«Если», 1999 № 04 - Журнал «Если»

Афония нахмурилась и велела себе одуматься. Ярость начинала застилать глаза; магия ясновидения требовала четкости мысли и таяла, как лед, от жара страстей.

«Рабское отродье!» — подумала она. Это было не ругательством, а чистой правдой. Какой-то недостойный субъект нежился в роскоши, в то время как она, дочь благородного семейства, затмевающего древностью сам Город, была вынуждена зарабатывать на хлеб в поте лица!

Она еще раз произнесла СЛОВО, и волшебная сфера снова обрела кристальную ясность.

— Я неизменно ценю твое общество, — изрек Малагирос, учтиво кланяясь своему старшему собеседнику. — Однако ты говорил, что располагаешь сведениями, которыми желал бы со мной поделиться. Не стесняйся. Можешь начать, когда сочтешь нужным.

Бертрос со значением взглянул на молодого хозяина дома и поставил свой кубок с вином на порфировый столик. Пригладив седую бороду и откашлявшись, он неуверенно огляделся.

— Не беспокойся, — с улыбкой подбодрил его Малагирос. — Уверяю тебя, моя соперница не способна побороть чары, защищающие приватность моего жилища.

Бертрос открыл было рот, но снова закрыл и насупленно уставился на свои руки, сложенные на животе.

Хозяин дома сочувственно склонил голову набок.

— Мне известно о вашей с ней дружбе. Если ты сомневаешься, то, сделай мне такую любезность, ничего не говори. — Он искоса посмотрел на собеседника. — Ты ведь не принес мне послание от нее самой?

— Нет! — Бертрос насупился еще сильнее. — Просто мне не дает покоя мысль, что у вас больше сходства, чем различий. Держу пари, что, повстречавшись, вы понравились бы друг другу. У вас немало общего.

— Что общего может быть у меня с девчонкой из трущоб, вбившей себе в голову невесть что? — презрительно спросил Малагирос.

— Начать с того, что оба вы занимаетесь похищением редких магических предметов. Правда, ты делаешь это из озорства, а она ради барыша. И, кстати, почему это она вбила себе в голову невесть что? Я тебя не понимаю.

— Я ее видел. Вполне миловидна, только прическу носит, как статуя Народившейся из Морской Пены. Наверное, занимается в жизни не тем, чем ей следовало бы. — Малагирос усмехнулся.

Бертрос отвел взгляд.

«Итак, он не знает, что я его подслушиваю», — пробормотала Афония, понимая, что ее слышит только Бертрос.

— Нет. Но я до сих пор ничего ему не сказал, — ответил ей Бертрос вслух. — Я ждал, пока ты к нам присоединишься. — Он обернулся к пораженному Малагиросу. — Это не визит, а совещание. Благодаря волшебному амулету, который я захватил с собой, — он показал на предмет, висевший у него на шее под туникой, — Афония слышит наш с тобой разговор.

Глаза Малагироса расширились от негодования, он спустил ноги на пол и сел прямо. Бертросу пришлось повелительно вытянуть руку, чтобы предупредить приступ его гнева, и пустить в ход все свое умение, чтобы охладить пыл молодого собеседника.

— Это соперничество огорчает ваших друзей и весь Город. — Достаточно было упомянуть что-то одно. — Тот, кто потерпит поражение в этом прискорбном противостоянии, должен будет покинуть Город, что само по себе печально. Однако оба вы погибнете, если покуситесь на Глаза! Может быть, побеседуете и покончите с враждой?

— Нет.

«Нет».

Оба «нет» были произнесены со стальной решимостью. Бертрос вздохнул.

— В таком случае позвольте поделиться с вами имеющимися у нас сведениями о потайном храме и культе Ногры.

— Я ценю твое содействие, — тихо молвил Малагирос. — Пока что мне известно одно: храм не может находиться в одном из летучих дворцов, ибо для ритуалов последователям культа нужна земная твердь.

«И это все? Его можно пожалеть, — усмехнулась Афония. — Что касается благодарности за содействие, то она искренна: он всегда в нем нуждается».

Бертрос чуть улыбнулся и с нажимом произнес:

— Нисколько не сомневаюсь: вы оба рано или поздно сами догадались бы о том, что мы намерены сейчас вам сообщить. Причем, судя по прошлому опыту, это произошло бы у вас почти одновременно.

Малагирос скорчил гримасу. То же самое сделала Афония за много миль от него.

— Неподалеку от Императорского дворца расположен небольшой дворец из черного мрамора.

«Неплохо», — заметила Афония.

— В свое время он служил резиденцией послу Эстерхазии. Дворец по-прежнему принадлежит ему, однако сейчас его снимает некий состоятельный торговец из Старого Города. — Печально качая головой, Бертрос извлек из кармана туники карты и записи. — Я бы предпочел, чтобы вы покусились на какой-нибудь менее неприятный культ. Может быть, мы смогли бы устроить для вас соревнование, в котором вам, по крайней мере, не пришлось бы рисковать жизнью?

— Вроде вытягивания соломинок? — Малагирос усмехнулся и пожал плечами. — А вдруг я намерен кое-что доказать?

«Все дело в полном отсутствии у него способностей мага, — фыркнула Афония. — Или в принадлежности к мужскому полу. Мужчины вечно пытаются что-то доказывать».

— Оба вы больны одной болезнью — высокомерием! — не выдержал Бертрос. — Вас ждет столкновение с дурными людьми. Но гордыня, заставляющая вас делать глупости, не меньшее зло.

— Я уверен в своих возможностях, — серьезно ответствовал Малагирос.

«И я».

— Тогда дерзайте, молодые. — Бертрос разочарованно покачал головой. — Главное, возвращайтесь живыми.

Афония внимательно изучила дворец Марка Лициния Севера. Как дворец он был невелик, однако все равно представлял собой внушительную постройку. Его особенностью было открытое пространство между внешней границей владений и внешней стеной главного сооружения; она сочла это традицией, соблюдавшейся в Старом Городе. Главное сооружение в два этажа было полностью сложено из черного мрамора и выглядело одновременно изящно и сумрачно. От него исходил некий запах — не в буквальном, а в переносном смысле, как от старого отсыревшего подвала.

Через каждые десять шагов здесь стояли волшебные светящиеся камни, озарявшие стены дворца. Территория вокруг была неухожена и покрыта зарослями кустов и невысоких деревьев. Это стало для Афонии неожиданностью: обычно обитатели Старого Города проявляли яростную приверженность к порядку и принуждали к покорности даже саму природу.

Стараясь не покидать тень, отбрасываемую деревом, Афония вскарабкалась на стену. Она постаралась превратиться в невидимку: черная одежда, темный платок поверх светлых волос, надвинутый низко на лоб и скрывающий половину вымазанного сажей лица. Она аккуратно ставила ноги в мягких сапожках между ржавыми гвоздями и осколками стекла, торчавшими из стены. Афония свято верила в свою колдовскую неуязвимость, однако не могла избавиться от врожденного пессимизма. Появившись на свет с необыкновенными способностями, она как будто не должна была прибегать к грубой маскировке, вроде черной одежды; с другой стороны, она, потомок древнего рода, зарабатывала на прожитье воровством, что тоже шло вразрез всяким правилам. Что поделать: никто добровольно не расстается с редкостными талисманами, как и с деньгами.