Размышления одной ночи - Петр Ростовцев

Ориентируясь на местности, Толя решил оторваться от ядра, найти коням хороший выпас. Предварительно он извлек из груды оружия, хранившегося отдельно в повозке, свой карабин, сунул в карманы две гранаты. Группа пограничников и ее старший - капитан Умаров - была собрана "с бору по сосенке", с разных округов, плохо представляла обстановку в Западной Украиие. По этой причине никто примеру Корниенко не последовал, а младший лейтенант Жеребцов, сводя личные счеты, не преминул высмеять его публично:

- Паникер. Привык по госпиталям отираться да девок щупать.

Толя Корниенко от ответа уклонился. Ускоренным шагом он обошел колонну, миновал мост через быструю горную речку, взбирался с холма на холм, постепенно затем спускаясь длинным отлогим скатом в долину. Там должно быть пастбище. Он любовался чудесной панорамой Прикарпатья, тропинками, ответвляющимися от дороги, перелесками, хранившими свою родословную от карпатского леса, каменными и деревянными крестьянскими домами, примыкавшими к ним огородами, посевами ржи, кукурузы, фасоли и хмеля - приметами западно-украинской деревни. Это была первая мирная весна, пока в этих местах настороженная, но неотвратимость новой жизни чувствовалась во всем, и это наполняло душу Толи Корниенко радостью.

Крутым виражом дорога поднималась вверх, и когда лошади взобрались на гребень, в просветах между деревьями, обступавшими ее проезжую часть с двух сторон, Корниенко увидел повозку, до отказа набитую вооруженными людьми в полувоенной форме.

"Либо "ястребки", либо бандиты", - пронеслось в его сознании.

Повозка, не сбавляя хода, споро шла навстречу. Толя ослабил узел, связывающий его коня с остальными, снял из-за спины карабин, дослал патрон в патронник, положил на седло перед собой, вынул из кармана гранату. Он выбрался на обочину дороги и зашел повозке во фланг. Теперь Толя различил лица людей.

Впереди сидел мужчина лет сорока, в кожаной куртке и такой же фуражке со звездочкой, лицо его выражало мрачные мысли. Чем-то он был схож с инквизитором. в телеге находилось еще пять человек почти с одинаковыми лицами - длинными, бледными, заросшими. У всех холодный, отрешенный взгляд. Замыкал повозку здоровый неуклюжий верзила с грубыми чертами лица в небрежно наброшенной шинели. Он сидел, свесив длинные ноги в больших нечищенных сапогах. От затаившегося в безмолвии экипажа повозки веяло могильным холодом. Корниенко всем своим существом - цепкой памятью, плотью, нервами, воображением - "фотографировал" обстановку, "щелкал" кадр за кадром, анализируя и сортируя их по важнейшим признакам.

"Главное - не даться в руки живым".

- Солдат, иди сюда, - притормозив повозку, повелительным тоном окликнул возница в кожанке.

В голосе слышался местный акцент.

- А этого не хочешь? - покрутил Толя гранату, выпрямляя скобы чеки запала.

- Не дури, покажи дорогу, - миролюбиво продолжал возница и протянул Толе планшетку с картой.

"А вдруг "ястребки"?" Интуиция подсказывала - бандиты.

- Дорогу вам покажет командир, его штаб сзади, - твердо ответил Корниенко.

Он видел, как возница нервно, не глядя больше в сторону солдата, дернул вожжами, погнал лошадей в полный аллюр.

Из-за поворота дороги показались всадники.

- Врешь, не уйдешь! - упрямо крикнул Корниенко.

Десять дней общения с конем не пропали даром. Он послушно перешел в галоп, настиг и опередил повозку; по команде Корниенко конь круто развернулся, потоптавшись на месте, угрожающе пошел на соскочивших и сгрудившихся вокруг телеги неопрятных, заросших людей.

Корниенко в одной руке держал карабин, в другой гранату.

- Документы! - приказал Корниенко, не сходя с разгоряченного коня.

На дороге, запруженной повозками, конями и людьми, установилась безмолвная тишина. Первым прервал гнетущее молчание возница в кожанке. Стремясь как можно скорее избавиться от тягостного чувства, он пошел навстречу Жеребцову, услужливо предложил портсигар с папиросами.

- Курите. Мы хотели спросить дорогу, а солдат испугался, - объяснял человек в кожанке, стремясь незаметно унять дрожь пальцев, державших портсигар.

- Опять, Корниенко, паникуешь. К мании величия прибавилась шпиономания, - громко рассмеялся Жеребцов, злорадствуя над Толей.

- По коням! - скомандовал Умаров.

Прошло немало времени с тех пор, как Корниенко возвратился в свой полк, однако нервная тревога, поселившаяся в душе, не оставляла его.

Однажды, неожиданно для него, Корниенко был вызван в особый отдел. Сухо поздоровавшись, особист спросил в упор:

- Почему упустил банду?

Обостренным слухом Толя уловил в его голосе опасные нотки.

- Такого случая не помню, - ответил он сдержанно.

- Что, память отшибло? - усмехнулся начальник особого отдела. - Читай, - показал он листки бумаги.

Корниенко только теперь обнаружил присутствие в кабинете еще одного человека, белокурого майора, как бы со стороны наблюдавшего за ними.

"Где я видел майора? - пытался вспомнить Корниенко. Отыскав в голове нужную "справку", обрадовался. Ошибки быть не могло. - Да это бывший следователь "смерш" 79-го пограничного полка".

Близость человека, который знал его по прежней службе, воодушевила. Майор узнал Корниенко, с теплотой подумал о сыне полка, лихом парнишке, не раз вызывающем восхищение своей храбростью и отвагой. Такой струсить не мог, решил майор. Не раз уже бывало, когда ему удавалось обнажать истину, возвращать человеку доброе имя, изобличать замаскированную подлость

Корниенко с трудом пробирался через строчки плохо разбираемого почерка. Не утерпев, он заглянул в конец бумаги, на подпись, где рядом с замысловатым крючком была четко выведена фамилия Жеребцова, взятая в прямые скобки, точно в траурную рамку.

Дойдя до последнего листа, Корниенко понял подлый смысл докладной Жеребцова. Он обвинял во всем, что случилось в Карпатах, только Корниенко. И лишь решительные и хладнокровные действия младшего лейтенанта Жеребцова, утверждалось в бумаге, предотвратили беду - гибель драгоценных лошадей и сопровождавших их бойцов.

Из заявления Жеребцова следовало, что красноармеец Корниенко, встретившись с бандой, проявил трусость, вывел ее на ядро группы и спрятался за спину офицеров. Стоило больших усилий уклониться от боестолкновения в условиях, где одной гранатой или автоматной очередью можно было вызвать замешательство, уничтожить лошадей и бойцов.

Бумага была написана с энергией, удивившей Корниенко, знавшего этого слабохарактерного человека. Он и раньше встречал голосистых крикунов. Их громкие речи, подобно следам на прибрежном песке, сметались очередным прибоем.

Но то, что в числе таких крикунов оказался Жеребцов, его удивило и потрясло. Корниенко побледнел. Это не ускользнуло от глаз офицера особого отдела.

- Чего молчишь? - выдерживая прежний тон, нарушил он тишину.

- Брехня все это, - глядя исподлобья, буркнул Толя.

- Что конкретно? - уточнил начальник особого отдела

- Про героизм Жеребцова, дерьмо он, - в сердцах бросил Толя.

В разговор осторожно вступил майор, фамилия которого улетучилась из головы Корниенко.

- Вы, товарищ Корниенко, кратко напишите все, как было - Помолчав, майор добавил: - Без домысла.

Оставшись наедине с бумагой, Толя почувствовал себя неуютно. Он и раньше испытывал страх перед таинством бумаги. Майор и капитан верят ему, это он чувствовал. Однако и над ними есть сила, которая обязана реагировать на сигнал, скрепленный подписью, а может, и печатью. И он не находил пока тех слов, которые бы утвердили истину...

Спустя два года Корниенко случайно встретил Жеребцова. Тот был в погонах старшины. Толя почувствовал, что пространство, даже воздух, которые сейчас отделяли его тремя шагами от Жеребцова, были накалены тщательно скрываемым недружелюбием, из которого всегда могли вспыхнуть вражда и месть. Корниенко уловил в его взгляде скрытую ярость, ненависть и страх, от чего глаза Жеребцова излучали неестественный свет.

Скрученный низменными страстями, как ревматизмом, Жеребцов готов был наложить епитимью на всех, кто когда-нибудь перешел ему дорогу, и в его судном списке фамилия Корниенко значилась в самом начале.

Служебный путь Жеребцова был короче воробьиного носа. Когда таких, как он, снимают с должностей, они все равно оказываются живучи, демонстрируя корневую систему волос, которые растут и после смерти. Безусловно, высот достигают одаренные и одержимые. Но иногда по странной прихоти случая фортуна благоволит посредственности. Взойдя на пьедестал, такие люди чувствуют себя, как на эшафоте, испытывая не радость, а страх от постоянной тревоги потерять нечаянно доставшуюся им должность... Что-то подобное испытывал Жеребцов, когда на какой-то миг его фамилия появилась в списках на выдвижение.

Как-то на одном из совещаний Светов выступил с критикой в адрес Жеребцова, и того вскоре сняли. Однако он успел расставить "своих людей", среди которых был и Колосов. В этой, как и в других ситуациях, не позой, а позицией Светов стремился убедить, что мир жизни, невзирая ни на что, сотворен гораздо для большего, чем просто жить в нем.