коснуться тех останков. Завтра опять должен быть отлив. Но на поиски сокровища, спрятанного от Эрнана Кортеса, в этом месяце остается всего несколько дней.

Мать сказала сегодня вечером. Всего через несколько часов мы уплывем на пароме. Отсюда просто так не уехать, но она утверждает, что нет ничего невозможного. Бросай все.

Не говори никому, предупреждает она: дон Энрике будет в ярости. Даже Крус не должна знать, не собирай вещи, потому что она заметит. Подожди, пока не настанет пора бежать, и возьми только то, что влезет в рюкзак. Только две книги. Не бери гуарачи[69], не глупи, у тебя есть нормальные ботинки.

Bueno[70], продолжает она. Отлично. Если хочешь, можешь оставаться. На этом дурацком острове, в этой дыре, где даже Иисус Христос не услышит тебя, пока ты трижды не прокричишь. Я с радостью уеду одна и поставлю за тебя свечку в Национальном кафедральном соборе, когда доберусь туда. Потому что, когда Энрике обо всем узнает, он убьет тебя вместо меня.

Мистер Кошелек встретит нас на материке.

И не вздумай проболтаться Леандро. Ни единого слова, мистер.

Дорогой Леандро, эту записку ты даже не прочтешь, потому что не умеешь читать. Карманные часы в банке в шкафу, вместе с глиняным Пильцинтекутли. Этот подарок ты найдешь в будущем году, когда тебе придется готовить rosca без сержанта, который замесит тесто. Часы золотые; отвези их в Монте-Пьедад и выручи деньги для семьи. Или оставь себе на память об уехавшем сорванце.

Мехико, 1930 г. (В. Б.)

La luna de junio, первое полнолуние июня, пора нырять за сокровищами. Но об океане здесь напоминает лишь запах тухлой рыбы по субботам; накануне все хозяйки готовили рыбу, и теперь отбросы дожидаются, когда их заберет мусорщик. Океан снится в последнем утреннем сне, перед тем как в комнату врывается уличный шум. Автомобили, полиция на лошадях, шум волн стихает, и пленник просыпается на новом острове. В квартирке над булочной.

Мать утверждает, будто casa chica[71] значит, что его жена знает, но не возражает, потому что квартирка обходится дешево. Служанка здесь даже не ночует: негде разместиться. Уборная и газовая плитка в одном помещении. Основная кухня внизу, в пекарне; вход туда с улицы, дверь открывается ключом. Ни сада, ни библиотеки нет в этом городе, пропахшем машинами. Матери это нравится, якобы напоминает о детстве, несмотря на то что это было давным-давно и в другом городе. И, если ее детство было таким счастливым, почему же она ни разу не навестила родителей до самой их смерти?

— Хватит ныть, мистер, мы наконец-то выбрались с этого острова, где ничего никогда не происходило. По крайней мере, здесь не нужно трижды кричать, чтобы Jesus Cristo тебя услышал.

Еще бы: после второго же крика Иисус посмотрит вниз и увидит, что тебя сбил трамвай.

Зато, настаивает мать, у Господа здесь шикарный дом, самый большой собор в мире. Одна из достопримечательностей федерального округа. Пока что мы видели только одну достопримечательность, «Ла Флор», заведение, куда мистер Кошелек и его друзья ходят пить кофе. Мы отправились туда одни вопреки его распоряжениям. Друзья-коммерсанты еще не знают о его новом предприятии, секрете в коробочке, casa chica. Крышка коробочки — плата за молчание, которая, по словам матери, невелика. А значит, вряд ли она станет держать язык за зубами.

Ей понадобилось в «Ла Флор», чтобы посмотреть, как одевается столичная публика, и не выглядеть неотесанной деревенщиной, как жители того острова. Фермера, выбравшегося на день в город, в толпе сразу отличишь по закатанным до колена белым штанам. Все мужчины, которые пьют кофе в «Ла Флор», носят черные брюки. Дамы — в модных коротких платьях, шляпках колоколом и скромных черных чулках. Официантки в белых передниках испуганно таращат глаза. В общем, все как в Вашингтоне, только по-другому. Трудно отличить настоящий город от того, о котором читал в книге. В патио растут гигантские папоротники, как в лесу из «Путешествия к центру Земли»; еще здесь подают отменный шоколад. Пирожные называются «кошачьи язычки». «Кошачий концерт», поправляет мать, но на самом деле кошки молчат. В нашем переулке их столько, что одним выстрелом из рогатки можно раздобыть добрую дюжину язычков.

Мать была в хорошем настроении и по дороге домой согласилась зайти в магазин канцелярских товаров за новым блокнотом. «Ты любишь эту книжечку больше, чем меня, уходишь в свою комнату и забываешь обо мне», — надулась она.

Сейчас мать зашла и сказала: «Бедняжка, ты как рыба, вытащенная из воды. Я и подумать не могла».

Сегодня ходили в собор. С окраины Мехико до главной площади, Сокало, добирались все утро — сначала двумя автобусами, потом трамваем. Casa chica расположена в захолустье к югу от площади, на которой проводятся бои быков, в грязном переулке, переходящем в Инсургенте. Мать говорит, мы живем между столицей Мексики и Terra del Fuego[72].

Сокало — огромная площадь с пальмами, похожими на зонтики от солнца. С одного ее боку вытянулся длинный Национальный дворец из розового камня, с крохотными, словно отверстия флейты, окошками по всему фасаду. Вымощенные кирпичом улочки, ведущие к Сокало, узки, точно звериные тропы в высокой траве; по обеим их сторонам, насколько хватает глаз, теснятся дома. Внизу магазины, над ними живут люди; облокотившись о перила, женщины смотрят с кованых балконов на прохожих. Велосипеды с тележками, лошади, автомобили едут вереницей, иногда в противоположные стороны по одной и той же улице.

Собор огромный, как и говорили, с гигантскими деревянными дверями, которые того и гляди захлопнутся за тобой навсегда. Весь фасад украшен резьбой: над одним входом плывет корабль Церкви, похожий на испанский галеон, а над другим Иисус протягивает ключи от Царства Божия. Вид у него такой же хмурый, как у булочника, когда тот отдает матери ключ, чтобы мы открыли дверь и поднялись через пекарню к себе в квартиру. Дом принадлежит мистеру Кошельку.

Внутри собора нужно пройти мимо величественного алтаря Прощения, золоченого, с крылатыми ангелами. Там висит распятый Христос в черной набедренной повязке; вокруг него балкончики — наверно, на них садятся ангелы, когда устают летать. Скульптура получилась настолько изобличительной, что даже мать, шагая мимо, чуть склонила голову. Мы шли по нефу, и грехи сочились с ее туфель, оставляя невидимые лужицы на чистых плитах пола. Вероятно, в глазах Господа она безнадежно подмочила свою репутацию. Но, чтобы мать услышала, Ему придется кричать не три, а тридцать три раза.