Еще один шанс... - Роман Злотников

Но Акиму было совсем не по нраву, что про выручившего их царевича ходят такие разговоры.

— А неча слушать всякие бабьи сплетни, — зло бросил он и презрительно сплюнул, показывая, как относится к тем, кто эти сплетни разносит.

Но остальные сделали вид, что это к ним не имеет отношения. И вовсе даже они этим сплетням и не верили…

— А откуда этот тебя знает? — спросил Аким у Митрофана, когда уже совсем отдышался.

— Да он тоже из кремлевских, — нехотя отозвался тот. — Монька, приказного дьяка Гаврилы Ляпнева сын. Его батя уже к своему делу приучать начал, — завистливо пробурчал он.

Его зависть была вполне объяснимой. Приказные дьяки — люди уважаемые, завсегда при власти, при почете. И с отцовой помощью этого Моньку впереди ждали такой же почет и уважение. Сначала помощником писца потрудится, затем и в писцы выйдет, а потом, мало-помалу перебираясь со ступеньки на ступеньку, вослед отцу займет и место приказного дьяка. Во многих приказах сидело уже второе, а кое-где и третье поколение дьяков, кои были воспитаны и пристроены к делу отцами, занявшими хлебные места еще во времена Ивана Грозного. А сироте Митрофану ничего такого не светило. Даже в том, что царь-батюшка соизволит принять его на службу и дать ему поместье на прокорм, Митрофан не был уверен, несмотря на то что отец его значился в Разрядном приказе как дворянин, да не простой, а опричных земель. Да ежели бы не отцовы соратники, что состояли в службе при бывших опричных, по сю пору имевших вес при дворе нового царя Бориса, коий и сам был из опричников, его и на конюшню бы никто не взял. Тяжела судьба сироты…

— А айда к стене! Там сейчас пир вовсю, — предложил Лука.

— Да ну его, — махнул рукой Прокоп, — там небось уже за людскими столами все места заняты. Эвон — паперти пустые, куды, мыслишь, нищие побегли? Да и со Скородома, вестимо, народищу принесло. Айда лучше на подворье к боярину.

— Да нас туда не пустят, — резонно заметил Митрофан.

— А не пустят, так через ворота посмотрим, — ответил Прокоп. — Да и скоморошьи ватаги все туда подались. И таперича друг перед другом изгаляются, чтобы дворяне боярские самую справную ватагу в терем, на боярский пир скоморошничать допустили.

Все обернулись к Акиму — за ним обычно и было последнее слово. Тот выдержал солидную паузу, невольно подражая отцу, который никогда не рубил сплеча, и постановил:

— На подворье пойдем.

Короче, день прошел просто замечательно. Уже вечером, лежа на лавке, Аким снова припомнил, как царевич послал стрельца защитить их от этого дурацкого Митяя. И улыбнулся. И ничего он не болезный. Врут всё…

Еще раз они с царевичем свиделись на следующей неделе. Как раз на Вознесение Господне. По такому случаю литию[12] в церкви Покрова, что на Васильевском спуске, служил сам патриарх, поэтому народу там собралось видимо-невидимо. Многим хотелось поглядеть на патриарха, а при удаче получить его благословение. И хотя свой патриарх на Москве был уже десять лет[13], все одно народ перед сим саном по-прежнему шибко благоговел. Аким тоже был там, в толпе, неподалеку от Лобного места. Причем в отличие от многих, в такой толпе не имевших особенных шансов даже просто поглазеть на патриарха, сын кузнеца находился на позиции, с которой ему открывался замечательный обзор. А именно — на шее отцова молотобойца Петруши. Они с батей отстояли всенощную в своей церкви и уже потом двинулись сюда. Всенощные на Вознесение Господне во всех храмах заканчивались приблизительно одинаково, но всем было понятно, что сюда, на причастие к патриарху, набежит довольно бояр и иного знатного либо богатого люда, так что святейший из храма появится нескоро. На это и был расчет. Аким после всенощной наотрез отказался идти домой спать и увязался за отцом и Петрушей, но сейчас, сидючи на могучей шее молотобойца, вовсю зевал и тер глаза кулаком.

— Ну как, сыне, не уснул еще? Можа, домой пойдем?

Аким с треском захлопнул рот, потому как вопрос отца пришелся на момент особенно длинного и сладкого зевка, и испуганно замотал головой.

— Нет, тятя, и совсем спать ни капельки не хочется.

— Ну смотри… — усмехнулся отец.

И тут толпа взволновалась, гомон, все это время висевший над ней, внезапно стал громче, а кое-где послышались крики:

— Выходит, выходит!

И сон с Акима моментом слетел. Он заерзал на крепких плечах Петруши, вытянул шею и… увидел! Патриарх Иов стоял на ступенях храма и осенял собравшуюся толпу крестным знамением. Аким почувствовал, как его сердце отчаянно забилось. Вот патриарх развернулся в его сторону и… осенил и его, Акима! Сын кузнеца счастливо вздохнул. Сподобился!.. Но в следующее мгновение ему стало не до патриарха. Потому что следом за Иовом, степенно сошедшим со ступеней и двинувшимся сквозь толпу к Фроловским воротам[14] Кремля, Аким увидел царевича. Возможно, да скорее всего, там был и сам царь, но Аким в данный момент никого другого не видел. Только царевича. Поскольку после того случая на Соборной площади неосознанно считал его кем-то близким и даже для него, Акима, более важным, чем сам царь. Хотя спроси его кто — почему? — мальчик бы затруднился с ответом. Ну чуялось ему так, и все. Мало ли на свете случаев, когда мы поступаем вроде как абсолютно иррационально — в любви, дружбе, уважении. И попробуйте сказать, что в этих случаях мы ошибаемся чаще, чем тогда, когда проявляем строгий и сухой рационализм…

Царевич, одетый в нарядный кафтан и красные сафьяновые сапоги, гордо шел меж двух рынд. Аким дернулся, рефлекторно махнув царевичу, будто старому приятелю, ну вроде как тому же Митрохе, но затем испуганно опустил руку. Тоже мне тютя, нашел кому махать! Как бы руки не поотрубали… Кто ты и кто царевич? А все ночь бессонная виновата, совсем голова дурная… Он бы так и ругал себя, если бы вдруг не произошло чудо. Его испуганный взгляд внезапно встретился с взглядом царевича, который все так же гордо и торжественно шествовал за патриархом, и царевич… улыбнулся. И, вот те крест, даже едва заметно шевельнул рукой, будто приветствуя Акима, как… ну как доброго приятеля. От изумления Аким ажно рот разинул. Да так и просидел с разинутым ртом до того момента, как Петруша не снял его со своей шеи.

— Ну как, видел патриарха-то? — спросил его отец, когда Аким вновь утвердился на земле собственными ногами.

Аким захлопнул рот, сглотнул и, решив, что ничего отцу говорить не будет, да и сам не веря до конца, что все виденное ему не приблазнилось, кивнул:

— Да, тятя, видел…

Так закончилась эта ночь.

Следующая неделя прошла обыкновенно. И Аким уже начал думать, что все, что случилось в ночь праздника Вознесения Господня, ему точно примнилось, но затем произошел случай, навсегда изменивший как его собственную судьбу, так и судьбу всех мальчишек его ватаги.

Этот день даже начался необычно. Аким натаскал воды в кузню, разжег горн и разобрал комки крицы, которые отец как раз вчерась прикупил у купца, торгующего завозным железом, и уже совсем было приготовился пристроиться в уголке, откуда всегда наблюдал за тем, как работает отец, как вдруг тот поманил его к себе.

— Ну что, сынок, — заговорил он, усмехаясь в бороду, — а не пора тебе приучаться к ремеслу по-настоящему?

Аким замер. Неужто? Неужто ему дадут в руки молот?! Неужто позволят дотронуться им до заготовки?!! Неужто он наконец сможет подобно отцу прикоснуться к раскаленному металлу?!!

— А ну-тко, иди сюда, — позвал его отец.

Аким сглотнул и сделал шаг вперед. Отец осторожно взял его за плечи, поставил перед собой, прямо у горна, ухватил клещами крицу и, опустив ее на угли, повернул рукояти клещей к Акиму.

— Держи.

Аким с судорожно бьющимся сердцем ухватился обеими руками за рукояти клещей. Отец осторожно разжал ладонь и шагнул назад, занимая место, которое он до сих пор иногда доверял Акиму, — у мехов.

— Как калить, помнишь?

— Да, батя, — сипло прошептал Аким.

— Ну с богом, — отозвался отец и заработал мехами…

Что было дальше, Аким помнил смутно. Его полностью захватил процесс. Он старался изо всех сил, ворочая довольно быстро ставшую страшно тяжелой заготовку. Время от времени из-за его спины появлялась рука отца и то подсыпала в горн угля, то, ухватив за рукояти клещи, ловко разворачивала заготовку, но по большей части Аким орудовал клещами сам.

— Так. Будет. Дошла. А ну, давай ее сюда! — скомандовал отец.

Аким изо всех сил налег на рукояти и выволок-таки малиновый слиток, на последнем издыхании донеся его до гладкого стола наковальни. Отец сноровисто перехватил клещи и кивнул в сторону бадьи:

— Охолони, сынок.

Старому кузнецу было понятно, что голова малорослого и короткорукого мальчика все это время находилась ближе к горну, чем, например, у него, поэтому тому требовалось немедленно охладиться. И как еще до сих пор не сомлел? Добрый кузнец растет…