Проклятие феи - Робин Мак-Кинли

Ответа она не услышала. Покончив с заучиванием и подняв голову – разум ее напоминал поле со множеством кроликов, в ужасе разбегающихся при виде охотника, – чтобы снова посмотреть на маленькую женщину, только что разрушившую ее жизнь и взамен обрекшую на новую, куда более опасную, к которой она была совершенно не готова, девушка обнаружила, что стоит в небольшой дубовой рощице на окраине столицы. Близился закат, принцесса спала у нее на плече.

Глава 4

– Паучок, упав… – бормотала Катриона.

Судя по солнцу, маленькая фея прочла ей этот стишок несколько часов назад. Катриона поудобнее перехватила спящую принцессу: дети всегда весят больше, чем кажется на первый взгляд. А этого ребенка ей, похоже, придется носить еще очень долго.

Она села. Ей пришлось сесть. Если бы сама Перниция объявилась прямо в этой рощице и потребовала отдать ей принцессу, Катриона все равно села бы. Она попыталась пристроить принцессу на колене, но спящие младенцы всегда обмякают, а Катриона хоть и имела некоторый опыт в обращении с детьми, но сейчас пребывала не в лучшем состоянии, и руки ее тряслись. Принцесса лежала, словно маленький помятый сверток, и тихонько посапывала.

Катриона проверила, что из вещей оказалось у нее с собой. Бóльшая часть пожитков осталась в тесной комнатушке трактира, и вернуть их не представлялось возможным. Оставалось лишь надеяться, что они не натолкнут никого на соответствующие выводы. При ней осталась юбка с амулетами (теперь Катриона предусмотрительно прятала ее под обычной, чтобы не выглядеть совсем уж деревенщиной), несколько сбереженных монеток, небольшой складной нож и кремень с трутом, лежащие в кармане вместе с цаплей Бардера. С утра она надела свой лучший наряд, которого все равно слегка стыдилась, поскольку тот был недостаточно хорош для именин принцессы. Но теперь затрапезный вид пойдет Катрионе только на пользу, сменной одежды у нее не будет, а эта к тому же вполне удобна и прочна. К счастью, она пошла на праздник в плаще: не потому, что он мог ей понадобиться, а потому, что это была самая новая вещь в ее гардеробе. По ночам им будет недоставать одеяла: в родных краях Катрионы даже в середине лета случались холодные ночи, но под плащом они не замерзнут. Она размотала с шеи шарф, обернула им грудь и завязала на поясе: не идеальный вариант для переноски ребенка, но вполне сойдет.

Затем она приподняла наружную юбку и сняла с пояса один из амулетов – тот, благодаря которому его владелец выглядел слишком бедным и невзрачным, чтобы заслуживать хотя бы мимолетного взгляда. Она надеялась, что все ее амулеты будут оберегать и младенца у нее на руках, – ей даже в голову не могло прийти заранее уточнить это у Тетушки, – но этот она спрятала в одежде принцессы. Зачарован он был против воров и грабителей. Катриона надеялась, что он подействует и на королевских гонцов, отчаянно разыскивающих следы пропавшей принцессы и ее похитительницы. Большего она сделать не могла.

Она смотала и срезала с пеленок принцессы длинные золотистые и лиловые ленты и розовые розетки. Даже ее белье выглядело ослепительно-белым, да и сшито было слишком искусно, чтобы казаться не тем, чем было: нарядом принцессы на день ее именин. Что ж, с этим ничего нельзя было поделать. У Катрионы не нашлось амулета, который превращал бы дубовые листья в детскую одежду, а несколько дней спустя пеленки станут достаточно грязными, даже намного грязнее, чем ей хотелось бы, и она не собиралась подпускать кого-нибудь так близко, чтобы можно было изучить качество шитья. После недолгого колебания она спрятала яркие ленты в другой карман на нижней юбке. Ей не хотелось оставлять их там, где их могут найти, а как-то избавиться от них она никак не могла. Кроме того, ее мучило безрадостное подозрение, что они могут оказаться единственным символом королевского происхождения, который останется несчастной принцессе.

Напоследок она спрятала талисман человека с саблей под одежду и задумалась, гадая, что имела в виду маленькая женщина (Катриона даже имени ее не знала), когда сказала: «Это кое-что объясняет». Была ли она знакома с этим человеком и знала ли о его привычке дарить могущественные волшебные предметы ничем не примечательным незнакомцам? Или всего лишь подразумевала, что талисман пропустил Катриону сквозь барьер, который не сумела проломить Перниция? По крайней мере, его тяжесть уже не ощущалась и пульсация прекратилась. Он невесомо лежал у нее на груди, даже слишком невесомо, как будто состоял только из шнурка, на котором держался, а необычные полупрозрачные камни были туманом или плодом воображения.

Наконец Катриона встала и двинулась в путь. Она не знала, что еще делать. Солнце подсказало ей, куда идти, – она направлялась домой.

На дорогах тем вечером встречалось удивительно мало людей, а те, что попадались, были, похоже, поглощены собственными заботами. Повсюду ей мерещилось напряжение в воздухе, но Катриона допускала, что это она приносит его с собой. Ее ноги привыкли к тяжелым грузам, но обычно она носила их в коробах или заплечных мешках. После нескольких часов пути с принцессой на руках плечи немели, а спина ныла. Но она еще привыкнет – ничего другого ей не остается.

Когда стремительный клин всадников в королевских ливреях промчался мимо нее – пронзительные звуки горна приказывали всем убраться с дороги, – Катриона едва удержалась от крика. И она вовсе не была уверена, что прокричать ей хотелось не что-нибудь вроде: «Вот она, у меня! Это все ужасная ошибка! Пожалуйста, верните ее несчастным родителям!» Но она не издала ни звука, и никто не бросил лишнего взгляда на молодую измученную женщину со спящим ребенком в перевязи.

Сумерки сгустились, сменившись ночью, а Катриона все шагала и шагала, думая о том, что нужно раздобыть молока для малышки. Она не посмела бы покупать молоко, пока они еще так близко к городу: а вдруг кто-то заинтересуется, куда и зачем она несет чужого грудного ребенка? И все же…

Возможно, это был какой-то задержавшийся след чар маленькой феи, возможно, всего лишь упрямая решимость самой Катрионы, но той ночью она шла без единого привала, а принцесса так и не проснулась. Девушка знала, что ей следовало бы обеспокоиться, не заболела ли малышка, но она была слишком признательна за передышку. Как только они выберутся в более глухую часть страны, станет легче.

Стало легче, но не легко. К концу той первой ночи длиной в несколько веков Катриона забралась под разросшуюся живую изгородь, спрятавшую их от дороги, и, измученная, провалилась в сон. Но вскоре ее разбудил тонкий, жалобный, голодный плач лежащей рядом принцессы, мокрой и грязной. Оторвав несколько полос ткани от нижней юбки, Катриона разобралась с самой неотложной неприятностью, а поскольку не решилась жертвовать тем, что еще могло пригодиться впоследствии, скатала в комок вонючее, отвратительно грязное белье, завернула его еще в один лоскут от юбки и мрачно запихнула в перевязь под ребенком. Движение несколько отвлекло принцессу, та приутихла и только негромко похныкивала, пока Катриона, зорко озираясь по сторонам в поисках воды, выбиралась на дорогу, чтобы двинуться дальше.