Честь самурая. Путь меча - Дэвид Чейни

– Мы не опустились до их низкого уровня, – сказал Айтака. – Ты – справедливый и честный хозяин, ты управляешь согласно данному тебе праву, и ты заслужил доверие и верность народа. А Тайра сидят в своем придворном кругу и занимаются пустыми играми, в то время как жизнь Великого Сокровища – японского народа – становится тяжелее с каждым годом, – Айтака повернулся к Нами: – Ты молчишь, сестра, сидишь с опущенными глазами. Почему же ты не защищаешь своего супруга? – Прежде чем она могла ответить, он торжествующе продолжал: – Это потому, что ты знаешь, что он недостоин твоей любви. Если бы были здесь наши родители, они бы настояли на отмене свадьбы.

Нами ничего не ответила. Лицо ее было печально; она не поднимала глаз.

– Оставь ее, – сказал Фумио. – Она единственная из вас сохранила разум. Она знает, что Чикара вернется. Он имеет право и возможность наказать Йоши. Если он его пощадит, это будет исключительно из уважения и любви к Нами. – Он дотронулся до рукава Йоши: – Она – твоя единственная надежда, – сказал он предупреждающим тоном. Йоши отодвинулся.

– Мне не нужна ее помощь, – сказал он. – Я уйду завтра утром. Я больше не буду навязывать вам мое неудобное присутствие. Если Нами завершит свою свадьбу с убийцей Генкая, то это будет уж никак не ради меня.

– Ты не можешь уйти, пока не зажили твои раны, – сказал Фумио.

– Я пойду с ним, – сказал Айтака. – Я владею умением выживать в чуждом мире, и Йоши моя помощь будет нужна. А раны его, кажется, не очень серьезны, я смогу позаботиться о них. Мы уйдем раньше, чем Чикара вернется, чтобы погубить еще одного члена нашей семьи.

Глава 10

В шесть часов утра Йоши и Айтака были разбужены колоколами Сейкен-джи. Йоши провел беспокойную ночь, засыпая и просыпаясь между перемежающимися приступами подавленности и самоосуждения. Как мог он так быстро забыть наставления Фумио? Фумио не только приучил его уважать императора и имперские учреждения – он также обучил его качествам, обязательным для самурая: поступать благородно, храбро вести себя в беде, быть мужчиной среди мужчин. Лоск фальшивой утонченности отодвинул эти высокие качества на задний план; вчерашнее ужасное происшествие стерло этот лоск. Йоши понял, что между качествами, которые высоко ценил Фумио, и теми, которые считались ценными при дворе, всегда существовала пропасть; и он не мог простить себе, что так долго считал придворные оценки более важными.

Этим утром на лице Йоши не было никакого признака грима, одет он был в удобное коричневое платье поверх простой нижней одежды. Его обычный веер отсутствовал, и без веера, без грима и без одежды нежной расцветки он выглядел обыкновенным юношей своего времени. Напыщенный придворный павлин исчез, вместо него появился стройный путешественник неопределенного общественного положения. Его лицо, теперь не закрытое маской белой пудры, было мягким, нервным, в то же время умным и живым. Только глубоко скрытое в глазах страдальческое выражение говорило о недавно пережитом потрясении.

Двоюродные братья быстро поели и уложили смену одежды. Йоши запрятал в своем поясе оби, обернутом вокруг талии, достаточно золота, чтобы его хватило на дорогу.

Залив Суруга был еще в тумане, когда они отправились вдоль горы, погруженные каждый в свои размышления. Йоши был поглощен мыслями о смерти Генкая с самого момента пробуждения. Он без конца вспоминал страшный момент, и эти мысли угнетали его. Он попытался их рассеять, думая о своих отношениях с Нами и Чикарой. С общепринятой точки зрения, их брак идеален. Два соседних имения будут объединены в одно семейное владение; удвоена будет территория, удвоен корпус самураев, удвоено влияние при дворе. И разве эгоистические соображения Йоши были так важны, чтобы из-за них дядя Фумио отказался от возможности укрепить свое положение, – возможности, которую обеспечит объединение с домом Чикары? И Нами – у него больно защемило сердце – сказала, что любит его старшего соперника. Если бы Йоши удалось настоять на своем и свадебный обряд не завершили, это причинило бы ей горе? Да, он понимал, почему с ее точки зрения этот брак был желателен. Ему Чикара казался отвратительным, но он был мужественным человеком, он жил достойно согласно своим убеждениям; это был князь, заслуживающий уважения за силу характера и твердый в поддержке законности, как он ее понимал. С другой стороны, из-за Чикары Йоши потерял двух самых любимых людей, и он никогда не примет Чикару как члена семьи. Йоши поклялся отомстить, и пути назад не было. Время пройдет, Чикара, может быть, будет считать, что все забыто, но Йоши не забудет никогда.

Погруженный в раздумье, Йоши не замечал времени. Прошло уже полчаса, они были почти у подножия горы. Миновала: последний поворот дороги, за которым им открылся храм. Недалеко за храмом Йоши видел Окитсу и дорогу Токайдо, вьющуюся между горой и морем. Сквозь туман, скрывавший залив, неясно виднелся серповидный изгиб Михо с его черным песком и искривленными соснами.

Зрелище было поразительное.

Ниже города, у кромки воды, уже шла работа по добыванию соли. Группа женщин с тяжелыми ведрами на согнутых плечах двигалась от воды к песчаному берегу; другая группа граблями разрывала дно, чтобы соль вышла на поверхность. В огромных металлических котлах кипел концентрат, дым от них распространялся по берегу, смешиваясь с туманом. Йоши наклонил голову. От насыщенного солью воздуха лицо его покрывалось влагой, а слабый запах дыма вызвал в памяти детские годы, проведенные с Генкаем. От вновь обострившегося горя утраты комок подкатил у него к горлу. Очень трудно было осознать, что Генкая нет в живых.

На окраине города братья занялись поисками носильщиков, чтобы отправиться в Киото. Возчик с повозкой, запряженной волом, предложил им свои услуги совсем дешево, но они отказались. Перспектива обратного путешествия в Киото со скоростью двух миль в час не годилась, Путешествие в паланкине будет быстрее.

Им пришлось задержаться, из-за того что какой-то северный даймио возвращался домой со свитой. Толпа легко вооруженных самураев заняла всю дорогу. За ними развевались знамена, лошадиные копыта взрывали пыль, смешивавшуюся с утренним туманом. В центре колонны ехал даймио на огромном коне. Лошадь была покрыта кольчугой с серебристыми и голубыми украшениями, а наездник – в алых доспехах в золотом шлеме. Замыкавшие процессию самураи несли знамена, покрытые надписями, сообщавшими о победах в прошлом.

Двадцать минут, пока проходила процессия, казались бесконечными Айтаке и Йоши. Когда пыль улеглась, Йоши указал Айтаке на группу носильщиков, стоявших у дороги. Их было шестеро, совершенно на одно лицо. Огромного роста, с резко обозначенными мускулами и изуродованными плечами, одетые в набедренные повязки, даже не закрывавшие их детородных органов. Все они были татуированы: драконы, корабли, звери и птицы обильно покрывали спину и грудь. Они кричала и смеялись, открывая почти беззубые рты.

Айтака договорился со старшиной, и через несколько минут они тряслись по дороге: два носильщика бежали впереди, двое сзади и два запасных – рядом. Йоши пришлось держаться за ремень на потолке, чтобы не выпасть из носилок. Но теперь они были в пути.

Они направились на юго-восток по дороге Токайдо, Это была Великая Восточная дорога, центральная артерия для областей, расположенных на краю страны, – тонкая нить, Скреплявшая восточную часть империи. Начинаясь в западных равнинах, где в дальнейшем возникнет Токио, дорога тянулась до Киото на триста миль. Паланкину предстоял путь в двести миль от Окитсу до столицы.

Не считая коротких остановок для замены носильщиков на почтовых станциях через каждые пятьдесят миль, паланкин продвигался весь день с равномерной скоростью. Ночью они останавливались в придорожных гостиницах, и братья имели возможность проводить ночи в достаточно удобных условиях. В первый вечер они долго разговаривали, прежде чем лечь спать. Йоши никогда не слышал непосредственно от Айтаки историю его бегства с плантации Тайра; он с увлечением слушал рассказ об этом подвиге. Айтаке было всего одиннадцать лет, когда его похитили. Он был разлучен с родителями, его беспощадно избивали, держали на голодном пайке и заставляли работать сверх сил; в этих условиях у ребенка, ранее избалованного, было мало шансов прожить дольше, чем несколько недель. Но некоторые рабы стали заботиться о нем с риском для себя: они тайно делились с ним едой до тех пор, пока он не стал достаточно сильным, чтобы заботиться о себе самому. Он оказался в страшном, жестоком мире. Рабовладельческая плантация была окружена высоким забором и охранялась вооруженной стражей. Правда, время от времени отдельные рабы решались на попытку бегства. Немногие смогли миновать забор, а те, которым это удавалось, оказывались в западне, в густом лесу на маленьком островке, в шести милях от материка. Спастись не удалось никому.