Предательский кинжал - Джорджетта Хейер

— Все они боятся ее! — сказал Ройдон. — Они говорят, она некассовая. Но я знаю, я же знаю, что это хорошая пьеса! Я… Я писал ее потом и кровью! Я не могу это бросить! Она значит для меня слишком много! Вы не представляете, что она значит для меня, мисс Клар!

Она мягко намекнула, что он может писать и другие пьесы, кассовые, но он перебил ее, страстно заявив, что скорее умрет с голоду, чем будет писать пьесы такого рода. Матильда начала ощущать легкое нетерпение и обрадовалась, когда в комнату вошла Паула.

— Паула! — отчаянно воскликнул Ройдон. — Это правда, что сказала мисс Клар? Он собирается отказать нам в деньгах?

После ссоры с Натаниелем Паула раскраснелась, глаза ее блестели:

— Я только что сказала ему все, что я о нем думаю! Я сказала ему…

— Хорошо, но не стоит говорить этого нам, — потеряла терпение Матильда. — Ты должна была знать заранее, что нет никакой надежды!

Взгляд Паулы метнулся к се лицу.

— Я получу деньги. Я всегда получаю все, что хочу, всегда! А я никогда в жизни ничего так не хотела!

— Судя по тем замечаниям Ната, которые я имела честь слышать…

— О, это ничего не значит! — сказала Паула, откидывая назад волосы. — Ему наплевать на скандалы. Нам всем наплевать. Мы их любим! Я снова поговорю с ним. Вот увидите!

— Надеюсь, я не увижу, — ответила Матильда.

— А, ты ничего не хочешь понять! — продолжала Паула. — Я знаю его лучше, чем ты. Конечно, я получу деньги! Я знаю, что получу!

— Не тешь себя напрасной надеждой, ты не получишь их!

— Я должна получить! — Паула была возбужденной и напряженной. — Я должна!

Ройдон перевел неуверенный взгляд с ее горящего лица на расстроенное лицо Матильды. Он удрученно сказал:

— Наверное, мне лучше пойти переодеться. По-видимому, нет смысла…

— Я тоже пойду, — сказала Паула. — Смысл есть, Виллогби! Я всегда добиваюсь своего! Это точно!

"Веселенькое Рождество!" — подумала Матильда, когда они вышли из комнаты. Она взяла со стола сигарету, зажгла ее и села у огня, чувствуя себя совершенно разбитой. "Ох уж эти эмоции!" — она усмехнулась. Конечно, это ее не касается, но бедный драматург, несмотря на всю свою утомительность, возбудил в ней жалость, а у Паулы была удручающая манера втягивать посторонних в свои ссоры. И кроме того, нельзя же просто сидеть и смотреть, как гибнет этот плохо задуманный праздник. По крайней мере надо попытаться предотвратить окончательное крушение.

Она вынуждена была признать, что не может придумать, как это сделать. Если не выходки Паулы, то миротворческая деятельность Джозефа. Нельзя было остановить ни того, ни другого. Паулу волновали только свои дела, а Джозефа ничем нельзя было убедить, что своими стараниями он только подливает масла в огонь. Он считал себя всеобщим примирителем, может быть, сейчас он как раз утешает Ната, приводя его в бешенство своими банальностями, превращая плохое в ужасное, и все это с самыми лучшими намерениями.

На другом конце широкого холла открылась дверь, до Матильды донесся голос Натаниеля.

— Черт возьми, прекрати хватать меня! Я сейчас всех выставлю вон, со всеми коробками и картонками!

Матильда улыбнулась. Опять Джозеф!

— Ну-ну, Нат, старина, ты же не знаешь, что говоришь! Давай с тобой сядем и все спокойно обсудим!

— Не хочу я ничего обсуждать! — кричал Натаниель. — И не называй меня стариной! Ты уже достаточно натворил, пригласив всех этих людей ко мне в дом и превратив его в балаган, Серпантин! Омела! Мне этого не надо! Ты еще захочешь нарядиться в Санта-Клауса! Ненавижу Рождество, ты слышишь меня? Ненавижу! Мне оно отвратительно!

— Нет, нет, Нат! — возразил Джозеф. — Ты просто старый скряга и расстроился, потому что тебе не понравилась пьеса молодого Ройдона. Ну, если хочешь знать, старик, мне она тоже не понравилась, но юность нужно поощрять!

— Не в моем доме! — прорычал Натаниель. — И не ходи за мной! Ты мне не нужен!

Матильда слышала, как он тяжело поднимался по четырем ступенькам лестницы до первого пролета. Раздался грохот. Она поняла, что Натаниель сшиб стремянку.

Матильда направилась к двери. Стремянка валялась на полу, Джозеф заботливо помогал брату подняться с колен.

— Дорогой Нат, прости, пожалуйста! Боюсь, это моя вина, — с раскаянием в голосе говорил он. — Какой я беззаботный! Я собирался покончить с украшениями раньше!

— Сними их! — приказал Натаниель сдавленным голосом. — Все! Немедленно! Неуклюжий осел! Мое люмбаго!

Джозеф замер от этих ужасных слов. Натаниель пошел наверх, цепляясь за перила и снова превратясь в беззащитного калеку.

— О, Господи! — с нелепым видом воскликнул Джозеф. — Нат, я не думал, что она помешает кому-нибудь!

Натаниель не ответил, продолжая свой скорбный путь к себе в спальню. Матильда услышала, как хлопнула дверь, и рассмеялась. Джозеф быстро оглянулся.

— Тильда! Я думал, ты уже ушла! Дорогая моя, ты видела, что случилось? Какое несчастье!

— Видела. Так и знала, что эта стремянка кого-нибудь убьет.

Джозеф поднял стремянку.

— Не хочу сплетничать, но Нат — вредный старик. Он специально задел ее! Столько шума!

— Как бы я хотела, чтобы вы не оставляли ее здесь, — сказала Матильда. — Чувствую, сегодня вечером единственной темой для разговора будет люмбаго.

Он улыбнулся, но покачал головой.

— Нет, нет, это несправедливо! У него же действительно люмбаго, это очень болезненно. Мы должны работать на пару, ты и я, Тильда.

— Только не я, — грубо сказала Матильда.

— Дорогая моя, я рассчитываю на тебя. Нат тебя любит, мы должны смягчить его! Сейчас я уберу стремянку с дороги и мы обсудим, что можно сделать.

— Лично я, — твердо ответила Матильда, — иду наверх переодеваться.

Глава 5

Пока Джозеф относил стремянку в безопасное место — в комнату для бильярда, Матильда вернулась в библиотеку взять сумочку. Она поспешила подняться по лестнице, но на самом верху Джозеф догнал ее и, взяв за руку, сказал, что не знает, что бы они все делали без нее.

— Не льстите, Джо, — ответила Матильда. — Я не собираюсь приносить себя в жертву.

— Ну уж и в жертву! Что за мысль! — Он понизил голос, потому что они подошли к комнате Натаниеля. — Дорогая моя, помоги мне спасти мой бедный праздник!

— Никто не может его спасти. Единственное, что может немного помочь, — это убрать с его разгневанных глаз все гирлянды и омелы.

— Ш-ш! — сказал Джозеф, бросая нелепо испуганный взгляд на закрытую дверь Натаниеля. — Ты же знаешь Ната! Это просто его стиль. На самом деле он не против украшений. Боюсь, проблема гораздо сложнее. Сказать по правде, Тильда, как бы я хотел, чтобы Паула не привозила сюда этого молодого человека!

— Мы бы все этого хотели, — сказала Матильда, остановившись у двери в свою комнату. — Не беспокойтесь, Джо! Может быть, он еще больше разозлил Ната, но причина не в нем.

Джозеф вздохнул.

— Я так надеялся, что Нату понравится Валерия!

— Вы неисправимый оптимист.

— Знаю, знаю, но нужно же что-то сделать для Стивена! Должен признаться, я немного разочарован в Валерии. Я пытался дать ей понять, как обстоит дело, но… она не хочет помочь.

— Ну, Джо, это неизлечимо, — сухо ответила Матильда.

— И еще неприятности с Мотисфонтом, — продолжал он, его лоб пересекла озабоченная морщина.

— А в чем дело?

— О, дорогая моя, не спрашивай! Ты же знаешь, что в делах я непрактичный старый дурак! Кажется, он сделал такое, чего Нат не одобряет, но я не знаю подробностей. Я знаю только то, что сказал мне Мотисфонт, а это были только намеки, и притом очень туманные. Но послушай! Нат больше ругается, чем на самом деле сердится, может быть, все еще перемелется. Мы должны придумать, как привести Ната в хорошее расположение духа. Думаю, сейчас не тот момент, когда мне надо говорить с ним по поводу Мотисфонта.

— Джо, — серьезно ответила Матильда, — не рассчитывайте на меня в своих благородных планах! Но я дам вам небольшой совет. Не стоит говорить с Натом ни по чьему поводу!

— Они все надеются на меня, — сказал он со своей причудливой улыбкой.

Матильда предположила, что он действительно видит себя всеобщим примирителем, но она так устала, и это возвращение к роли миротворца вывело ее из себя.

— Что-то я не заметила! — сказала она.

Джозеф был уязвлен, но ничто не могло серьезно поколебать его представления о самом себе. Несколько минут спустя Матильда, открывая кран в общей для их двух комнат ванной, услышала, как он что-то мурлычет себе под нос. Фальшивя и повторяясь, он напевал первые несколько фраз старинной баллады. Матильда, у которой был хороший слух, постучала в дверь, ведущую из ванной в его комнату, и попросила его либо выучить мотив, либо замолчать. Потом она пожалела об этом, потому что, обнаружив, что, если говорить чуть громче, они могут переговариваться, Джозеф стал очень болтлив и удостоил ее воспоминаниями о своей беззаботной юности. Время от времени он останавливался, чтобы спросить, слушает ли его Матильда. Впрочем, казалось, он и не ждал ответа, потому что продолжал говорить еще некоторое время после того, как она вышла из ванной. Тем не менее Джозеф не обиделся, когда обнаружил, что целых десять минут его рассказ доносился до нее в виде невнятного бормотания. Он только рассмеялся и добродушно заметил, что, увы, сейчас он в основном живет прошлым и, наверное, превратился в ужасного старого зануду. После этого он вернулся к своей викторианской балладе, распевая ее и так и эдак до тех пор, пока Матильда не начала вынашивать мысль об убийстве.