Зенитная цитадель. «Не тронь меня!» - Владислав Шурыгин

Хигер явственно припомнил лицо командира корабля капитана 3-го ранга Тухова, его последний с Хигером разговор о том, что практикой мичмана он доволен и что будет рад видеть его на борту «Москвы» после окончания училища. «Глядишь, к тому времени и вакансия образуется».

Судьбу не угадаешь…

Вакансий на «Москве» не оказалось, и лейтенант Хигер вместе с однокашниками — лейтенантами Михаилом Лопатко и Николаем Даньшиным — получил назначение на строящуюся плавбатарею… За три недели, что прошли со дня вступления в должность, Хитер успел втянуться в напряженный ритм морзаводских будней, но, как ни выматывала заводская работа, хотелось дела настоящего, боевого. А сегодня наконец-то — море, открытое море! Стоять на якорях впереди всего Севастополя… Непривычная, ответственная служба.

В отличие от лейтенанта Хигера настроение командира плавбатареи было куда более прозаическим. Кто-кто, а он, Сергей Мошенский, знал, что стоит сейчас он, все его орудия и люди, не сделавшие ни единого боевого выстрела, не проведшие ни одного общего учения со стрельбой по воздушным целям… Успеть бы дойти. Успеть бы стать на якоря. А главное, самое главное — поскорее бы прилетел самолет МБР с конусом. Успеть бы провести стрельбу всеми орудиями и пулеметами, дать людям почувствовать силу оружия…

В расчетах было около двадцати кадровых опытных моряков-зенитчиков с боевых кораблей, но почти половина людей все же пришла из запаса… Тренировки и тренажи, «тихая» стрельба в бухте у стенки морзавода, конечно, дали некоторую слаженность, но разве можно ее сравнить с филигранной отточенностью действий зенитных корабельных расчетов?

Нет, никому бы на свете не признался Сергей Мошенский, что было у него на душе. Скверно чувствовал он себя в первые минуты после выхода плавбатареи в открытое море! Однако заставил себя успокоиться и внешне ничем не выдать своих сомнений, охватившей было неуверенности.

Движение к месту якорной стоянки, начавшаяся боевая жизнь захватили Мошенского, он даже вполне искренне пошутил по какому-то поводу. Лейтенант Хигер не без удивления воспринял шутку командира: еще недавно ему показалось, что после его предложения сбивать дым изменением курса Мошенский вроде бы обиделся.

Сигнальщик взволнованно доложил, что справа по борту, на высоте четыре тысячи метров, идет самолет противника.

Командир отделения сигнальщиков тотчас же классифицировал цель. В отличие от своих подчиненных, молодых сигнальщиков, старшина 2-й статьи Бойченко чувствовал себя уверенно и свободно. Голос его звучал, как на учениях:

— «Фокке-Вульф-189»! Разведчик!

Мошенский и Хигер вскинули бинокли. Оптика приблизила серый, хищно поблескивавший в лучах солнца корпус самолета, сделала отчетливо видным его раздвоенный фюзеляж.

«Рама» не обратила на батарею внимания. Возможно, немецкие летчики отметили для себя, что в одну из бухт буксируется баржа. В море баржи, как известно, не ходят… Фашисты еще не гонялись за каждым мало-мальски видимым на воде суденышком.

«Рама» улетела. С буксира прокричали:

— Командир плавбатареи! По моим расчетам, мы в точке! Прошу свериться!

Мошенский подошел к пеленгатору, попросил комиссара стать чуть в сторонке, не заслонять кромку берега… Сдвинул на затылок фуражку, приник к визиру.

Знакомые очертания берега. Кача. Ее пеленг. Правее еще ориентир… И еще. Пересечение трех пеленгов на карте дает точку нахождения корабля. В данном случае — точку якорной стоянки плавбатареи.

Все правильно. Широта 44°40′. Долгота 33°З0'.

— Точку сверил! Благодарю! — прокричал командирам буксиров Мошенский. Он чувствовал себя несколько скованно, но положение старшего из командиров кораблей обязывало его к решительным, четким действиям. Мошенский скомандовал: — Отдать швартовы! Буксирам отойти!

Буднично, вернее, как можно спокойнее сказал лейтенанту Хигеру, чтобы тот взял на себя наблюдение за воздушной обстановкой. Надо было становиться на якорь. Дело это несложное для любого корабля, на котором есть устройство для отдачи и выбора из воды якорь-цепи. Плавбатарея таких устройств не имела.

Старинный адмиралтейский якорь, одна лапа которого толстой изогнутой стрелой нависала над бортом, был временно закреплен пеньковыми тросами.

Боцман Бегасинский бросил лот на дно. По узелкам-отметкам высчитал глубину. Взметнув мокрую ладонь, доложил:

— Глубина восемьдесят метров!

Якорь-цепи хватит. Мошенский распорядился отдать якорь. Бегасинский и взятые в помощь матросы замерли с топорами возле канатов, под которые заранее подложили деревянные бруски. Боцман по-мужицки поплевал на корявые ладони, взял поудобнее топор. Предупредил матросов, чтобы не мешкали; едва якорь плюхнется в воду — возле якорь-цепи никого не должно быть! Говорили, что этот якорь некогда принадлежал трагически погибшему в Северной бухте Севастополя линкору «Императрица Мария». Во всяком случае, теперь он должен был начать свою новую службу, уже на военном Красном флоте, как давно уже несли ее бывшие царские корабли.

— Руби! — зычно крикнул Бегасинский, и блеснувшие лезвия нескольких топоров одновременно пересекли толстые канаты. Матросы кинулись врассыпную. — Поберегись! — Бегасинский с удивительным для своих лет проворством отбежал от якорь-цепи. И вовремя: по железной палубе, громыхая и лязгая, помчались за борт звенья. Возле борта взлетел фонтан брызг — якорь устремился в глубину.

Через какое-то время бешеный бег цепи замедлился. Звенья еще ползли по палубе, а Бегасинский со знанием дела, вразвалочку, подошел к ним, подождал, пока цепь замрет, остановится. Постучал ногой. Приложил ухо, прислушался. Громко доложил:

— Якорь держит!

— Хорошо, боцман! — с облегчением ответил Мошенский.

На плавбатарее не было даже примитивного брашпиля, и в случае ошибки с глубиной, в случае необходимости выбрать якорь не представлялось возможным. Мошенский вспомнил, как председатель комиссии довольно внятно сказал: «Станут на мертвые якоря».

Нестор Степанович Середа — военком плавбатареи — находился на мостике рядом с командиром. Вернее, старался находиться рядом, но постоянно ловил себя на том, что места своего на мостике, в прямом смысле этого слова, он еще не нашел. Еще не обвыкся среди флотских команд и действий людей. То вдруг заслонял обзор сигнальщикам, и те тактично огибали его, извинялись, когда ненароком задевали локтями; то занимал место, которое по штатному расписанию принадлежало лейтенанту Хигеру — командиру 76-миллиметровой батареи, и тот теснился рядом; то наступал ногой на провод переносной гарнитуры радиста… Словом, чувствовал себя непривычно.

Нестор Середа начал свою службу краснофлотцем на Амурской военной флотилии. Непродолжительное время был комендором, но затем его назначили в зенитную артиллерию ПВО, и с тех пор служил он только на сухопутье.

Полученные когда-то флотские навыки постепенно поутратил, а перейдя на политработу, стал больше вникать в души людей, чем в технику…

На плавбатарею получил назначение неожиданно. Служил военкомом на 54-й зенитной батарее, когда вызвали к члену Военного совета флота и тот сказал, что создается плавучая зенитная батарея, нужен комиссар. Нестор Степанович честно признался, что со спецификой военно-морских кораблей знаком слабо. Но член Военного совета, стоя под портретом товарища Сталина, спросил: «А что говорит товарищ Сталин о воле коммуниста?»

Старший политрук Середа, конечно, знал крылатые слова вождя о том, что на свете нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики.

Следовательно, теперь Нестору Степановичу Середе предстояло «взять эту крепость» и заново освоить морскую службу.

Здесь, на «Квадрате», Середа увидел Мошенского несколько иными глазами, чем на берегу, где старший лейтенант был, в общем-то, обычным, привычным для психологии Середы командиром. Он говорил о вещах знакомых, делал понятную работу, а теперь… «Мошенский умеет брать пеленги, определять на карте точку стоянки плавбатареи, свободно ориентируется во флотских командах и терминах. Надо мне больше наблюдать, слушать. Поменьше говорить. Особенно там, где дело касается морской службы. А пока моя забота — политическое воспитание бойцов и командиров».

Начальник политотдела ОВРа полковой комиссар Бобков не зря, видимо, предупреждал, что работы будет очень много. Экипаж пестрый, несколоченный. А сколачивать надо срочно: иначе просто-напросто утопят, разбомбят. Сложную военную обстановку военком Середа понимал и потому взялся за дело энергично, без раскачек. Тем более ему было на кого опереться: каждый десятый боец плавбатареи был коммунистом.

…Тяжелая кожаная кобура флотского, на ремешках, пистолета оттягивала пояс; придерживая кобуру рукой, Середа неспешно спустился по трапу на палубу. Решил не мешаться на мостике, пройтись по орудийным расчетам.