Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать - Андре Шиффрин

Авторы бестселлеров былого «Пантеона» — Мэри Рено, Зоэ Ольденбург и другие — присылали нам свои новые рукописи, что обеспечивало финансовую базу для менее «массовых» книг, которые старались включать в план мы. Моими ближайшими помощницами были Пола ван Дорен и Сара Блэкберн, пришедшие в «Пантеон» еще до меня. Пола занималась традиционными «беспроигрышными» авторами «Пантеона» — Мэри Рено, Аланом Уоттсом, Джеймсом Моррисом; а Сара нашла для нас ряд новых авторов, в том числе Хулио Кортасара.

Тысяча девятьсот шестьдесят второй год — год нашего дебюта — не благоприятствовал интеллектуальному, новаторскому книгоизданию. Правда, эра Маккарти окончательно завершилась в 1954 году, но ее последствия чувствовались еще очень явственно. Для интеллектуальной жизни Америки то был период засухи. Я не стал бы соглашаться с мнением, будто главными причинами «охоты на ведьм» были проблемы шпионажа, тайной подрывной деятельности и распространения коммунистических идей. Цель, преследуемая Маккарти, кажется мне кристально ясной: он стремился устранить с ответственных постов как в США, так и за рубежом интеллектуалов и политиков, приверженных рузвельтовскому «Новому курсу». Несмотря на расхождения в числе «подрывных элементов», списки Маккарти были направлены именно против этих классических либералов. Несомненно, от преследований пострадало бесчисленное множество коммунистов и их «попутчиков», но политическая задача Маккарти была куда шире: осуществить то, чего республиканцы добивались еще с 30-х годов, — аннулировать реформы «Нового курса». И во многих отношениях ему это удалось.

С временами Маккарти совпала пора моего взросления; на моих глазах в Америке почти исчезли инакомыслие и прогрессивные взгляды. При всем моем яром неприятии коммунизма (я вырос на историях о путешествии моего отца с Андре Жидом в Россию, по итогам которого Жид написал знаменитое «Возвращение из СССР», книгу об ужасах сталинизма 30-х годов), я не мог не отдавать себе отчета в том, скольких американцев заставили замолчать или поставили на положение маргиналов. И потому в первые месяцы работы в «Пантеоне» я предложил издать произведения левого журналиста А.Ф. Стоуна, одного из немногих, кто выступил против безумия маккартизма. Впоследствии Стоуна признали выдающимся деятелем американской журналистики, наставником, воспитавшим целое поколение писателей и критиков. Но при виде книги Стоуна мои начальники по «Пантеону» начали мяться и придумывать отговорки — дескать, никак нельзя взять такую спорную книгу. Примерно в тот же период, как мне помнится, я сидел в редакции новорожденного еженедельника «Нью-Йорк ревью оф букс» («New York Review of Books», основан в 1963 году) и наблюдал, с каким волнением его редактор Боб Сильвере обсуждает, следует ли заказывать Стоуну статью.

Интеллектуальный антикоммунизм, существовавший в ту пору, по большей части субсидировался ЦРУ (об этом увлекательно и подробно повествует Фрэнсис Стонор Сондерс в книге «Холодная война» в области культуры» (Frances Stonor Saunders «Cultural Cold War»)). Соответственно тех, кто анализировал с либеральных позиций американскую политику, особенно внешнюю, в ту пору было считанное количество. В Соединенных Штатах было не так уж много либеральных ученых и журналистов, которых мы могли бы привлечь к работе на «Пантеон». Это заставило нас перевести взгляд на Европу, где битвы «холодной войны» не так болезненно сказывались на интеллектуальной жизни.

Благодаря аспирантской стипендии, предоставленной (чисто случайное совпадение!) фондом Меллонов, мне довелось два года провести в Кембридже. Почти весь второй год я проработал в «Гранте»[38] — оказавшись, между прочим, ее первым редактором-американцем. Среди авторов журнала было много людей моего поколения, которые впоследствии добились в Англии известности на писательском и актерском поприще: Маргарет Дрэббл, Майкл Фрейн, Джонатан Спенс, Джон Берд, Элеонор Брон. «Гранта» была не только студенческим журналом, но и настоящим «резонатором» всего кембриджского сообщества, поскольку мы публиковали статьи не только студентов, но и преподавателей. Среди наших авторов были искусствовед, специалист по архитектуре Рейнер Бэнхэм и социолог Роджер Мэррис. Для Великобритании то был период бурного интеллектуального брожения. Уже заявляли о себе «новые левые», развивавшие свои идеи в журналах наподобие «Юниверситиз энд лефт ревью» («Universities and Left Review», позднее переименован в «Нью лефт ревью»). Только что вышли в свет первые книги Реймонда Уильямса и Ричарда Хоггарта, оказавшие большое влияние на мое собственное мировоззрение. Разумеется, мы отрецензировали их в «Гранте». Вернувшись в США, я продолжал писать для английских политических журналов и по возможности следил за событиями на Британских островах. Время от времени меня даже приглашали на работу разные английские издатели, явно полагавшие, что трудиться в Лондоне мне будет приятнее, чем в Нью-Йорке.

Ориентация на Европу не только имела смысл в интеллектуальном плане, но и являлась хорошей книгоиздательской тактикой, поскольку в Англии и «на континенте» мы могли найти авторов, которые пока не были связаны контрактами с другими, более солидными американскими издательствами; таким образом, приобретение их книг не было сопряжено с чрезмерным финансовым риском для «Рэндом». Поскольку мы имели возможность издавать новые книги, не беспокоясь, все ли из них принесут немедленный доход или хотя бы позволят надеяться на прибыль от следующего произведения того же автора, наши критерии при заключении договоров были просты и ясны. Прежде всего нам требовались новые книги, отличающиеся тем, чего так не хватало Америке 50-х, — живостью ума. Мы стремились отыскать глашатаев политических идей, недозволенных к распространению в годы маккартизма, — идей, соответствующих моим личным убеждениям. В результате «Пантеон» оказался в завидном положении: мы с почетом принимали тех, кого другие отвергали или игнорировали.

Как-то после своего визита к Дональду Клопферу в мой кабинет зашел знаменитый Виктор Голланц и принес с собой гранки книги английского историка Э.П. Томпсона «Становление английского рабочего класса» (Е.Р. Thompson «The Making of the English Working Class»). В первый же вечер, едва принявшись за чтение, я понял, что передо мной историческое исследование, которое я безуспешно разыскивал все годы учебы в США и Англии. Для 50-х годов это было нечто уникальное: социально-экономическая история простых людей, написанная в удивительно яркой и оригинальной манере. Голланц охотно согласился продать нам 1500 экземпляров. Так было положено начало историческому разделу в издательских планах «Пантеона». С тех пор было продано в общей сложности более 60 тысяч экземпляров этой книги; она переиздается и до сих пор. В Великобритании «Пенгуин» в знак уважения к ее массовому изданию включил «Становление английского рабочего класса» в свою (увы, больше не существующую) серию «Пеликан» под почетным тысячным номером. После доброго почина Томпсона в наших планах появились и другие английские историки, в то время относительно неизвестные в Соединенных Штатах. Эрик Хобсбом, Кристофер Хилл, Джордж Руде, Э.Х. Карр, Дороти Томпсон и другие.