«Если», 1999 № 04 - Журнал «Если»

Решив, что действие заговора, обезвредившего здешнюю нечисть, продлится недолго, Афония шагнула к двери. Дверь тоже оказалась под охраной. Это было именно то, что Афония почувствовала еще перед окном, — более сложное колдовство, нежели охрана самого окна.

Интересно! Если маг, напустивший такие чары, хотел задержать нечто в пределах этой комнаты, то она готова была разделить его чувства. Ей очень не хотелось стать объектом погони.

За ее спиной раздалось негромкое рычание. Оглянувшись, Афония увидела, что тот самый сатир с фрески смотрит теперь прямо на нее. У него был облик демона: заросшая шерстью морда, разинутая пасть с острыми зубами. Горящие красные глаза еще не успели заметить незнакомку, о чем говорила несфокусированность взгляда. Зато раздувавшиеся ноздри свидетельствовали о том, что обоняние твари опережало зрение. Раздался новый утробный звук, будто в предвкушении поживы.

Афония стала расколдовывать охранные чары, чтобы, вырвавшись из гостиной, запечатать дверь СЛОВОМ.

Она услышала, как рука демона отделяется от стены: с таким же звуком ползет по сухим листьям змея. Однако заговор уже поддавался ей. Она выпустила свои чувства в помещение за дверью, чтобы разобраться, что ждет ее там — новое колдовство или люди.

Но тут у нее встали дыбом волосы, и она почувствовала, что спина нуждается в защите. Она осмелилась оглянуться. Одно копыто демона уже опустилось на пол, мерзкая лапа тянулась к Афонии. В ноздри женщине ударил запах грязного хорька.

«Там никого нет!» — заверила она себя, распахнула дверь, проскочила в нее и захлопнула за собой. Едва она успела произнести СЛОВО, как что-то врезалось в дверь изнутри. Столкновение сопровождалось грохотом, запахом озона и жалобным стоном.

Оглянувшись, Афония удостоверилась, что не ошиблась: здесь действительно не было ни души. Она наморщила лоб. Надежные источники утверждали, что Марк Лициний содержит многочисленную вооруженную стражу. Где же она?

Малагирос выбрал ярко освещенное окно на фасаде. Никому не придет в голову проникать в дом в таком месте, следовательно, здесь его не ждала бдительная охрана. К тому же легче обвести вокруг пальца охранников, чем незримые чары. У последних нет привычки засыпать. К тому же они не выпили три бадьи вина, доставленные сюда «по ошибке» тремя часами раньше. Опыт подсказывал Малагиросу, что наемники не устоят перед выпивкой, занимаясь таким скучным делом, как несение караула. Они, конечно, проверят, чтобы в вине не оказалось яда и снотворного, однако крепкое вино неплохо действует и само по себе. Люди, состоящие на службе у колдунов, обычно упускают такие вещи из виду.

Окно наверняка охранялось. Ходили слухи, что стража дворца состоит из трех десятков человек. Однако Малагирос несколько часов подряд наблюдал за происходящим с крыши соседней виллы и не заметил признаков жизни. Только прибегнув к специальному средству, он увидел чары, охраняющие дворец, и содрогнулся.

«Люди, должно быть, находятся внутри, — подумал он. — Я бы на их месте не высовывался». Он уже чувствовал сильное беспокойство и опасался, как бы вся затея не потерпела крах.

Взяв себя в руки, он вынул из кармашка на поясе склянку и снял с нее крышку. Намочив палец в масле, обвел контуры окна. Потом написал в воздухе несколько символов. Когда был дописан последний знак, его покинул страх и предчувствие обреченности. Он довольно ухмыльнулся. Чего только ни купишь за звонкую монету!

Просунув лезвие кинжала между ставнями, он приподнял задвижку и без колебаний проник в тускло освещенное помещение. Это была просторная приемная, строго обставленная в стиле Старого Города, без украшений и удобств, свойственных императорскому периоду. Из приемной можно было попасть в коридор, где спал раб, определенно попробовавший доставленного «по ошибке» вина: рядом с ним лежал опорожненный кувшин, на мозаичном полу красовалась густая красная лужица. Вино хефту непобедимо!

Малагирос медленно закрыл ставни и опустил щеколду, после чего некоторое время стоял в темноте, приглядываясь. Раб похрапывал и чмокал во сне губами. Малагирос увидел еще одну дверь, ведущую дальше в дом. Он медленно двинулся туда, ставя мягкие подошвы строго одну за другой.

Следующая комната оказалась парадной столовой, полной кушеток и низких столов, со стенами, украшенными изображениями застреленной дичи и рыбин. Кое-какой свет проникал сюда через стеклянный потолок; была видна галерея, идущая по второму этажу. В столовой царил порядок, кушетки были расставлены вдоль стен, однако сохранялся слабый винный запах — как видно, от пролитого вина, пропитавшего мраморные плиты.

«Кабинет должен примыкать к столовой, — решил Малагирос. — Так хозяину проще развлекать клиентов». Однако дверь в следующую комнату оказалась запертой. Судя по ощущению, она также охранялась заговором.

Вот и отлично! Малагирос опять вооружился баночкой с маслом и нарисовал на двери символы, которые должны были рассеять колдовство и позволить ему войти.

В следующей комнате горел огонек — видимо, на случай, если хозяину потребуется воспользоваться кабинетом среди ночи. В неверном свете Малагирос увидел помещение размером пятнадцать на двадцать шагов. Стены были увешаны полками с инкрустациями из слоновой кости, заваленными свитками. Ближе к столу лежали свежепереплетенные рукописи. Стол был так велик, что рядом с ним стояло несколько стульев. На самом столе не было свободного места от папирусов, пергаментов и нескольких тяжелых пресс-папье; на одном из пресс-папье красовался изумруд с кулак величиной, с резьбой в восточном стиле, изображающей дракона, совокупляющегося с шестирукой обезьяной. Малагирос едва поборол искушение присвоить эту вещицу.

Стена позади стола была украшена мозаикой, изображающей злобного морского зверя, поедавшего корабль и одновременно душившего многочисленными щупальцами команду. Все шесть глаз зверя горели, как раскаленные уголья.

Малагирос улыбнулся. Эврика! Он зажег еще одну лампу и начал искать рычаг, с помощью которого открывалась потайная дверца, каковую, без всякого сомнения, представляла собой мозаичная панель.

Афония пересекла слабо освещенный вестибюль, проникла в одну из комнат напротив гостиной и затворила за собой дверь. Из глубокого кармана штанов она извлекла короткую черную волшебную палочку с серебристыми письменами; палочка была подвешена на шнурке. Она поговорила с палочкой на языке, которому научил ее перед смертью, пользуясь все более редкими просветлениями сознания, ее отец; изъясняясь на этом языке, она всегда испытывала неодолимую тягу чихнуть. Палочка трижды дернулась, а потом приподнялась, грозя сорваться со шнурка, словно собака с поводка.