Ковпак - Теодор Гладков

Военком округа! Это значит, что с него, Ковпака, спрос за доброкачественное пополнение для Красной Армии с территории весьма и весьма обширной. И во все нужно вникать до мелочей — иначе Сидор Артемьевич (вот уже несколько лет никто его, кроме старых друзей, без отчества не именует) работать не умеет и не может. Потому военком лично знакомился с каждым допризывником и призывником. Старался разобраться в характере, способностях, наклонностях каждого: ведь именно от него, военкома, в первую очередь зависело, в каком роде войск, где служить будущему защитнику Родины. И потому горько переживал почти сплошную неграмотность призывного контингента.

Знал военком, что все, решительно все Советская власть даст этой молодежи, но позже, не сейчас. А пока плохо дело, и сокрушенно покачивал головой, просматривая списки взятых на воинский учет и останавливая взгляд на графе «образование».

Чем мог, помогал Сидор Артемьевич школьным работникам округа, привлек, в частности, к делу ликвидации безграмотности демобилизованных командиров и специалистов Красной Армии, состоявших в военкомате на воинском учете.

Между тем наступала пора коллективизации сельского хозяйства страны. Появились первые колхозы и на Украине. Павлоградский окружком КП(б)У решил организовать колхоз в одном из самых крупных сел округа, в Вербках. Уполномоченным неожиданно для многих послали… военкома! Окружкомовцы рассудили, что кто-кто, а Ковпак сумеет договориться с крестьянами — ему ли не знать сельскую жизнь, да и авторитетом пользуется повсеместным.

Военком отправился в Вербки как был — в форме, со знаками различия командира полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Разыскал там Иллариона Васильченко — председателя сельсовета. Обсудили вдвоем, что делать, с чего начинать. Уполномоченный решил начать с самого, казалось бы, простого (к сожалению, слишком многие уполномоченные этой «простотой» впоследствии пренебрегали): лично, не жалея времени, обойти Вербки. Двор за двором. Усадьбу за усадьбой.

Так и сделал Ковпак, хотя ушло на то немало дней. В лицо узнал всех хозяев. С каждым в отдельности поговорил, к каждому присмотрелся. На вопросы отвечал прямо, откровенно и, что важно, понятно. Был терпелив, не выходил из себя, не горячился, когда встречали порой его слова с недоверием, а то и прямо враждебно. Рассказывал, убеждал уважительно, соблюдая достоинство и свое, и собеседника.

К Сидору Артемьевичу привыкли, поняли: крестьянскую жизнь знает. Поверили, что без коллективного хозяйствования из нужды не выйти.

На собрание пришло все село, кроме явных, лишенных права голоса кулаков. Высказались за колхоз все выступавшие — это Ковпак и Васильченко предполагали. Но другое оказалось полной неожиданностью… С мест раздались голоса, поддержанные залом:

— Хотим колхоз, если к нам за председателя уполномоченного! Ковпака хотим! Даешь Ковпака!

Военком понял: это «если» не от самих вербковчан, они принимали Советскую власть без всяких «если». Это хитрая демагогия кулаков, высказаться в открытую против колхоза побоявшихся. Знали они, что уполномоченный по коллективизации человек военный, полковой командир. Откажется, поблагодарив за честь, Ковпак — это же ясно. А раз так, значит, и с колхозом дело застопорится. Дальше видно будет…

Но это «дальше» не состоялось. Кулацкую уловку, не понятую, а потому и одобренную собранием, Ковпак раскусил сразу и решение принял немедленно, по-командирски. Он встал из-за стола, одернул и без того аккуратно заправленную под широкий ремень гимнастерку и спокойно сказал:

— Если нужно людям, чтобы Ковпак первый показал, чего стоит колхоз, тогда вот вам, граждане, мое слово: спасибо за то, что верите Советской сласти, которая меня сюда послала. Давайте вместе новое житье строить, как партия наша зовет.

Избрали единогласно! Так Сидор Артемьевич стал единственным, должно быть, военкомом, являющимся «по совместительству» и председателем сельскохозяйственной артели — Вербковского колхоза имени Ленина. Зал грохотал аплодисментами: крестьяне, за месяц искренне привязавшиеся к уполномоченному, от души радовались его согласию. Кулаки и подкулачники сидели подавленные — они такого оборота не ожидали.

Так еще в 1925 году Ковпак взял в свои твердые руки управление новосозданным колхозом, одним из первых на Павлоградщине. Служба его в Красной Армии продолжалась, и никто от обязанностей военкома освобождать Сидора Артемьевича не собирался. Совмещение двух должностей, военной и сугубо мирной, в лице одного человека было глубоко символично, ибо, действительно, до конца дней своих был Сидор Артемьевич Ковпак и строителем нового мира, и его солдатом.

Уставал смертельно, и голова порой трещала от забот. Да и здоровье, казалось, железное, пошатнулось: все чаще нестерпимо болели ноги от заработанного еще в окопах Юго-Западного фронта ревматизма.

Колхозом руководил основательно, по-хозяйски, с оглядкой, мужицким расчетом и твердым сознанием главного: дай положенное государству, но и себя, то есть колхоз, не обдели — тому же государству это ни к чему.

Но с какими только сторонами жизни не приходилось сталкиваться, с какими проблемами, и всегда находить решение единственное и правильное.

Как-то уже много позже его вызвали в окружком партии.

— Срочно давай в Вербки!

— Что случилось?

— Да вот, понимаешь, Васильченко, предсельсовета, начудил там…

— Ну?!

— Самовольно велел колокола с церкви снимать, а ее саму под клуб передать. Собственноручно один колокол успел убрать, а там люди подоспели — не дали. Заваруха пошла. Васильченко, к счастью, сообразил запереться в церкви. Сгоряча, знаешь, могут и того — растерзать… Так что скачи в Вербки и выручай Лариона. Возьми милиционера на подмогу.

— Это лишнее. Шуму поднимем…

— Тебе виднее.

Военкомовский конек, запряженный в бричку, живо домчал Сидора Артемьевича к месту. Небольшую чистенькую церквушку окружала густая толпа. Ковпак — в нее, протолкался к попу. Батюшка, судя по тому, насколько были возбуждены прихожане, времени даром не терял. Кое-кто уже размахивал в общем-то вполне мирными предметами, вроде ухватов, оглобель, жердей, вил, которые, однако, сейчас вполне могли стать орудиями самосуда и кровавой расправы.

Завидев Ковпака, толпа поутихла.

— Доброго здоровья, люди!

В ответ тягостное молчание. Плохо дело, если с ним не хотят здороваться. Постарался поп. Ковпак повторил приветствие:

— Доброго здоровья, люди! Неужто не слышите? Или вы и со мною в ссоре? И почему это все село здесь? Беда какая стряслась, что ли?

Искренность и удивление — вот все, что слышалось в Ковпаковом голосе, не более. И потому, наверное, после некоторой паузы все же послышались голоса, хоть и одинокие: