Археологические путешествия по Тюмени и ее окрестностям - Наталья Матвеева

Реконструкция керамических сосудов алакульской (1–6) и федоровской (7-15) культур.

Умерших андроновцы обычно хоронили под невысокими земляными курганами, содержавшими, как правило, по нескольку могил, по-видимому, принадлежавших ближайшим родственникам. Тела усопших или их кремированные останки предавались земле с запасом пищи в горшках, иногда с орудиями труда и вооружением. Для женских погребений обычны богатые наборы украшений — браслетов, бус, перстней, серег, накосников. Характерный признак андроновской эпохи — нарядная плоскодонная керамическая посуда, украшенная на ранних этапах строгими, а впоследствии более сложными «ковровыми» геометрическими узорами: треугольниками, меандрами и свастичными фигурами.

Дуванское 17, исследованное моими коллегами — археологами из Екатеринбурга, относится к федоровской культуре. Здесь им удалось раскопать котлован сравнительно небольшой — площадью чуть больше 50 кв. м — полуземлянки с длинным коридорообразным входом, очагом в центре постройки и многочисленными ямами от столбов, являвшихся основой ее каркаса. Следы деятельности обитателей поселка в виде скоплений костей животных, глиняных грузил и рыбьей чешуи, а также развалов сосудов зафиксированы и за пределами жилища. Однако основой их хозяйства было все же скотоводство: кости домашних животных — в основном коров, а также лошадей и мелкого рогатого скота — резко преобладали среди изученной палеозоологами коллекции.

Автомобиль медленно трогается с места. «Дворники» еще скользят по ветровому стеклу, но дождь уже на исходе: впереди, за Пышмой, небо явно светлеет. Колеса шуршат по мокрому асфальту, оставляя позади машины волну мелких брызг. За те без малого пятьдесят километров, что нам предстоит пройти до следующей остановки, запланированной на подъезде к Ялуторовску, мы переместимся в прошлое не намного, едва ли на несколько десятилетий.

Неподалеку от этого места среди лугов и перелесков, в окрестностях с. Старый Кавдык, исследован еще один федоровский поселок. В течение нескольких лет его раскопки вел мой институтский однокашник и товарищ по работе Виктор Зах — бородач и романтик, которому нравится придумывать открытым им памятникам красивые имена. Вот и это поселение на берегу почти высохшего озерка он окрестил Черемуховым Кустом, и название это уже вошло в научную литературу, которой порой так не хватает живых и образных слов. За три полевых сезона Виктору Алексеевичу удалось изучить памятник почти полностью — раскопать не только шесть огромных жилищ площадью от 180 до 300 кв. м, проходы между которыми еще нельзя назвать улицами, но и несколько оставленных обитателями селища мусорных куч — зольников.

Мне приходилось бывать здесь во время раскопок и поражаться тому, насколько дома этого поселения напоминают явно более позднее жилище, исследованное на Ольховке. Судя по отчетливым следам снашивания земляного пола вдоль стен, они представляли собою такие же полуземлянки с зимними загонами для скота. Аналогична и конструкция этих построек, их основу составлял каркас из нескольких рядов вкопанных в землю бревенчатых опор, на которых покоилась утепленная земляной засыпкой кровля.

Отличительная особенность домов Черемухового Куста — колодцы. В большинстве строений их насчитывалось даже по два или по три, вырытых вблизи хлева. И это обстоятельство тоже говорит о многом. Наверное, неглубокое озерко зимой промерзало до самого дна, а поскольку покинуть близлежащие пастбища община не решалась, иного способа обеспечить водой людей и животных просто не было. Впрочем, окрестные озера и реки были в ту пору тоже не столь глубоки — в середине II тысячелетия до н. э. их выпила Великая Сушь.

Извечные колебания уровня грунтовых вод и количества выпадающих на землю осадков подмечены учеными давно. Водоемы то вдруг переполняются, затапливая свои бывшие берега, то за несколько лет снова мелеют, обнажая заиленные участки. И это не удивительно: природа дышит, как все живое, у нее тоже есть свои ритмы. Один из наиболее сухих периодов, в истории юга Западной Сибири пришелся именно на время существования федоровских поселений. Везде: в Приишимье, Кулундинской степи и верховьях Оби, — они возводились отнюдь не на высоких террасах, а у их подножия, в пойме, которая тогда не заливалась даже в половодья. Спустя одно-два столетия ситуация в корне изменилась. Поселения более позднего времени вновь «поднимаются» на возвышенные берега. Но федоровцы этого периода уже не застали. Их эпоха совпала с засухой, а увидеть, как вновь наполняются водой русла полупересохших рек и блюдца озер, как наливается зеленью трава на косогорах, суждено было только их потомкам — представителям новых археологических культур. Отсюда и колодцы в жилищах Черемухового Куста, и их отсутствие, например, на Ольховке.

Мы стоим на обочине оживленного шоссе, которое на этом участке дождь даже не намочил. Значительно дальше, чем сегодня, обходили эти места влажные ветры II тысячелетия до н. э., когда царившую тут тишину нарушал не рев проносящихся мимо нас автомобилей, а редкий скрип запряженных быками повозок да ржание взнузданных верховых коней.

Состав стада жителей Черемухового Куста типичен для федоровской культуры: среди костей домашних животных резко преобладают коровьи, костей мелкого рогатого скота (в основном овец) — около четверти, а лошадиных — еще меньше, чуть более 10 процентов. При этом в общей массе пищевых остатков доля костей диких животных ничтожна — менее одной тридцатой. Ничего удивительного в этом нет: о том, что федоровцы были скотоводами, а не охотниками, известно давно. Любопытно другое. Коровы и быки, принадлежавшие жителям поселка, отличались от животных, содержавшихся другими общинами бронзового века, особо крупными размерами. Их высота в холке составляла в среднем 125 см и превышала рост крупного рогатого скота многих других синхронных селищ. Необычно и то, что большое количество особей (примерно пятая часть) забивалось очень рано — в возрасте до шести месяцев. Неужели это свидетельство специальной селекционной работы, направленной на отбор среди телят-первогодков наиболее крепких и быстро растущих животных, результатом которой жители поселка не могли не гордиться!

Так же гордились своими коровами арийские племена Индии в ведийскую эпоху, когда певцы сравнивали их и с грозовой тучей, и с утренней зарей, и с поэтической речью. В «Атхарваведе» есть особый заговор на благополучие коров, почти дословно повторяющий строки одного из гимнов «Ригведы».

Пришли коровы и сделали благо.Пусть улягутся они в стойле и наслаждаются у нас.Пусть будут они здесь богатыми потомством, многообразными,Доящимися для Индры много зорь!

Они не исчезнут. Вор не причинит (им) вреда.Недруг не покусится на их движение.(Если) кто их жертвует богам и отдает (их),Долго еще тот пойдет с ними вместе как повелитель коров.

Их не настигнет скакун, вздымающий пыль.Они не пойдут на бойню.По просторному безопасному (пастбищу)Разбредутся они — коровы этого смертного жертвователя.

Вы, коровы, даже худого делаете толстым.Даже некрасивому вы создаете прекрасный облик.Вы делаете дом прекрасным, о вы с прекрасным голосом!О великой вашей подкрепляющей силе говорят в собраниях.

Атхарваведа, IV, 21

Не исключено, что этот текст или один из его вариантов мог быть известен и членам федоровских общин, в том числе жителям Черемухового Куста, — ведь многие ученые считают андроновцев носителями арийской речи. Подтверждает это и найденная здесь игральная кость, означающая, что поклонниками азартной игры, нашедшей отражение в гимнах и заговорах ведийского периода, были не только черкаскульцы, но и федоровцы.

Однако ни этим, ни общностью строительных приемов, использовавшихся ими при возведении однотипных жилищ, сходство данных культур не ограничивается. Результаты анализа собранных на Ольховке пищевых остатков показали, что состав домашних животных, принадлежавших жителям этого поселка, был точно таким же, как и у общины Черемухового Куста. А коров среди скота, содержавшегося на приисетских пастбищах, было даже несколько больше — почти три четверти стада. Значит, долгое время господствовавшая в науке концепция, согласно которой черкаскульские племена являлись северными соседями андроновцев, жившими охотой, рыболовством, разведением свиней и только осваивавшими навыки содержания коров и коней, не соответствует действительности! Разве не говорит об этом отсутствие в материалах Ольховки костей домашней свиньи и открытие черкаскульских и федоровских поселений в одних и тех же районах, причем не только в тюменской округе, но и в степях, где работают наши коллеги из других городов? Да, черкаскульские общины Зауралья вплотную придвинулись к границам лесной зоны. Но во многих из этих мест несколько веков назад уже пасли свои стада федоровцы, «ковровые» орнаменты которых настолько близки, например, Ольховским, что черкаскульскую культуру нередко именуют «андроноидной» или «северным андроном». Нет, вычеркивать жителей Ольховки и подобных ему поселений из числа «настоящих» андроновцев нет решительно никаких оснований! Этому противоречит весь облик их материальной культуры: и дома с загонами для животных, и состоявшие преимущественно из коров стада, и посуда, покрытая характерными геометрическими узорами. Но и это еще не все. Оказывается, что федоровцы и черкаскульцы являлись носителями сходного европеоидного антропологического облика. И это в то время, когда население таежной полосы Западной Сибири было преимущественно монголоидным!