Одевая эпоху - Поль Пуаре

– Я вижу двух мужчин с тачкой, – сказала она, – которые останавливаются у вашего Дома. Это происходит воскресным утром, на улице почти нет прохожих. У одного из мужчин ключ от витрины. Он открывает низенькую дверь и нагнувшись входит в дом. Он берет бобины шелка и передает их другому, а потом оба уходят по широкой прямой улице по направлению к западу.

У моего бухгалтера был ключ, и жил он в Уйле. Он сильно разволновался, должно быть, видение о чем-то ему напомнило. Я попросил ясновидящую описать вора, и она сказала:

– Не понимаю, что со мной. Трудно говорить. Мне как будто что-то мешает, мне не по себе. У этого человека яркая внешность. Он рыжеволосый, принадлежит к вашему ближайшему окружению, у него прямая осанка. И вы никогда не поверите, что это он вас обокрал.

Рисунки Поля Пуаре, ок. 1905 года. Из коллекции А. Васильева

Я вручил ей не слишком обременительную плату за услуги и откланялся. Когда мы спустились по лестнице, я обернулся и встал перед бухгалтером, загородив ему дверь. Я схватил его за плечи и, пристально глядя в глаза, произнес: «Ну, что вы об этом думаете?» Он ответил, что попытки узнать правду таким способом вызывают у него улыбку и что он просит расчет, так как видит мое недоверие.

Мой кабинет на улице Обер находился на втором этаже, и я часто поглядывал на балкон соседки-модистки: там появлялись хорошенькие женщины. Одна из них показалась мне красивее всех, кого я когда-либо встречал. Сейчас я уже не помню, под каким предлогом я заманил ее к себе, помню только, какое волнение почувствовал, когда она вошла. Это была брюнетка с голубыми глазами. Что за глаза! Голубые, как незабудки. Между нами возникло непреодолимое взаимное влечение, и, полагаю, именно она открыла мне, что такое любовь.

Примерка корсета, ок. 1900

У нее был, с позволения сказать, муж, но нас это нисколько не смущало. Не сговариваясь, мы решили принести его в жертву нашей любви. Тем не менее он, словно призрак, время от времени вставал у нас на пути, показывая, как он страдает, и пытаясь разжалобить. Но мы были веселы и безжалостны и преодолели бы любое препятствие, ибо нас переполняла какая-то неудержимая сила. Я надеялся, что эта встреча, посланная мне, как я думал, самой судьбой, определит все мое будущее, и до сих пор не понимаю, почему мои мечты не сбылись. Возможно, было что-то,

О чем я забыл. Если Марта однажды прочтет эти строки, пусть она знает, с каким благоговением, восторгом и уважением я вспоминаю о том времени, которые мы провели вместе. Простите мне это лирическое отступление.

В это же время произошло мое знакомство с Бернаром Нодэном[114]. Увидев в «Криках Парижа»[115] его рисунки, я без долгих размышлений попросил его нарисовать для меня заголовки. Благодаря ему я узнал, что такое жизнь подлинного художника, всецело отданная творчеству. Невозможно найти более возвышенный пример любви к искусству. Я наблюдал, как рождалась каждая из его вещей, мне были известны все его мечты и надежды; я видел, как он приступал к работе над большими иллюстрациями, принесшими ему славу, и могу сказать: им владела поистине всепоглощающая страсть.

Я любил заходить в его скромную квартирку на улице Лаос или на улице Николя Шарле и заставать его за рабочим столом, где лежали резцы, медные доски, стояли флаконы с кислотами, смотреть, как он воюет с неподатливым материалом, стремясь полнее выразить свой замысел. Когда он достигал цели, делал себе подарок: брал гитару, висевшую на расстоянии протянутой руки, и играл какую-нибудь малагенью[116], а порой и арию Баха. Иногда я проводил у него полдня, слушая, как он с лукавой улыбкой исполняет шаловливые, запрещенные песенки XVII столетия. Одна из них, песня аббата Шолье, до сих пор доставляет мне истинное наслаждение, хоть и сохранилась в памяти далеко не полностью.

Программки Бернара Нодэна

Я горжусь, что был и остаюсь другом Нодэна, одного из самых одаренных художников, каких я знал, и мне лестно вспоминать, что это я подарил ему старинную виолу да гамба [117], из которой он извлекал такие чудные звуки, что прославленные музыканты вроде Казадезюса[118]решились исполнять его сочинения на концертах. Но у меня еще будет случай поговорить о нем.

До скорого свидания, Нодэн!

Меня уже знали и ценили многие, но я был не вполне доволен своей жизнью: слишком часто проводил время легкомысленно и без всякой пользы. У меня было немало друзей или просто приятелей – Деклер, фовист Пикабиа [119] (тогда он еще прилежно копировал Сислея[120]), с ними я развлекался, но это были лишь удовольствия, а я мечтал о счастье. В то время повсюду стали появляться опиумные курильни, опиум начал входить в моду. Кое-кто старался завлечь меня в гости к морским офицерам и художникам, которые в своих изысканно обставленных домах приобщали знакомых к радостям опиума. Но я так и не поддался на уговоры: упоминаю об этом лишь для того, чтобы раз и навсегда заткнуть рот якобы хорошо осведомленным злопыхателям, пожелавшим сделать из меня извращенца и сатаниста. Мои средства не позволяли мне стать ни тем, ни другим. Я так и не попробовал ни опиума, ни кокаина, ни морфия, ни какого-либо иного зелья, отравляющего тело и душу. Наоборот, мне хотелось упорядочить и устроить свою жизнь, потому что в той колоритной среде, где я вращался, легко было впасть в беспутство и сумасбродство. Самой надежной защитой от этой угрозы мне представлялась семья, и я стал убеждать себя, что пришла пора жениться.

Программки Бернара Нодэна

Родные очень удивились, когда узнали о моих намерениях.

Я решил возобновить знакомство с одной особой, которую знал с детства. Мне казалось, что именно в ней я найду достойную подругу. Но, как мне сказали, она не была парижанкой и к тому же, вероятно, бесприданница. Действительно, девушка жила за городом, достаточно далеко от Парижа, чтобы не заразиться той поверхностной образованностью, какой отличались люди моего круга: именно это мне и нравилось в ней. Она была совсем простушкой, и все, кто ею восхищался позже, когда она стала моей женой, наверняка пренебрегли бы ею в тогдашнем состоянии. Но я смотрел на нее наметанным глазом кутюрье и видел ее скрытые достоинства.

Наброски моделей Дома Поля Пуаре

Я внимательно изучал ее позы, жесты и даже ее недостатки, которые можно было удачно обыграть.

Я вспоминаю один из ее первых визитов на улицу Обер, куда она пришла вместе с матерью. Мои служащие (не все парижанки отличаются добротой) не скрывали удивления: надо же, я предпочел им какую-то провинциалку с охапкой белых роз на черной шляпе, совершенно не следившую за модой. Но у меня были свои планы.

М. Риланез. Портрет Денизы, супруги Поля Пуаре, 1903. Из коллекции А. Васильева

Прошло несколько месяцев, и началась подготовка к предстоящему чуду. Мы жили тогда на Римской улице, и по ночам нас будили гудки поездов окружной железной дороги. Там я начал принимать художников, и постепенно вокруг меня сложился кружок единомышленников. Мы с женой посещали антикварные лавки, музеи, трудились, не жалея сил, чтобы расширить нашу культуру, обострить восприятие. Затем мы стали путешествовать и вскоре изучили все музеи Европы. Италия покорила нас. Увидев столько прекрасного, моя избранница преобразилась. В ней открылись новые качества, она удивлялась самой себе. Ей предстояло сделаться одной из королев Парижа. Теперь, когда жена появлялась в модных местах, на нее обращали внимание, несколько раз она даже произвела сенсацию. На премьеру «Минарета» Ришпена[121] она пришла в тюрбане – головном уборе, которого не видели ни на одной парижанке со времен мадам де Сталь [122].

Магазин Поля Пуаре, 1905

И словно для того, чтобы подчеркнуть этот вызов общественному вкусу, она украсила тюрбан эгреткой[123]сантиметров тридцать длиной.

Мадам Пуаре получила признание, и юные парижанки уже не подшучивали над ней.

Поль Пуаре, 1910-е годы

Вскоре я переехал с улицы Обер – там стало слишком тесно – в особняк на улице Паскье, который обставил недорого, но в соответствии с моими вкусами. Кутюрье, принимающий клиенток в частном доме, без вывески, без витрины, – это было ново и понравилось далеко не всем. Злые языки и мелкие шантажные газетки стали распространять обо мне грязные и нелепые слухи. Легко догадаться, на что они намекали. Но это не смогло мне повредить, я был уже слишком известен.

Фата и флер-д′оранж Денизы Буле на свадьбе с Полем Пуаре, 5 октября 1905 года