Горицвет - Братья Бондаренко

   — Дядя Еж, но что же нужно все-таки сделать, чтобы быть львом?

   — Чтобы быть львом, нужно львом родиться, — ответил Ежик.

И зайцы согласились.

   — Верно, — и разошлись по домам.

А другие зайцы пришли из дому и тоже попросили:

   — Научи, Ежик, как стать львом.

У Ежика все уже было готово к зиме: и домик был как новенький, и закрома были набиты доверху едой разной, и объявление он давно уже разорвал, — а зайцы все шли и шли к нему. Каждому хотелось узнать, что, же нужно сделать, чтобы быть львом.

СОСЕДКИНА НОВОСТЬ

Шел медведь Спиридон по лесу, по сторонам глядел и не заметил, что через тропу сук вяза протянулся. Зацепился за него медведь, споткнулся, чуть было не упал.

   — Эх, — говорит, — еще бы немножко и клюнул бы лбом о дуб. Осторожнее надо быть.

Сказал и пошел себе своей дорогой, а на дубу Сорока сидела. Увидела она: споткнулся медведь и поскорее к соседке. Издали еще закричала:

   — Ты знаешь, сижу я, а медведь идет. Споткнулся и — хрясь лбом о дуб. Ох и шум по лесу пошел.

Услышала это соседка и скорее к своей соседке. Опустилась перед ней, крыльями машет, словами захлебывается, рассказывает:

   — Ты знаешь, шел медведь по лесу, споткнулся и—ух! — головой о дуб. Да так здорово, что с дуба даже желуди посыпались.

Услышала это соседка и к своей соседке. Сидела у

нее, рассказывала:

— Ты знаешь, шел медведь по лесу, ударился лбом о дуб, желуди осыпались, и теперь возле дуба дубки растут.

И пошла эта Сорокина весть по лесу гулять от соседки к соседке. Дошла она и до медведя Спиридона. Медведица Авдотья принесла ее.

   — Ты знаешь, оказывается, на месте- нашей рощи когда-то всего один дуб стоял. Мимо медведь шел. Ударился о него лбом, желуди осыпались и теперь рощей стали.

   — Гляди ты, — сказал медведь Спиридон, — как

бывает: идешь ты и не знаешь, чем твой путь кончится.

МЫШКИНЫ МОРЩИНКИ

Спросил Мышонок у своей матери, серенькой Мышки:

   — Отчего это у тебя, мама, морщинка у левого глаза?

   — От беды, сынок, — ответила Мышка. — Свила я себе гнездо, а Барсук вызнал и разорил. И оставила мне беда на память об этом следок у левого глаза.

   — Но у тебя, мама, и у правого глаза морщинка. Эта отчего? — спросил Мышонок.

   — И эта от беды, сынок, — ответила Мышка. — Свила я себе второе гнездо, Лиса унюхала и разорила. И оставила мне беда на память об этом следок у правого глаза.

   — Но у тебя, мама, и на лбу есть морщинка, — сказал Мышонок. — Эта у тебя отчего?

   — И эта от беды, сынок, — ответила Мышка. — Свила я себе еще гнездо, и это не уцелело — Хорек разорил. И оставила мне беда на память об этом следок на лбу.

   — Это что ж, и на моем лице беда будет морщинки чертить? — спросил Мышонок.

   — Конечно, — ответила Мышка. — Это всегда так: как беда, так и морщинка.

   — И долго она чертить будет?

   — Пока лица хватит.

Мышонок подумал немного и сказал:

   — Выходит, зря я медведю завидовал.

   — Почему зря? — спросила Мышка,

   — Как же, — говорит Мышонок, — у него вон башка большая какая, много на ней беды уместится,

— И... сынок, — сказала Мышка, — беда медведей боится. Она их стороной обходит. Беда, она, ох, какая хитрая. Она кого послабее выбирает, кого попроще метит.

КЛУШИЦА

Свое гнездо Клушица построила высоко в горах. Слетая иногда в долину, она говорила знакомым:

   — Я живу там, где живут орлы: у самого солнца. В ясные дни, оставив гнездо, она подолгу парила

в небе приговаривая:

   — Пусть все видят, как высоко могу парить я.

Но боясь, что ёе видят так высоко не все, она спускалась в долину и говорила знакомым:

   — Я только что парила там, где парят орлы: под самым небом. Оттуда все кажется таким мелким... А вас даже и не видно вовсе.

Ей так хотелось быть во всем похожей на орлов, что она даже пробовала кричать по-орлиному. Опустится на скалу, разбросит в стороны крылья и крикнет на все ущелье:

   — Криа-а!

Тут же слетит в долину и спросит:

   — Вы слышали? Вы, наверное, подумали, что это

кричал орел? Нет! Это кричала я, Клушица! Мы живем с орлом рядом, парим с ним в одном небе. Мы во

всем похожи. Только имя у меня иное. Но ведь и орла

могли назвать Клушицей...

Она всю жизнь прожила с Орлом по соседству. А когда Орел состарился, то поднялся в небо, сложил крылья и рухнул грудью на скалы.

   — Зачем это он? — встревожилась Клушица.

И ответил ей сын Орла Орленок:

   — Отец не хотел, чтобы кто-то видел его слабым. Все мы, орлы, так кончаем. Почувствуем старость — в небо, и грудью о камень.

Состарилась и Клушица. Нелегко ей стало подниматься в горы. И потому свила она себе гнездо в долине— прямо на земле. И сказали ей знакомые:

   — Что же это ты? Всю жизнь жила с орлами, парила там, где парят орлы. Училась кричать по орлиному. Так и умри, как орлы умирают: повыше в небо и — покрепче о скалу...

Но клохтала в ответ Клушица по-старушечьи:

   — Что вы, какой из меня орел... Я — Клушица. И умру своей смертью. Орлы что едят? Мясо. А я червячков собираю, люблю в навозе конском рыться. Не орел я — Клушица. Я только жила с орлами рядом...

ПОЛКАН И ШУМКА

Всю жизнь пес Полкан бегал по двору дедушки Нефеда,лаял на прохожих, рычал на кур. Всю свою

жизнь только лаял и рычал. Ему даже во сне снилось, что он лает. Будто лезут в огород соседские куры, а он лает на них от сарая:

   — Я вам! Я вам!

И будто рычит для острастки:

   — Р-Р-Р-РР.

И так с утра до вечера с вечера до утра рычал да Лаял. И кроме как лаять и рычать ничему больше нё учился. И не дружил ни с кем. А тут на старости-то лет подружился вдруг с Шумкой дедушки Назара. Придет к ней, сядут они рядышком и сидят, на улицу смотрят.

Потрется Шумка головой о плечо Полкана, спросит:

   — Что ж ты молчишь? Скажи мне что-нибудь.

Окажет Полкан:

   — Гав... Гав...

Поморщится Шумка, отодвинется от него немножко:

   — Ну что ты лаешь, ты что-нибудь нежное скажи.

   — Р-р-р-р, — прорычит Полкан и придвинется к Шумке поближе. Сидит возле нее, молчит. Всю свою большую собачью жизнь он только и делал, что рычал да лаял, и ничего другого говорить не умеет.

Посидят так Полкан с Шумкой, помолчат и разойдутся. На другой день Шумка к Полкану в гости приходит. Садятся они опять рядышком и сидят, на улицу смотрят.

Потрется Шумка головой о плечо Полкана, попросит:

   — Ну хоть сегодня скажи мне чтотнибудь нежное. Встрепенется Полкан, скажет:

   — Гав... Гав...

И добавит чуть потише:

   — Гггав..

- Поморщится Шумка, отодвинется от него немножко:

   — Ну что ты лаешь на меня? Ты мне скажи что- нибудь нежное.

   — Рррр, — прорычит Полкан и придвинется к Шумке поближе.

И сидит Шумка возле него и ни о чем больше не просит. Лучше пусть молчит Полкан: он умеет нежно молчать, а говорить... Нежным словам Полкану некогда было учиться: он двор стерег, рычал на всех да лаял. Нежно говорить он не умеет.

СЛАДКАЯ МУКА

Родились у Ежика ежата. Пока не было их, говорил Ежик:

— Мне бы хоть парочку.

А тут сразу пять родилось, и все сыновья.

И пока им материнского молока хватало, ходил Ежик по лесу, хвастался:

   — Пять сыновей! Будет кому защитить в старости.

А как стали подрастать они, как начал Ежик сам

кормить их, то и схватился за голову.

   — Пятеро! Это подумать только и то страшно. По мыши, пять мышей надо поймать, а по две — уже десять. Ой-ой-ой!

Вставал теперь Ежик до света, ложился затемно. Чуть до дому добирался по вечерам. Бросались ему ежата навстречу, кричали один громче другого:

   — Папа, что принес?

   — Себя чуть донес, — говорил Ежик и падал в постель.

И чем больше росли ежата, тем больше еды им надо было. И тем чаще говорил Ежик:

   — Мучители вы мои. И когда я только от вас отмучаюсь.

Отмучился. Выросли ежата, разбрелись по лесу, своими семьями жить начали. И тихо стало у Ежика в домике: он да жена. И пошуметь некому. И скучно стало. Вернется вечером Ежик с охоты, а его и не встречает никто, а бывало...

И вспоминал- Ежик ребят своих. Все вспоминал: и как у них глазки прорезались, и как они колючками обрастали, и как прощались с ним, когда уходили.

И сказал Ежик как-то жене своей:

   — Плохо у нас, жена, без ребят стало.

   — Но ты же вон как мучился с ними.

   — Да, мучился, — согласился Ежик, — но без этой