Забытые истины - Элис Маккинли

Бен поднялся со стула. Все, разговор с Чжаном-другом закончился, теперь перед ним сидел суровый Чжан-наставник. А если ты провинился, перед тренером полагается стоять. Ну кто тянул за язык? Так хорошо общались.

– Я слушаю тебя. – На лице Чжана не дернулась ни одна мышца, создавалось впечатление, что он вообще не говорит, а чревовещает. – Расскажи подробно, с самого начала. И не забудь мысли. Особенно мысли.

Бен виновато склонил голову. Ничего не поделаешь, придется рассказывать все как есть. Теперь уж точно не скроешь ни одной детали, у Чжана прямо-таки нюх на ложь. И Бен начал.

– У меня должен был быть бой. Финальный. Пока завязывали протектор, я остановился и случайно услышал обрывок разговора. Журналистка говорила со своим оператором: она поносила и тэквондо, и вообще спортсменов последними словами…

– Не лги, – перебил его Чжан. – Еще раз.

– Простите, учитель.

Как он узнал? Ну как?! Бен тяжело вздохнул – кореец видит его насквозь. Черт его знает, по каким признакам он ориентируется! Он даже глаз не поднял!

– Она назвала спортсменов тупоголовыми и сказала, что у них одни побои на уме, – продолжил Бен. – Потом еще что-то насчет зубов, но я не расслышал. Она говорила с оператором, я еще тогда понял, что после боя стану объектом ее преследования. Мне сразу стали лезть в голову мысли, что неплохо было бы доказать ей обратное.

– Разве она не права? – неожиданно спросил Чжан. На этот раз он посмотрел на ученика.

Бену стало жутко от этого взгляда, пронизывающего насквозь.

– Разве она не права?

Пауза. Чжан очень редко повторял вопросы, и если уж это делалось, то всегда с определенной целью. Бен задумался. Это явный намек. Значит, нужно действительно подумать. Журналистка обвинила спортсменов в тупости. Вполне возможно, что это на самом деле так. Ведь Бен давно ни с кем близко не общался, кроме тренера. Да и в бытность своих клубных выступлений не очень-то стремился поддерживать отношения с товарищами по команде. Как-то всегда держался в стороне. А почему? Да именно потому и держался, что не хотел выглядеть белой вороной. Спортсмены в клубе не отличались особой интеллектуальностью, с ними нельзя было поговорить о философии Шопенгауэра, которой Бен так увлекался тогда, они не посещали художественных выставок. Возникало чувство отчужденности, словно ты один среди толпы.

Чжан между тем глядел на своего ученика, не сводя глаз, словно следил за ходом его мыслительного процесса, и молчал. Он мог так молчать и час, и два, и три. Однажды в похожей «беседе», где один молчал, а другой думал, прошла целая ночь. У Чжана была особая философия на этот счет. Очень простая, но толковая, даже Бен через какое-то время уверовал в нее. Тренер любил повторять, что все проблемы проистекают от одной причины – отсутствия времени для размышлений. Мы, как правило, просчитываем только ближайшие последствия собственных действий, а зачастую и этого не делаем. Сядь, подумай, порассуждай сам с собой и не придется бегать, чтобы ликвидировать учиненный глупостью разгром. Поэтому Чжан терпеливо ждал. Он отлично знал, что стоит отпустить ученика – и тот переключится на иные предметы, которые волнуют его в данный момент больше. Так оно обычно и выходило на первых порах. Чжан отправлял Бена подумать, а Бен благополучно забывал, о чем его вообще спрашивали. В итоге тренер пришел к выводу, что обучение тэквондо надо начинать не с элементарных приемов и стоек, а с умения думать: долго, упорно сосредоточиваться на одной мысли. И, раз уж Бен не был в состоянии сам себя контролировать, Чжан оставлял его в поле своего зрения. Сложно думать о чем-то другом, когда перед тобой сидит человек, ждущий ответа на конкретный вопрос. И Бен покорялся. Иногда он чувствовал, что мысли все равно уходят, и тогда просил тренера помочь.

Вот и теперь было так: начал вроде с «права – не права», а скатился на Шопенгауэра. Однако стоило взглянуть на Чжана, и вопрос снова стал актуален. Просто актуальнее некуда. Итак, журналистка, в сущности, права. Ведь Бен и сам раньше страдал от ограниченности окружающих его людей. Правда, потом он притерпелся… Хотя, что греха таить, не притерпелся, а просто снизил планку, опустился до их уровня.

– Права, – ответил Бен. – Она была права.

Чжан одобрительно кивнул и чуть улыбнулся.

– Дальше.

– Но тогда я воспринял все на свой счет. Мне захотелось убедить ее в обратном. Сначала на языке крутились всякие гадости, благо надо было идти на даянг. Бой, как ни странно, несколько охладил меня. Пропало всякое желание ругаться, выяснять отношения, кого-либо в чем-либо убеждать. Я постарался проскользнуть в раздевалку, но журналистка все-таки успела меня перехватить. Она заговорила так весело, живо, с таким деланым добродушием, что я в ответ готов был разразиться бранью. Про себя назвал ее лицемеркой. Возникла мысль… ее переубедить.

– Не лги, – снова остановил его Чжан. – Подумай и скажи.

Бен снова погрузился в размышления. Правда, а какая мысль у него возникла тогда, в ярко освещенном коридоре, за десять минут до награждения? Молодая женщина, довольно привлекательная, но не искренняя. Да, совершенно верно, просто захотелось ее, такую красивую, такую подтянутую и причесанную, что называется, опустить ниже плинтуса. Ты лжешь и лицемеришь? Так смотри же, я все знаю. Какой я умный! Двигаемся дальше. Что могло подвигнуть меня на такой поступок? Откуда вообще возникло это желание? Ответ пришел сам собой: конечно, гордость и самолюбие. Показать, что ты умнее. Что ты не такой.

– Я хотел показать… – Бен запнулся. Похожая процедура повторялась уже бесчисленное число раз, и всегда, едва дело доходило до признания собственной ошибки, внутри срабатывал тормоз под названием «гордыня». Голос словно исчезал, из легких волшебным образом пропадал весь воздух. Чжан называл это американским менталитетом, и с ним нельзя не согласиться. Бен очень хорошо помнил, как сначала родители, потом преподаватели в школе учили его добиваться поставленных целей, но никто никогда не объяснял, что свобода человека в выборе методов достижения необходимого результата кончается там, где начинается воля другого, равного тебе. «Иди по головам, но будь первым» – гласит американская мировоззренческая доктрина. Не дай другим взять то, что может принадлежать тебе. И никто никогда не говорил, что порой лучше отказаться от материальных благ, от желания навязать окружающим свое мнение, но при этом сохранить самое дорогое – настоящие теплые отношения с окружающими людьми. До знакомства с Чжаном Бену в голову подобные мысли не приходили. Хотя, конечно, странно, ведь он увлекался в свое время европейским гуманизмом, провозгласившим человека, его жизнь и права единственной ценностью на земле. Книги в ту пору существовали в сознании Бена в отрыве от реальности. Жизнь отдельно, а гуманисты отдельно. Чжан первым заставил его задуматься над вопросом: «А что будет, если все кругом будут бороться против всех?». И Бен очень ярко представил себе картину: решетки и заборы, каждый человек в отдельном домике и глядит на улицу с опаской, закрывается, запирается, трясется над своим добром. Как это было похоже на тюрьму, только еще страшнее. Ведь тюремная камера запирается снаружи, а камера человеческого эгоизма – изнутри.