Честь самурая. Путь меча - Дэвид Чейни

Когда Айтака подрос, он стал помогать своим товарищам-рабам, заботиться о них, ухаживать за больными. Управляющий и стража были недовольны. Новые рабы обходились дешево, а на поддержание жизни старых рабов приходилось тратить больше.

В седьмой месяц 1164 года, вскоре после того, как Айтаке исполнилось семнадцать лет, умер Тезука, его друг. Это был добрый человек, он постоянно делился своим скудным пайком с больными и помогал тем, кто был уже не в состоянии о себе позаботиться. Что касается Айтаки, то он выжил в течение первого года плена именно благодаря помощи Тезуки. В наказание за какую-то мелкую провинность Айтаке было приказано снести тело на место захоронения. Для последователя синто – религии, обожествляющей природу, относящейся с ужасом и отвращением к смерти и разложению, – это была самая унизительная работа. Рабов не полагалось хоронить с религиозными обрядами. Тело Тезуки надо было без всяких затей швырнуть в овраг, который служил общей могилой. Ворота раскрыли, и Айтака, с телом на плечах, шел впереди сопровождавших по скалистой тропе по направлению к холмам в центре острова. По мере приближения к цели запах разложения усиливался, заглушая природные ароматы леса. Стража не пошла дальше, так что Айтака продолжал путь один.

Устало идя по тропе, Айтака вдруг почувствовал приступ того безумства, которое заставляло многих идти на гибель, чтобы попытаться бежать. Не мог он бросить Тезуку в овраг, как будто это узел с тряпьем. Это был человек, и он заслуживал достойного перехода в иной мир. Чего бы это ни стоило, он будет похоронен надлежащим образом, а после Айтака не вернется в рабское существование. Лучше погибнуть, но попытаться вырваться на свободу.

Айтака с молитвой похоронил своего друга и спрятался в овраге среди разлагающихся трупов. Стража не захотела искать его в этом месте с ужасным запахом. Они были спокойны, зная, что он не может уйти. Но они ошибались.

Он хотел жить, и это дало ему силу прятаться в лесах, питаться орехами, ягодами и червями и голыми руками соорудить грубый плот. В безлунную ночь в конце месяца он поплыл к материку и стал первым рабом, бежавшим с плантации.

Айтака считал, что клан Тайра несет ответственность за жестокость своих управляющих. Тяжелые переживания вызвали у него ненависть к правителям Тайра и их двору. Это затрудняло его отношения с дядей, а также было причиной неприязненного отношения к фатоватому Йоши. Но после поединка Айтака изменил свое мнение. Чем больше времени он проводил со своим младшим родственником, тем более убеждался, что был к нему несправедлив. Независимо от того, что им двигало – безрассудство или храбрость, – Йоши навлек на себя гнев Чикары, чтобы спасти Генкая. Айтака понемногу обнаруживал в Йоши качества, ранее скрытые внешним шиком придворной одежды и грима: глубокую порядочность, силу характера, позволявшую ему терпеливо переносить боль от ран, уравновешенный ум, благодаря которому он умел внимательно слушать.

В убеждениях Йоши тоже происходили перемены. Впервые за свои девятнадцать лет он задумывался о том, как живут другие люди. Слушая рассказы Айтаки о проявлениях героизма в варварских условиях, он понял, что среди тех, кого он считал не заслуживающими внимания, встречались люди, способные на благородные поступки. Он все больше восхищался сильным, прямым и талантливым Айтакой, и в нем росло презрение к ленивым придворным, которые еще недавно были его кумирами. Его охватывал стыд, когда он вспоминал свою пустую жизнь при дворе. Как же это могло получиться, что в одной семье два родственника, живя в одном городе, стали совсем разными людьми?

Жизненный опыт Айтаки, приобретенный в то время, когда он был рабом, научил его смирению и состраданию. Об этих понятиях Йоши никогда не думал, а теперь оказалось, что под влиянием разговоров с Айтакой, гибели Генкая и тайной любви к Нами он понял, что такое сочувствие, которое прежде заглушала придворная жизнь.

По вечерам братья беседовали и ближе узнавали друг друга, а днем их немилосердно подбрасывало, они держались за верхние ремни и смотрели на проплывающие мимо пейзажи. Из-за постоянного движения паланкина раны Йоши не заживали. Он не обращал внимания на боль и скрывал ее от Айтаки, уверяя себя, что раны не опасны.

Эджира, Фучу, Марико, Окабе, Фуджиеда… Казалось, городам конца не было, а паланкин, покачиваясь, все двигался вперед. Великолепные виды гор, долин, океана, лесов перестали вызывать интерес путешественников, и Йоши погрузился в свои мысли, часами думая о Нами. Он не мог простить себе, что из-за ненависти к Чикаре он забыл ее. Он крепко закрывал глаза, стараясь представить ее себе. Нельзя допустить, чтобы образ Нами померк в его памяти.

На пятый день паланкин пересек реку Камо и приблизился к воротам Киото. Носильщики расстались с ними сразу, лишь войдя в город. Усталые, на несгибающихся ногах, но довольные, что путешествие кончилось, они продолжали путь пешком к улице Сузаку-Оджи – улице Красной Птицы.

Сузаку-Оджи имела почти триста футов в поперечнике, это была самая широкая и самая оживленная улица в мире. Она была обсажена ивами, обрамлявшими деятельную жизнь посередине. Паланкины высокопоставленных особ, повозки, запряженные волами, пешеходы заполняли ее всю, от Рашомон – южных ворот, где занимались своим ремеслом воры и нищие, – до ограды, имевшей девять ворот, за которой жил император.

Киото был распланирован в виде правильной сетки; Ичиджо – первая улица – начиналась в северной части, дальше шли Ниджо, Санджо, Шиджо, Годжо – вторая, третья, четвертая, пятая улица, и так до Куджо – девятой улицы, у южных ворот.

Аромат цветущей вишни, хлопотливая жизнь большого города – все это вызывало радость возвращения. Торговые здания по обеим сторонам улицы были переполнены спешащими людьми. Время от времени попадались по пути группы крестьян, собиравшихся протестовать против недавнего увеличения имперского налога. Нередко эти группы вели себя шумно, беспокойно. По улицам проезжали отряды имперской стражи, разгонявшие эти группы, которые, впрочем, снова собирались после того, как отряд проезжал. Вокруг священных изображений толпились просители, умолявшие богов синто о той или иной милости. А здания! Как и прежде, Йоши был поражен величиной и количеством зданий, – некоторые из них возвышались над улицей на пять этажей. Золото, серебро, красное, голубое. Богатая цветовая гамма лакированных карнизов и разноцветные коньки легких построек, заполнявших целые кварталы.

Сузаки-Оджи тянулась на три мили посреди столицы. Йоши и Айтака шли рядом, наслаждаясь шумом и суетой. Медленно двигались повозки с запряженными волами, теснились пешеходы. По мере их приближения к северо-восточному району уличная толпа становилась все более многочисленной и беспокойной. Были там крестьяне в широкополых соломенных шляпах, и рядом с ними – торговцы в шелковых платьях; последние открыто игнорировали указ императора, предоставлявший право носить шелк исключительно дворянству. Среди крестьян и торговцев попадались порой студенты Конфуцианского университета, потомки придворной аристократии, еще не ставшие взрослыми людьми, предпочитавшие носить одежду средних и низших классов.

Неужели всего лишь месяц тому назад Йоши был студентом того же университета? Он никогда не понимал, что заставляло этих студентов интересоваться политикой; он избегал их, предпочитая модные увлечения придворного общества. Все же Йоши знал о двух могущественных кланах, деливших Японию: это были правящие Тайра и их соперники Минамото. Семь лет тому назад Тайра в нескольких кровавых битвах нанесли поражение клану Минамото и тем самым обрели власть над Киото и территорией вокруг Внутреннего моря. Предводитель клана Тайра – Тайра Кийомори, дальний родственник Чикары, – обосновался в Киото и стал влиятельным придворным; гнет его деспотической власти усиливался с каждым днем.

В то время, как клан Тайра в столице купался в роскоши и веселился, далеко на востоке Йоритомо, новый предводитель Минамото, собирал армию.

Среди студентов, крестьян, торговцев возникала убежденность в том, что несправедливое устройство общества будет изменено в лучшую сторону, если к власти придут Минамото; последние усиленно укрепляли эту мысль. Агенты Йоритомо беспрестанно сеяли смуту среди населения, подбивая его восстать против новых податей.

Неожиданно Йоши и Айтака оказались стиснуты орущей толпой. Улица Ниджо была битком набита людьми от самых ворот дворцовой ограды и дальше, на расстоянии трех кварталов за Сузаки-Оджи. Со ступеней углового здания оратор призывал толпу протестовать против увеличения налогов. Подстрекатели, многие из них агенты Минамото, возбуждали стоящих рядом, крича: «Хей, хей, долой Тайра! Они – причина наших несчастий».

Конная имперская охрана, посланная разогнать бунтовщиков, прокладывала себе дорогу, выезжая из ворот ограды. В этом месте была такая плотная толпа, что людям некуда было спастись от копыт лошадей и мечей стражи. Всадники беспощадно рубили несчастных, их жертвы пронзительно кричали и размахивали руками, пытаясь увернуться. Толпа потащила Йоши и Айтаку прочь от дворца. Стража рубила толпу. Кровь, хлынувшая из обезглавленного туловища, залила улицу, превратив ее в скользкую реку; женщина, у которой была от плеча отсечена рука, кричала так отчаянно, что ее было слышно за два квартала.