Археологические путешествия по Тюмени и ее окрестностям - Наталья Матвеева

О том, что раскопанный нами на поселении большой дом служил защитой от холода и сырости не только людям, но и принадлежавшим им домашним животным, свидетельствует и рельеф его земляного пола. Ведь ни в одном из подобных ему жилищ быть идеально ровным он просто не мог. Весной, сразу после выгона скота на пастбища, хозяевам деревянными лопатами и метлами приходилось очищать отведенную под хлев часть своего дома от скопившегося навоза, чтобы основательно проветрить помещение. Следы этих чисток и наблюдают археологи, фиксируя при раскопках жилищ данного типа понижение уровня пола на тех участках, где находились загоны. Довольно часто они располагались вдоль стен постройки или занимали ее половину. В тех домах, которые были покинуты или сгорели зимой, иногда удается обнаружить следы неубранного навоза. Таким образом, центральная часть изученного нами жилища, напоминающая приподнятую над окружающей поверхностью площадку, в действительности являлась местом обитания людей, где земляной пол снашивался не так интенсивно, как по краям.

Рабочий день подошел к концу. Мы собираем свой нехитрый инвентарь и грузим в машину. И хотя такие дома, как раскопанный нами, уже известны, я все-таки очень доволен: ведь для черкаскульской культуры он первый! И, быть может, далеко не единственный, поскольку о черкаскульском домостроительстве ученым известно пока не так уж и много. Вполне возможно, что внимательно проанализировав расположение выявленных столбовых и хозяйственных ям, — а их в жилище более 300 — нам удастся реконструировать его облик. Но этим мы займемся потом. А пока автомобиль медленно трогается, и за окном один за другим в привычном порядке чередуются знакомые пейзажи, обрамляющие дорогу к лагерю.

Кружок собравшихся у вечернего костра постепенно редеет. За день ребята, что ни говори, устают, а подъем, как всегда, ранний. Да и ночь уже вступает в свои права. Языки угасающего пламени бегают по раскаленным углям, готовые в любой момент взвиться над ними легким дымком. Молчу я, молчит и дядя Миша, в очередной раз приехавший нас проведать из своей одинокой пастушьей избушки, стоящей неподалеку от лагеря. Дяде Мише за шестьдесят, и в студенческой компании он немного робеет. Вот и нынешний вечер он тихо просидел где-то с краю, прислушиваясь к разговорам и песням под гитару. Но с молодежью ему, по-видимому, не скучно. Об этом говорят и его задорные глаза, блеску которых я поражаюсь при каждой нашей встрече. Мы знакомы уже лет пять, с тех пор как впервые поставили здесь палатки. Но только сегодня, дождавшись удобного момента, он решается выведать, откуда нам известно, что копать нужно именно тут, где ему знаком каждый бугорок. Или об этом написано в каких-то книгах? Или у нас есть особая карта?

Карта у нас действительно есть, вот только составлять ее приходится самим, прокладывая разведочные маршруты там, где археологи еще не бывали. А экспедиции, организованные для раскопок, выезжают на уже открытые поселения, городища и курганы. Прошли разведчики и здесь, но дядя Миша их, наверное, проглядел, поскольку на одном месте поисковые группы долго не задерживаются. Имеются, конечно, на нашей карте и белые пятна, хотя и обнаруженных памятников тоже немало — более тысячи только на юге области. Есть или, вернее сказать, будет и книга, в которой они описаны, — работу над ее рукописью мы завершили совсем недавно. Досадно только, что с каждым годом все больше и больше этих памятников гибнет при распашке полей, строительстве дорог и трубопроводов. Когда, закончив книгу, мы попытались с помощью цифр нарисовать объективную картину состояния сосредоточенного здесь археологического наследия, то поразились сами. Оказалось, что в удовлетворительной сохранности находится только около 40 процентов выявленных объектов. При этом в отдельных районах их доля падает до 11–15 и даже 3–4 процентов. Здесь уже сложилась такая ситуация, когда в ближайшие 5-10 лет все они могут быть уничтожены! А без них, как, например, без курганов, веками служивших неотъемлемым атрибутом западносибирских ландшафтов, тускнеют окружающие нас пейзажи, скудеет наша душа, лишенная легенд, связанных с этими памятниками, и достоверного научного знания о них.

Дядя Миша согласен со мной, хотя знатоком истории себя не считает. Ему, наделенному природным крестьянским умом, опытом общения с природой и знанием людей, не надо объяснять, что жить одним настоящим значит не только не интересоваться прошлым, но и быть безразличным к будущему.

Последние рабочие часы на раскопе, когда спадает жара и оживают поблекшие днем краски неба, нельзя сравнить ни с какими другими. Таинственное сияние предзакатного неба, растворяясь в воздухе, наполняет его волшебным светом. Работать становится легче и радостней. Эти неспешные вечерние часы дают возможность спокойно обдумать полученные результаты, наметить, что еще предстоит сделать.

Я перелистываю полевой дневник, где веду учет, описываю и зарисовываю наиболее ценные находки. Массовый материал — фрагменты керамики, кости животных — фиксируют в журналах мои помощницы. Утомительной бумажной работы в этом сезоне у них хватает, но и без нее нельзя: каждая находка должна быть паспортизирована, а их уже многие тысячи. Впрочем, и свои записи мне приходится делать уже в третьей книжке. На их страницах — выхваченные из небытия мгновения. Вот описания раздавленных землей сосудов, найденных там, где три с лишним тысячи лет тому назад они были оставлены жителями поселка, а вот перечень предметов, разложенных неподалеку от исследованного нами дома косторезом. Однажды, — может быть, таким же летним вечером — он устроился здесь поработать, но почему-то так и не завершил начатый наконечник стрелы и не вернулся, чтобы забрать принесенные заготовки. Есть в моем списке и, безусловно, очень дорогие изделия из бронзы — тонкое четырехгранное долотцо с острым рабочим краем, крупный наконечник стрелы с длинным черешком и другие. Потеряв их, люди не могли не расстроиться. И совсем уж обидно было лишиться только что отлитого бронзового тесла — незаменимого плотницкого инструмента.

Костяные (1, 5, 6, 8, 9), глиняные (2–4) и бронзовые (7, 10) изделия с поселения Ольховка.

Керамические фишки (1–3, 7-11) с поселения Ольховка и игральные кости (4–6) с памятников II тыс. до н. э.

Но чаще всего на страницах дневника мелькают рисунки небольших керамических дисков, выточенных из горшечных черепков. Их найдено уже больше трех десятков. Считается, что они служили заготовками для пряслиц — маховичков, надевавшихся мастерицами на свои деревянные веретена. Стоп! Привычное объяснение тут, кажется, не подойдет. Я еще раз перелистываю журнал, разглядывая зарисовки. Так и есть! Многие из дисков имеют вовсе не круглую форму. Среди них попадаются и почти квадратные, несмотря на свои сглаженные углы, и даже близкие к каплевидным. Причем каждая из этих разновидностей представлена несколькими экземплярами. А вот и еще один! Его только что вынули из слоя и протянули мне для внесения в опись. Очень кстати! Края хорошо зашлифованы, как и у большинства тех, что найдены раньше. Несомненно, это законченное изделие, а не заготовка. Снова возвращаюсь к рисункам. Настоящих веретенных грузиков в коллекции всего несколько. Чем же в таком случае служили остальные?. Как бы их назвать? Фишки?. Больше всего они, действительно, напоминают игральные фишки. Неужели?. При одной этой мысли сердце начинает бешено колотиться. Неужели передо мной атрибуты той самой игры, которая фигурирует в «Ригведе» — древнейшем собрании арийских гимнов, составленном завоевателями далекой Индии примерно в то же самое время, к которому относится и наш поселок? А в памяти уже всплывает знаменитый гимн игрока, столь же древний, как и лежащая в моей руке фишка.

Не бранила и не ругала меня она.Благосклонна к друзьям и ко мне была.Из-за одной лишней игральной костиЯ оттолкнул преданную жену.

Другие обнимают жену того,На чье богатство накидывается стремительна игральная кость.Отец, мать, братья говорят о нем:«Мы не знаем его! Уведите его, связанного!»

Когда я решаю: «Я не буду с ними играть,Отстану от уходящих товарищей», —То брошенные коричневые (орехи-кости) подают голос,И я спешу на свидание с ними, как любовница.

Резвится стая этих (игральных костей) числом трижды пятьдесят,Чьи законы непреложны как (законы) бога Савитара.Не склоняются они перед яростью даже могучего.Даже царь делает им поклон.

Страдает брошенная жена игрока(И) мать сына, бродящего неизвестно где.Обремененный долгами, испуганно ищущий денег,Крадется он ночью в дом к другим (людям).

Ригведа, X, 34

Сюжет, воистину, старый как мир! Азарт игрока, рассчитывающего на богатый выигрыш, передает и «Атхарва-веда», содержащая особый заговор на счастье при игре в кости.