Водоворот судьбы. Платон и Дарья - Юрий Васянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через короткое время на дебаркадер выскочил личный ординарец Романова казачий вахмистр Пилипенко и подал знак личному конвою, что сейчас из вагона выйдет бывший царь.
Государь вышел в серой казачьей черкеске и, приложив руку к папахе, взволновано поприветствовал конвойных казаков.
— Здравия желаем, Ваше императорское величество! — гаркнули казаки.
Романов поздоровался за руку с Галушкиным, потом с неестественной улыбкой подошел к великим князьям и обнял их. Они вдруг почтительно расступились, и взору Ники предстал огромный строй офицеров. Романов попытался убрать ненужную улыбку и не смог. Он почувствовал всей кожей жжение. Государь от увиденной картины впал в замешательство, но улыбка на его лице так и не истаяла.
В этот же миг неожиданно прозвучала команда, чтобы все офицеры сняли с правой руки перчатку для рукопожатия с бывшим царем. Романов начал здороваться за руку с каждым офицером, однако не смог удержаться от нахлынувших эмоций и, прикрыв лицо руками, широкими шагами вернулся в вагон.
На следующее утро Романов принял от Алексеева последний доклад. Он с чистым открытым лицом молча выслушал генерал-адъютанта и пригласил его на завтрак. Слуги поставили на стол скромный завтрак и чайные приборы. За чашкой чая Ники в подходящий момент попросил Алексеева передать Временному правительству две просьбы: чтобы разрешили беспрепятственный проезд императорского поезда в Царское Село и, чтобы обеспечили безопасность его семьи и придворных.
На следующий день в полдень, поезд вдовствующей императрицы остановился напротив поезда Ники. Мария Федоровна, увидев на перроне своего сына, содрогнулась от неясной тревоги. Горячая волна материнской нежности и любви подступила к ее сердцу. Ники же стоял в полном спокойствии и достоинстве.
Увидев в окне вагона промелькнувшую фигуру матери, сын взволнованно кинулся к замершему на железнодорожном пути поезду. Растроганная Мария Федоровна выскочила из вагона и нежно обняла своего несчастного сына. Он заглянул в устремленные ему навстречу материнские глаза и вымученно улыбнулся. Затем Ники по-братски поочередно обнял остальных.
— Мне очень жаль, Ники — с сердцем сказала мать — Что же ты наделал?!
Менгден потянулась рукой за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть трепетную встречу, матери с сыном и не смогла этого сделать, потому что они в это время, нисколько не сдерживаясь, разревелись. Со слезами на глазах мать с сыном прошли в не отапливаемый барак. Остальные остались дожидаться их на улице.
— Как все случилось? — почти шепотом спросила мать, когда они остались наедине.
Сын начал рассказать плачущей матери события последних трагических дней.
— Утром пришел Рузский и доложил, что разговаривал с Родзянко, во время которой тот сказал генералу, что положение в столице таково, что только мое отречение может успокоить ситуацию в столице. В ответ я потребовал мнение командующих войсками. Рузский передал мою просьбу Алексееву, а он в свою очередь попросил командующих войсками прислать в Генеральный штаб свои ответы. Вскоре Рузский явился ко мне с телеграммами и вывалил их передо мной на стол. В своих ответах командующие кроме хана Нахичеванского высказались за мое отречение от престола. Адмирал Колчак в плебисците не участвовал. Первого марта поздним вечером из Петрограда в Псков для переговоров приехали Гучков с Шульгиным. Второго марта я подписал Манифест о своей отставке.
— Ники, тебе надо было твердо проявлять свою волю, и тогда бы этого не произошло. Известие о твоем отречении повергло меня в ужасное состояние, — в нравоучительном тоне сказала мать.
Замечание матери отозвалось болью в груди сына.
— Ну, что ты мама. Поверь, мне тоже было нелегко, — потрясенно сказал Ники и страдальчески поморщился. — Я испытывал такие сердечные боли, что мне казалось, что я вот-вот умру. Я даже сердцебиение в груди не чувствовал. Но как только я встал перед образом Пречистой Девы, невыносимая боль отошла. Лучше бы я умер мама, как мой отец.
— Ники, если бы ты был в Петрограде, то возможно революции не случилось бы или она не завершилась бы столь успешно, — не отрывая глаз от сына, проговорила Мария Федоровна — Они воспользовались твоим отсутствием в столице.
— Я выехал в Могилев по просьбе Алексеева, — Ники тяжело передохнул. — Демократы опять как в войне с японцами нанесли смертельный удар по нашей России. Как они могут так поступать? Как они могут желать поражения своей родине? Мы же были уже на пороге победы! У меня это в голове не укладывается. Сейчас я не о себе думаю, а о своей любимой стране.
— Они выманили тебя обманом из Петрограда, — горько сказала мать. — Что теперь будет?
— Не знаю. Я им дал все, чего они добивались. В стране создали парламент, политические партии, а свободы стало столько — какой нет ни в одной стране мира. Мы достигли больших экономических успехов. Чего им еще нужно было? Завершили бы войну и тогда бы мы добились всего, чего желали.
— Это-ужасно! Судьба стала злой к Романовым. Она неумолимо тащит нас в могилу.
— Мне сейчас очень не хватает Столыпина. Он бы никогда не допустил того, что сделали те, кто окружал меня в это трудное для России время, — сказал горько Ники и, не скрывая осуждающего тона, продолжил. — Если нужно, то я принесу себя в жертву, но только почему члены Дома Романовых непристойно ведут себя? Почему они забыли своих предков? Зачем Миша отказался от престола? Что теперь будет с Домом Романовых. Они подумали об этом?
Ники хорошо понимал, что управление огромным государством дело сложное и ответственное и что широкая спина Столыпина могла бы прикрыть его от неурядиц, рядом с ним Романов мог работать во всю мощь и без помех.
Когда в барак неожиданно вошел Александр Михайлович, то вдовствующая императрица лила слезы, а Николай Александрович нервно курил папиросу.
— Мы устали вас ждать на улице. Все забеспокоились.
— Мы уже закончили разговор, — тихо ответила Мария Федоровна.
— Ники тебе надо уехать куда-нибудь, — вдруг сказал великий князь.
— И куда же я должен, по-твоему, отправиться?
— В какую-нибудь европейскую страну.
— Если мы не сможем остаться в России, то нам придется уехать за границу.
Ники сказал это серьезно с затаенным оживлением и с дикой печалью в синих глазах.
— Ты раздумывал, куда вы сможете отбыть?
— Думаю, что это будет Англия.
— Как же это все глупо.
— Как только все успокоится, мы немедленно возвратимся обратно. Но я надеюсь, что
