Обстановочка (сборник) - Саша Чёрный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русское
«Руси есть веселие пити».
Не умеют пить в России!Спиртом что-то разбудив,Тянут сиплые витииПатетический мотивО мещанском духе шведа,О началах естества,О бездарности соседаИ о целях божества.Пальцы тискают селедку…Водка капает с усов,И сосед соседям кроткоОтпускает «подлецов».Те дают ему по морде(Так как лиц у пьяных нет),И летят в одном аккордеЛюди, рюмки и обед.Благородные лакеи(Помесь фрака с мужиком)Молча гнут хребты и шеи,Издеваясь шепотком…Под столом гудят рыданья,Кто-то пьет чужой ликер.Примиренные лобзанья,Брудершафты, спор и вздор…Анекдоты, словоблудье,Злая грязь циничных слов…Кто-то плачет о безлюдье,Кто-то врет: «Люблю жидов!»Откровенность гнойным бредомГусто хлещет из души…Людоеды ль за обедомИли просто апаши?Где хмельная мощь момента?В головах угарный шиш,Сутенера от доцентаВ этот миг не отличишь!
Не умеют пить в России!..Под прибой пустых минут,Как взлохмаченные Вии,Одиночки молча пьют.Усмехаясь, вызываютВсе легенды прошлых летИ, глумясь, их растлевают,Словно тешась словом: «Нет!»В перехваченную глотку,Содрогаясь и давясь,Льют безрадостную водкуИ надежды топчут в грязь.Сатанеют равнодушно,Разговаривают с псом,А в душе пестро и скучноЧерти ходят колесом.Цель одна: скорей напиться…Чтоб смотреть угрюмо в полИ, качаясь, колотитьсяГоловой о мокрый стол…
Не умеют пить в России!Ну а как же надо пить?Ах, взлохмаченные Вии…Так же точно – как любить!
<1911>Страшная история
1. «Окруженный кучей бланков…»
Окруженный кучей бланков,Пожилой конторщик БанковМрачно курит и коситсяНа соседний страшный стол.
На занятиях вечернихОн вчера к девице Керних,Как всегда, пошел за справкойО варшавских накладных
И, склонясь к ее затылку,Неожиданно и пылкоПод лихие завитушкиВдруг ее поцеловал.
Комбинируя событья,Дева Керних с вялой прытьюКое-как облобызалаГалстук, баки и усы.
Не нашелся бедный Банков,Отошел к охапкам бланковИ, куря, сводил балансыДо ухода, как немой.
2. «Ах, вчера не сладко было!..»
Ах, вчера не сладко было!Но сегодня как могилаМрачен Банков и коситсяНа соседний страшный стол.
Но спокойна дева Керних:На занятиях вечернихПод лихие завитушкиНе ее ль он целовал?
Подошла как по наитьюИ, муссируя событье,Села рядом и солидноЗашептала не спеша:
«Мой оклад полсотни в месяц,Ваш оклад полсотни в месяц, —На сто в месяц в ПетербургеМожно очень мило жить.
Наградные и прибавки,Я считаю, на булавки,На Народный дом и пиво,На прислугу и табак».
Улыбнулся мрачный Банков —На одном из старых бланковБыстро свел бюджет их общийИ невесту ущипнул.
Так Петр Банков с Кларой КернихНа занятиях вечерних,Экономией прельстившись,Обручились в добрый час.
3. «Проползло четыре года…»
Проползло четыре года.Три у Банковых уродаРодилось за это времяНеизвестно для чего.
Недоношенный четвертыйСтал добычею аборта,Так как муж прибавки новойК Рождеству не получил.
Время шло. В углу гостинойЗавелось уже пьяниноИ в большом недоуменьеМирно спало под ключом.
На стенах висел сам Банков,Достоевский и испанка.Две искусственные пальмыСкучно сохли по углам.
Сотни лиц различной мастиНазывали это счастьем…Сотни с завистью открытойПовторяли это вслух!
Это ново? Так же ново,Как фамилия Попова,Как холера и проказа,Как чума и плач детей.
Для чего же повесть этуРассказал ты снова свету?Оттого лишь, что на светеНет страшнее ничего…
<1913>Ошибка
Это было в провинции, в страшной глуши.Я имел для душиДантистку с телом белее известки и мела,А для тела —Модистку с удивительно нежной душой.
Десять лет пролетело.Теперь я большой…Так мне горько и стыдноИ жестоко обидно:Ах, зачем прозевал я в дантисткеПрекрасное тело,А в модисткеУдивительно нежную душу!Так всегда:Десять лет надо скучно прожить,Чтоб понять иногда,Что водой можно жажду свою утолить,А прекрасные розы – для носа.
О, я продал бы книги свои и жилет(Весною они не нужны)И под свежим дыханьем весныКупил бы билетИ поехал в провинцию, в страшную глушь…Но, увы!Ехидный рассудок уверенно каркает: «Чушь!Не спеши —У дантистки твоей,У модистки твоейНет ни тела уже, ни души».
<1910>Факт
У фрау Шмидт отравилась дочка,Восемнадцатилетняя Минна.Конечно, мертвым уже не помочь,Но весьма интересна причина.
В местечке редко кончали с собой, —Отчего же она отравилась?И сплетня гремит иерихонской трубой:«Оттого, что чести лишилась!
Сын аптекаря Курца, боннский студент,Жрец Амура, вина и бесчинства,Уехал, оставивши Минне в презентПозорный залог материнства.
Кто их не видел в окрестных горах,Гуляющих нежно под ручку?Да, с фрейлейн Шмидт студент-вертопрахСыграл нехорошую штучку!..»
В полчаса облетел этот скверный слухВсё местечко от банка до рынка,И через каких-то почтенных старухК фрау Шмидт долетела новинка.
Но труп еще не был предан земле, —Фрау Шмидт, надевши все кольца,С густым благородством на вдовьем челе,Пошла к герр доктору Штольцу.
Герр доктор Штольц приехал к ней в дом,Осмотрел холодную МиннуИ дал фрау Шмидт свидетельство в том,Что Минна была невинна.
<1911>Любовь не картошка
Повесть
Арон Фарфурник застукал наследницу дочкуС голодранцем студентом Эпштейном:Они целовались! Под сливой у старых качелей.Арон, выгоняя Эпштейна, измял ему страшносорочку,Дочку запер в кладовку и долго сопелнад бассейном,Где плавали красные рыбки. «Несчастныйкапцан!»[7]
Что было! Эпштейна чуть-чуть не съели собаки,Madame иссморкала от горя четыре платка,А бурный Фарфурник разбил фамильный поднос.Наутро очнулся. Разгладил бобровые баки,Сел с женой на диван, втиснул руки в бокаИ позвал от слез опухшую дочку.
Пилили, пилили, пилили, но дочка стояла как идол,Смотрела в окно и скрипела, как злой попугай:«Хочу за Эпштейна». – «Молчать!!!» —«Хо-чу за Эпштейна».Фарфурник подумал… вздохнул. Ни словомрешенья не выдал,Послал куда-то прислугу, а сам, как бугай,Уставился тяжко в ковер. Дочку заперлив спальне.
Эпштейн-голодранец откликнулся быстро на зов:Пришел, негодяй, закурил и расселся как дома.Madame огорченно сморкается в пятый платок.Ой, сколько она наплела удручающих слов:«Сибирщик! Босяк! Лапацон! Свиная трахома!Провокатор невиннейшей девушки, чистойкак мак!..»
«Ша… – начал Фарфурник. – Скажите, моглибы ли выКупить моей дочке хоть зонтик на вашинесчастные средства?Галошу одну могли бы ли вы ей купить?!»Зажглись в глазах у Эпштейна зловещие львы:«Купить бы купил, да никто не оставилнаследства…»Со стенки папаша Фарфурника строго косится.
«Ага, молодой человек! Но я не нуждаюсь!Пусть так.Кончайте ваш курс, положите диплом на столеи венчайтесь —Я тоже имею в груди не лягушку, а сердце…Пускай хоть за утку выходит – лишь был бысчастливый ваш брак.Но раньше диплома, пусть гром вас убьет,не встречайтесь,Иначе я вам сломаю все руки и ноги!»
«Да, да… – сказала madame. – В дворянскойбане во вторникУже намекали довольно прозрачно про васи про Розу, —Их счастье, что я из-за пара не видела, кто!»Эпштейн поклялся, что будет жить как затворник,Учел про себя Фарфурника злую угрозуИ вышел, взволнованным ухом ловя рыданьяиз спальни.
Вечером, вечером сторож билВ колотушку что есть силы!Как шакал, Эпштейн бродилПод окошком Розы милой.Лампа погасла, всхлипнуло окошко,В раме – белое, нежное пятно.Полез Эпштейн – любовь не картошка:Гоните в дверь – ворвется в окно.
Заперли, заперли крепко двери,Задвинули шкафом, чтоб было верней.Эпштейн наклонился к Фарфурника дщериИ мучит губы больней и больней…
Ждать ли, ждать ли три года диплома?Роза цветет – Эпштейн не дурак:Соперник Поплавский имеет три домаИ тоже питает надежду на брак…
За дверью Фарфурник, уткнувшись в подушку.Храпит баритоном, жена – дискантом.Раскатисто сторож бубнит в колотушку,И ночь неслышно обходит дом.
<1910>Прекрасный Иосиф
