Ответ - Янош Сас

■

Привет, Катинка! Снова пять часов утра. Вчера вечером не писал тебе, был в гостях у Пири, они пригласили меня на ужин. Пири раскатала тесто, и мы до отвала наелись вареников с капустой. Жаль, что было мало вина, мне очень хотелось напиться. Пири с мужем собираются к морю, у них уже есть путевки, с двенадцатого августа. Господин доктор играл на флейте, судя по всему, они из-за чего-то поссорились; он ласкался к ней, как ручной барашек, и все норовил положить ей голову на плечо, но Пири не позволяла. Однако посплетничал и хватит...

Буду продолжать рассказ о том, что произошло.

Возвращаясь в поезде домой, я с горечью вспомнил о разговорах накануне моего отъезда. Стало быть, я не ошибся. Все мои аргументы казались неопровержимыми. У меня состоялись два разговора перед отъездом, передам по порядку оба.

Когда пришел запрос из министерства, Делеану вызвал меня к себе. В его кабинете я застал и Йовановича. Разумеется, я начал сразу с того, что напомнил о своем предостережении. Делеану одернул меня: «Прекратите, Килиан!»

На какое-то мгновение мне подумалось, что сейчас Делеану в присутствии Йовановича повторит все то, что я рассказывал ему об Л. Если бы речь зашла и о тебе, это было бы особенно для меня мучительно. Правда, Йованович не тот человек, который растрезвонит, и все же...

Разговор носил деловой характер. Оба они придерживались мнения, что министерство в конечном счете поддерживает нас. Делеану заметил, что я сомневаюсь в этом, и спросил: «Что это с вами опять, Килиан?» — «Ничего, — ответил я, — все-таки интриги — страшная вещь...» — «Вам нечего бояться», — вступил в разговор Йованович. «Легко сказать, — возразил я. — Я только химик и в таких делах беззащитен...»— «В том-то и дело, — перебил Йованович, — что не только химик, но и коммунист...» — «Мы уже обсудили это, Килиан, — сказал Делеану, — все обстоит просто: дело решают факты. Если мы окажемся неправы, ну, значит, мы неправы». Я ни минуты не сомневался в том, что он не станет никого винить, скорее вместе со всеми будет искать ошибку. Он убежден в нашей правоте, но и не исключает возможность ошибки, и с этим надо считаться. «Возможность ошибки исключается», — заверил я. «Превосходно! — засмеялся Йованович. — В таком случае победа за нами. Что же вам еще надо?..» — «Я скажу за него, Косинус (так называют Йовановича близкие знакомые и друзья), — проговорил Делеану, — он хотел бы, чтобы в Правительственном вестнике официально объявили его лабораторию запретной зоной...» В ответ я сказал, что это неплохая идея — по крайней мере могли бы убедиться в том, что наш друг, заваривший эту кашу, без боя не сдастся.

Йованович: «Постойте, дорогой, вас послушать, так можно подумать, будто мы живем в дремучем лесу! В конце концов наверху тоже сидят не младенцы. Но предположим, этот чиновник будет и впредь мутить воду и сумеет убедить кое-кого. И тогда мир не рухнет. Если правда на нашей стороне, пойдем в Центральный Комитет, а докажут нашу ошибку — вы преспокойно вернетесь домой и...»

Я: «Но разве не ясно, насколько это недостойно — впустую тратить столько энергии».

Делеану: «Вы не правы, Килиан. Я понимаю, потрачены многие годы упорного труда, вы любите свое дело, и вам кажется, что кто-то грязной рукой марает вашу работу. Но зачем же терять голову? Откуда такая неуверенность в себе? Я уже говорил вам однажды, что в этой борьбе вы не одиноки».

Я: «Знаю, но это не борьба, а какая-то подозрительная возня».

Йованович: «Погодите! Почему же не борьба? Что же это такое, черт возьми, если не борьба? Только вы хотите остаться в стороне. Я, дескать, химик, изобретатель, создаю материально-техническую базу социализма. Что вы еще хотите от меня? Никто этого и не отрицает. Если нужно, вас снабдят современным оборудованием, если нужна более просторная лаборатория — построят. Но как быть с карьеристами, которые стоят на пути? Кто уберет их с дороги?»

Я: «Но если я не разбираюсь в таких делах!»

Уже сидя в поезде, я мысленно снова спорил с ними. Решил промолчать о своей встрече с Л., все равно их не переубедить. Закрыв глаза, я видел их перед собой. Директор сидит, с его светлыми коротко подстриженными волосами, за письменным столом (позади него на полке в красном переплете «Химия» Ульмана). Звонят телефоны, он с усмешкой смотрит на меня, щурит глаза. Йованович расхаживает по кабинету, его худощавая, высокая фигура бросает на меня тень, когда он останавливается рядом и говорит: «Ну, все в порядке, старик?!» Все-таки обидно: они хоть и любят меня, но не хотят понять. Видимо, мне одному придется вести борьбу.

Я вышел покурить в тамбур. Вспомнил свой разговор с Норой. Живо представил ее себе: она сидит в лаборатории в белом халате, вокруг нее хаотический беспорядок — в тигле окурки, в пробирке цветок, в колбе кофе. Нора рассказывала, что в плоештской школе для девочек она во всем слыла первой ученицей. Никогда не зубрила, просто была прилежной, как все девочки. Помнит еще одну девушку, по прозвищу Дикси. Дикси завидовала ей, она была красивее Норы, все мальчики готовы были бегать за ней. Но она всегда была второй ученицей. Норе нравилось, что она побеждает свою соперницу, она даже бравировала этим. «Вторая ученица» постоянно ябедничала на нее по всякому поводу: за подсказки, за то, что после десяти часов вечера ходит с мальчиками по городу, одним словом, не оставляла в покое, но она не обращала на это никакого внимания. Я понял намек Норы. «Все вы лезете в примерные», — сказал я. «А ты все-таки выслушай до конца», — продолжала Нора. Так случилось, что ей не повезло на выпускных экзаменах. Влюбилась, не до занятий было, не тем голова занята. Дикси стала первой, она — шестой. Подсев к ней на банкете, Дикси принялась утешать ее. А Нора смеялась. И мне намекала: мол, смейся и ты. В ту пору она еще не знала, чего хочет от жизни, и все же смеялась. Но она уже тогда понимала, что той цели, которой хочет добиться Дикси, ей мало. Смейся же и ты, намекала она, не терзай себя. Вот увидишь, все будет в порядке.

А я твердил свое. И Норе сказал примерно то же, что и остальным. Но она тоже со мной не согласилась. И тогда я спросил у нее: «Стало быть, по-твоему, нужно мириться с тем, что в то время когда ты работаешь, другие ломают голову над тем, как бы выдернуть из-под тебя стул?» — «Какой стул? — спросила Нора. — Формулу нового вещества никто не сможет выдернуть из наших мозгов. Единственное, о чем стоит говорить: мы можем ошибиться. Работа, правда, продвигается успешно, в этом ни у кого нет сомнений. Однако не исключено, что она недостаточно увязана с народнохозяйственным планом. Нет, ты погоди, — остановила меня Нора, заметив, что я собирался перебить ее, — я тоже не верю в это, но не считаться с такой возможностью нельзя. А вдруг именно так обернется дело? Но даже и в этом случае не будем думать о худшем...»

Я: «Нет, будем, уж если вы все считаете козни карьеристов нормальным явлением, а нашу ошибку — вполне вероятной».

Нора: «За что ты так зол на людей? За то, что они принимают жизнь такой, какова она есть?»

Я: «Вы все принимаете как должное, со всеми соглашаетесь!»

Нора: «Не думаю. В чем-то ты ошибаешься, Тиби. Привык к яркому свету, и малейшая тень тебя пугает. Не знаю точно, но полагаю, твоя ошибка в том, что тебе кажется, будто рушится мир, в то время как ничего особенного не происходит. Создается впечатление, что тобою движет не только моральный протест, а еще что-то, что выводит тебя из равновесия...»

Я: «Но разве наша жизнь не была бы намного содержательнее и лучше, если бы не было такого свинства?»

Нора: «Кто знает! Даже наверняка была бы лучше. Но не забывай, что идеальной чистоты можно добиться только в лабораторных условиях».

Интересно, что бы сказала Нора, если бы знала содержание моего разговора с Л.? Эта мысль неотступно преследовала меня в тамбуре вагона, и вдруг я вспомнил, как ты мне тоже однажды сказала, когда я вспылил дома из-за какого-то пустяка: «Почему ты реагируешь так, будто случилась непоправимая беда?» Тогда я грубо ответил тебе, что ты вообще меня не понимаешь. Но ведь никто и не может меня понять, ведь никто, кроме Делеану, не знает о наших взаимоотношениях с Л.

Я вернулся в купе, решил лечь спать, забыться. Но это мне никак не удавалось — мозг сверлил один и тот же вопрос: почему болтал Л.? Он пригласил меня обедать, очевидно заранее предполагая, о чем пойдет разговор. Болтал спьяну? Вряд ли. Он что-то знает или на что-то рассчитывает. Не удивляйся, что, несмотря на решение министерства, меня больше всего интересовала угроза Л. Такие люди способны на все. Он будет брать на заметку все наши ошибки и раздувать их. Это одно. Второе — он рассчитывает использовать против нас время. Стало быть, надо сделать так, чтобы время работало на нас. У меня оставалось только одно оружие — ускорить темпы работы.