Любовный контракт - Александра Джонс

Мужчина, который боится скомпрометировать репутацию женщины, не может быть совсем плохим; в ее глазах он поднялся на ступеньку. Оливия сказала:

— Нет никакой домовладелицы, мистер Маккензи, только отсутствующий домовладелец. Но вы были правы, проявляя осторожность. После такого наглого поведения я бы вас осадила. Писать грубые записки на обороте визитных карточек — это… это унизительно!

— Унизительно?

— Да. Очень вульгарно.

— Вот те на! Да у меня и в мыслях не было ничего предосудительного — разве что чуть позабавиться в довольно скучной ситуации! Пожалуйста, простите меня. Тем более, я и не думал быть наглым. Разочарованным — да! Я не мог отделаться от Ратленд и своих коммерсантов, чтобы подойти и галантно познакомиться с вами, но…

— Не надо покровительствовать мне, мистер Маккензи!

— Простите! — Он твердо поглядел на нее. — Но, знаете ли, вы, со своей стороны, вели себя довольно высокомерно. Вам ничего не мешало самой представиться нам, Маккензи, — на самом деле я просил Винни позвать вас, но она ответила, что вы не склонны быть представленным кому-нибудь. Я понял, что вы, должно быть, горюете по «Лэмпхаузу»…

— Не горюю, мистер Маккензи, но печалюсь.

— Понимаю, однако вам нечего печалиться — в отношении «Лэмпхауза» ничего не изменится. Компания всего лишь финансово окрепнет, вот и все. Знаете, я звонил вам на квартиру вчера утром — пригласить выпить со мной кофе перед деловыми встречами. Мне опять не повезло — я опоздал. Вы так легко ускользаете, мисс Котсволд…

Он был настойчив! Ему хотелось знать о ее личной жизни, в частности — есть ли у нее дружок. Никакой конкуренции, мистер Маккензи, хотела она сказать, но предоставила ему догадываться самому.

— Угу! — снова промычала она.

— Ваша соседка сказала, что вы были в прачечной, а потом отправились на ланч к родителям. Болтаться поблизости не было смысла, так что я оставил цветы, надеясь, что вы согласитесь пообедать в тот же вечер. Пожалуйста, соглашайтесь, тогда я охотно извинюсь за свое наглое, грубое, вульгарное и оскорбительное поведение…

В уголках голубых глаз лучились морщинки. Он говорил по-канадски протяжно, но с намеком на шотландский акцент.

— Они были прекрасны, мистер Маккензи. Оба букета.

— Как хорошо! Старая леди — продавщица — заверила меня, что цветы прибыли прямо из Таиланда, каждый в пластиковом пакете с водой, чтобы они не завяли в самолете.

— Восхитительно, — пробормотала Оливия, ковыряя десертной вилкой банановый торт.

— Я рад, что она была честной. Надеялся поймать вас позже, на следующий день, как уже объяснил. А вас не было. Я полагал, что можно оставить их у вас на пороге в субботу вечером, но решил, что звонить поздно. Знаете, я терпеть не могу разбазаривать то, что еще можно спасти. С другой стороны, не мог позволить вам получить увядшие цветы.

Вот уж точно — это человек с шотландскими корнями! — подумала Оливия. Издатель-миллионер, который не желал разбазаривать орхидеи, но мог разбазаривать время беседы, словно не было гораздо более серьезных тем для обсуждения.

— Очень мило с вашей стороны, мистер Маккензи, так беспокоиться о моих интересах. Разумеется, орхидеи были наисвежайшими и в прекрасном состоянии.

— Очень рад. Так вы обедаете со мной этим вечером, Оливия?

— Не думаю.

— У вас есть на то причина?

— Да.

— Это секрет?

Она улыбнулась.

— О нет, нисколько. Просто я вряд ли смогу так скоро снова есть после этой трапезы. Будет пустая трата денег на обед, который еще можно спасти — хотя бы отдать собакам! Это навсегда останется на моей совести. В конце концов, вы вкладываете семнадцать с половиной миллионов в бесприбыльное дело вроде «Лэмпхауза», так что я глубоко ценю вашу тщательность при покупке орхидей, мистер Маккензи.

— Ладно, будем считать, что мы квиты, — сказал он, тем самым прекращая пикировку.

Оливии хотелось смеяться. Да, он был очень хорош собой. Но она все еще отказывалась увлекаться им, его внешностью и его едва уловимым чувством юмора. Ей нравились люди с основательным чувством юмора.

Стюарт Маккензи, однако, не был обычным человеком, предупредила она себя. Это был стервятник с миллионами долларов, которые он мог тратить и на орхидеи, и на обанкротившиеся компании, и на мелких, незначительных женщин вроде нее. А закончив с увядшими орхидеями и мелкими незначительными женщинами, он двинет свои миллионы на очередное дело. Тут он снова привлек ее внимание, обаятельно улыбнувшись. Опершись локтями на стол рядом с ней, он предоставил остальной компании договариваться о делах с сэром Гарольдом.

— Что больше всего привлекло меня к вам в тот субботний вечер — это ваше самообладание на фоне разнузданного поведения остальных.

— В самом деле?

— Да. Благодаря зеркалу, я мог любоваться не только вашей очаровательной спиной, но и прелестным, выразительным лицом, сказавшим мне все.

— Все?..

— О да! Оно сказало мне, что вы — именно та леди, которую я хотел бы узнать получше — намного лучше.

— А я-то думала, что вас гораздо больше интересуют силиконовые имплантанты Фэй Ратленд!

— О Фэй Ратленд я вообще не думал.

— Странно, однако же вы заплатили ей миллион аванса за сущую ерунду! — Она снова бросила ему вызов, поскольку он явно намеревался затеять игру в слова с ней.

— Я не выбираю ни книг, ни авторов — это территория мисс Марч и редакторов. Я только подписываю чеки, которые мне подсовывают. Они знают, что именно лучше продается, а я всего лишь управляющий банком.

Он поднялся в ее глазах еще на ступеньку.

— Так о чем же я, по-вашему, думала?

— Я — Оливия Котсволд, я сама по себе, вас я терпеть не могу, мистер Маккензи. Разве я не прав?

— Правы, но не совсем, мистер Маккензи.

— Так что же, Оливия?

— Я — Оливия Пенелопа Котсволд, — видите ли, имя Пенелопа очень важно, так звали мать-основательницу «Лэмпхауза». И я сама по себе, да, и терпеть не могу ваши доллары, мистер Маккензи, потому что вы думаете, что за семнадцать с половиной миллионов можете купить не только отца, но и меня. Вот о чем я думала вечером в субботу.

— А я могу?

— Что?

— Купить вас за семнадцать с половиной миллионов?

— Это зависит…

— От чего?

— От условий, мистер Маккензи.

— Назовите их.

— «Лэмпхауз» сохраняет свое название и полную независимость от Маккензи под моим управлением!

— Принято!

— Не будет никаких принудительных кадровых перестановок.

— Абсолютно никаких!

— «Лэмпхауз» будет верен своему девизу «Правда. Верность. Честь», мы не поступимся своими принципами ради быстрых и легких денег.