Битва бессмертных - Дункан Мак-Грегор

Ясно помнил он и первый день своего появления в замке Дамира-Ланга, что означает «длинный дом». Наставник берет его за руку и отводит в большой, освещенный чуть ли не тысячью свечей зал. Там уже стоят два мальчика, таких же, как он, настороженных, но не испуганных. Один, рыжий толстый увалень, пыхтит, плечом пытаясь сдвинуть с места второго, русоволосого крепыша. Тот не глядит На него; упрямо сжав губы, он еле удерживается на ногах, потому что рыжий силен, как маленький медвежонок, потом все же оборачивается к нему и резко толкает…

От неожиданности толстяк падает, но тут же с сердитым ревом встает…

«Это Медведь… — ласково говорит наставник, подводя Гинфано к рыжему. — Посмотри ему в глаза. Отныне он будет твоим братом…» Медведь почти на голову выше его, поэтому приседает и долго смотрит своими зелеными глазами в голубые ясные глаза мальчика. Гинфано хочет сделать шаг назад — он не любит, когда к нему подходят так близко, но тут Медведь расплывается в улыбке, такой добродушной, что и сам он начинает улыбаться…

«А это Лев. Он тоже будет твоим братом…» Наставник поворачивает его за плечо ко второму мальчику. Тонкий и гибкий Гинфано одного с ним роста, только Лев шире и плечах и явно крепче. Желтые глаза его, встречаясь с голубыми нового брата, теплеют. Он топает ногой — скорее от смущения, чем от недовольства, — потом отворачивается и берет наставника за руку. «У меня нет братьев», — упрямо заявляет он старцу Исидору. «Есть, — спокойно отвечает тот. — Вот они…»

Двенадцать лет прошло с тех пор. Ныне ему семнадцать… Как ждал он того мига, когда огонь загорится в его сердце… Вряд ли он мог бы жить сейчас, если б не это! огонь, взращенный наставником… Он питает и его душу, и его кровь, он… А впрочем, жизни нет. Есть нелепое и но зоркое существование в зыбучих песках, куда не ступит нога человека никогда…

Белка чуть повернул голову, коснулся щекой внутренней стороны шлема, нагретой его собственным теплом. И все-таки он жив. Пока есть его воинский шлем, пока огонь горит в его сердце, пока он помнит братьев, погибших, кажется, только вчера…

Горячая слеза обожгла его висок; скатившись к уху, намочила волосы. Он заставил себя вновь вернуться в оставленную было пустоту — затем, чтобы сохранить возрождающуюся силу, и тут же почувствовал ее ток в левой стороне груди. «Встань, Воин Белка… — услышал он, уже проваливаясь в забытье. — Встань и возьми огонь в свое сердце…»

— Что, Нергалово отродье? Повеселиться захотелось?

Низкий, чуть хрипловатый голос варвара легко перекрыл общий крик и визг того козла, что затеял всю эту ионию. На мгновение чернь захлопнула рты, пораженная столь неожиданным препятствием к их веселью в виде огромного северянина с синими колючими глазами. Но — только на одно короткое мгновение. Их было много больше, три, а то и четыре десятка, так что даже этот гигант, пусть и в союзе с хлипким шутом, не одолеет их сплоченного на время войска. Они задавят его массой. Масса всегда сильнее любого одиночки.

Угрожающий рык пьяной швали, набирающий обороты, привел Кумбара в шок. Пот струился по его лбу, шее, спине и, что было особенно противно, животу. Дрожащей рукою вытер он лицо, потом нащупал на поясе кинжал, скорее бивший декоративным, чем боевым.

— Ко-онан… — умоляюще прошептал он, желая уйти отсюда как можно быстрее. — Не надо, Конан…

Но киммериец уже не слышал его. Отшвырнув захлебнувшегося собственным воплем козла в сторону, он коленом поддел крышку стола и опрокинул его, кивнул шаману на выход, понимая, что тот не будет участвовать в сражении по принципам высшей касты, и принял первый удар.

Маленькой злобной собачонкой на него кинулся низкий и широкий, как табурет, ублюдок, метя в глаз варвару бараньей костью. В тот же момент эта кость оказалась в его глотке, и толпа, ахнув, кинулась на врага с диким воем, охваченная жаждой мести.

Обиженный козел, тряся бородищей и клацая черными редкими зубами, попытался впиться Конану в руку. Короткий точный удар надолго лишил его сознания и привлекательности: вместо носа между щек у него вырос огромный то ли хобот, то ли рог — цвета ярко-красного, очень красивого, но не очень уместного на лице.

Одновременно с козлом сознание потеряли еще двое нападавших, и эти, кажется, уже навсегда. Во всяком случае, мертвенная бледность, покрывшая их обветренные лица, а также неестественно вывернутые шеи о том ясно свидетельствовали.

Разъяренную чернь, однако, остановить было уже нельзя. Круша по пути столы и лавки, оскорбленные в лучи чувствах ублюдки кинулись на варвара, гроздьями повисли на его могучих плечах и руках. Глухо рыча, он скиды их с себя, швырял в следующие ряды, из которых к нему тянулся лес рук со скрюченными пальцами, ногами отбрасывал тех, кто пытался подобраться к нему снизу.

Краем глаза он увидел, что шаман и не подумал уйти из таверны. Презрев свои законы, он молча и яростно вступил в драку, действуя как обычный боец, а не обученным всяким премудростям колдун. Небольшие крепкие кулаки его крушили врагов с такой силой, что вскоре круг, в котором он вертелся, раздавая удары, стал овалом, потом квадратом, а потом пунктирным треугольником. Сам он при этом пока не получил ни одной раны, хотя и к нему тянулись руки, и в некоторых даже были зажаты ножи.

Такой нож полоснул сейчас по руке варвара, задев едва затянувшиеся рубцы от кинжалов разбойников. Кровь сразу намочила его рубаху и штаны, но боли в пылу драки он не чувствовал. Зато Кумбар, узрев красные свежие пятна на одеянии приятеля, чуть не умер от ужаса. Все то время, пока продолжался бой, он сидел в полной прострации на своем прежнем месте и глядел куда-то вдаль. Но когда на лицо его попали брызги Конановой крови, очнулся и теперь дрожал, изо всех сил стараясь стать невидимым, и жалобно попискивал. Видели бы его воины туранской армии, где когда-то он служил в небольшом чине сайгада! Отвращение и стыд поразили бы их сердца! Если б сейчас Кумбар мог соображать, то понял бы, конечно, что от былой его удали не то что не осталось следа, а просто невозможно было поверить, что прежде он ею обладал.

Между тем намерения швали задавить противника массой начинали осуществляться. По полшага всего, кб Конан постепенно отступал под их бешеным натиском. II ход шли не только ножи, не только кулаки и ногти, а и глиняные кружки, блюда, бутыли, бараньи кости. Киммериец не имел времени уворачиваться от этого оружия, со всех сторон летящего ему в голову, поэтому просто поднял одного из нападавших вверх и прикрылся им, заодно используя худосочное тело его как таран.

В кухне печально визжал хозяин, приходя в страшное уныние от одной мысли об убытках; слуга — единственный в этом убогом заведении — сидел в углу и наблюдал за ходом сражения, видимо не решив еще, чью сторону ему принять.