Энциклопедия русских суеверий - Марина Власова

Демонов, бесов в народе почитали падшими ангелами (что соответствует каноническим церковным воззрениям), однако также «представляли в чувственном обличье». В Олонецкой губернии, например, считали, что бесы имеют тело более тяжелое, чем добрые ангелы, хотя тоже невидимы людям.

Бесами в древнерусских Поучениях и Словах называли и языческих богов, и изображавших их идолов. В летописи на вопрос: «То каци суть бози ваши?» — кудесник из Чуди отвечает: «Суть же образом черни, крилаты, хвосты имуще».

В сказании «О бесе, творящем мечты пред человеки, живущему во граде на Каме-реке» (по рукописи XVIII в.) описывается Бесовское городище — «еще старых Болгар мольбище жертвенное», куда «схождахуся люди мнози со всея земли Казанския, варвары и черемиса, мужи и жены, жруще (принося жертвы. — М. В.) бесу и о полезных вопрошающе». Ставшее в Сказании «бесом» древнее языческое божество исцеляет от недугов, пророчествует, требует жертв; «будучи прогнан Христовою силою» (при завоевании русскими Казанского царства), бес улетает огненным змеем на запад <Кудрявцев, 1898>.

Ф. Буслаев обращает особое внимание на то, что, по давним поверьям, обиталищем беса (как «переосмысленного» духа, божества дохристианской веры) может быть старое дуплистое дерево. Поговорка «Из пустого дупла либо сыч, либо сова, либо сам Сатана» не противоречит свидетельству в Житии князя Константина Муромского: «„…дуплинам древяным ветви убрусцем обвешивающе, и сим поклоняющеся“. Наша пословица окончательно объясняется одним польским поверьем, будто бы Дьявол, превратившись в сову, обыкновенно сидит на старой дуплистой вербе и оттуда вещует, кому умереть. Поэтому мужики опасаются срубать старые вербы, боясь тем раздражить самого беса» <Буслаев, 1861> (здесь прослеживается сохраняющееся вплоть до начала XX в. двойственное отношение крестьян к опасному, но могущественному «бесу»).

Бесы ассоциируются иногда с язычниками-первонасельниками, «смиренными крестом» (Сев.).

Очевидно, что верования, влияния, сформировавшие образ беса, весьма многообразны. На Руси, кроме славянских и неславянских дохристианских верований и Священного Писания, это восточные, византийские, а также богомильские, западные влияния, воззрения раскольников и т. п.

«Домашний быт», обиход вездесущих и многоликих бесов в поверьях обычно подробно не описывается. Бесы, как и черти, появляются повсюду, но чаще населяют разные «неудобья» — пропасти, провалы, расселины, болота: из заполненного мутной водой провала, «где купаются бесенята», рыбак выуживает «маленького, как головешку, беса» (Тамб.).

Описания историко-литературных памятников более детальны. Бесы нередко рисуются «существами общественными, имеющими правильное политическое устройство (они окружают престол Отца их — Сатаны). „В отношениях между собой бесы наблюдают братство. В „Повести о бесноватой жене Соломонии“ они наблюдают в пирушке порядок мест, „друг друга честию больша себе творяще“, пьют из круговой чаши. У них есть религия. Они убеждают Соломонию и пытками добиваются от нее, чтобы она веровала в них и Отца их Сатану“» <Рязановский, 1915>.

В истории развития этого образа в древнерусской и средневековой литературе, искусстве обычно различают два периода (которые, однако, не могут быть жестко разделены): 1) период византийско-русского беса до XVII в.; 2) период западного беса и беса раскольничьего. «Фигуры и особенно лица бесов на миниатюрах древнейших русских рукописей иногда намеренно стерты или запачканы, вероятно, потому, что читатели не могли равнодушно смотреть на эту богомерзкую погань» <Буслаев, 1886>. Начиная с XVII в. бес, имевший ранее «отвлеченное значение зла и греха», предстает «в большем разнообразии своих качеств и проделок». Образ его обогащен «старобытными преданиями народной демонологии и мифологии», а в характеристику вносится элемент сатиры и карикатуры: «Раскольничьи миниатюристы стали одевать своих демонов в одежды лиц, которые, по их мнению, были предшественниками и слугами Антихристовыми. Враги петровской реформы смеялись над западными костюмами и свою насмешку выражали в образе беса, одетого по европейской моде» <Буслаев, 1886>.

Облик беса народных верований сложился на стыке христианской и языческой, письменной и устной традиции: на протяжении столетий образы библейского беса и различных «народных» представителей нечистой силы взаимодействовали. Названием «бес» (вероятно, предшествующим наименованию «черт», появившемуся на Руси не ранее XVI–XVII вв.) обозначались самые разнообразные существа и силы, вернее, некая вездесущая сила, которая позже приобрела более или менее четкие облики домового, лешего, водяного и т. п. и стала после принятия христианства «нечистой».

Однако собирательность названия «бесы» сохранилась почти до наших дней. В. Даль перечисляет несколько десятков синонимов слова «бес» (правда, более относимых в народной традиции не к бесу, а к черту): змий, кромешный, враг, недруг, неистовый, лукавый, луканька, не-наш, недобрый, нечистая сила, неладный, соблазнитель, блазнитель, морока, мара, игрец, шут, некошной, ненавистник рода человеческого <Даль, 1880>.

Как бес в народных поверьях XIX–XX вв. обнаруживает себя многоликая нечистая сила, бесами именуются почти все ее представители (хотя это название в основном оттеснено названиями «черт, черти»).

Более подробно охарактеризовать беса древнерусских, средневековых верований можно на основании Слов, Поучений, житийной литературы.

В житии XV в. бес — хороможитель (подобно домовому), беснуется в доме; в житии Феодосия Печерского бесы вредят скотине в хлеве, не давая ей есть, «творят многу пакость в хлебне». Подобно лешему, бес водит и носит на себе людей (житие Ефросина Псковского, житие Иоанна Новгородского); как и водяной, он пытается утопить лодку, лошадь на переправе (житие Иова Ущельского); сходно с лесными «хозяевами», лешими, а также волхвами, колдунами бесы оборачиваются в волков, медведей, иных животных и пресмыкающихся, смущая иноков-отшельников, и подходят к келии «рыкать и ляскать зубами».

«В житии Стефана Комельского читаем: „Превращался убо враг сы демон во зверское видение в медведя и волки и притече нощию к келии св. Стефана и рыкающе и зубы скрегчуще, хотя святого устрашити и сим из пустыни изгнати“. Это — ходячая фраза, встречающаяся во многих северных житиях» <Рязановский, 1915>.

Один из излюбленных обликов беса — огненный змей, также традиционный герой народных поверий; когда Иоанн, Печерский затворник, закопался на тридцать лет в землю, бес выгонял его огнем, прилетая в виде огненного змея. Сходно с домовыми, лесными духами народных поверий бесы легко принимают обличье реальных отсутствующих людей («Легенда о Федоре и Василии Печерских»).

Как и многие представители нечистой силы, бесы сожительствуют с женщинами («Повесть о бесноватой жене Соломонии»).

Бесы вездесущи, разносят болезни или вызывают болезни, входя в человека, в его питье, пищу, в любой «сосуд непокровенный» («Повесть о скверном бесе»). Представления народа о подобной устрашающей деятельности бесов остаются неизменными на протяжении веков. По мнению крестьян XIX в., бес может отдавить ногу, опустить «запойную» каплю в бочку с вином, толкнуть, «попутать», поселиться в человеке, вызывая падучую, кликушество, сумасшествие. «Некоторые калужане думают при этом даже так, что бес может входить и в отдельные части тела человека: „войдет он в губу — губа вздуется, в руку — рука отнимется, в ногу — отнимется нога“» <Попов, 1903>.

Таким образом, бесы в историко-литературных памятниках обнаруживают основные качества и демонов-бесов, и нечистой силы русских народных верований XIX–XX вв., что подтверждает устойчивость, давность основных представлений о нечистых-бесах: они многолики, влияют на разные области жизни людей, могут воздействовать на человека и «приравниваются к судьбе».

Отличие «литературных» бесов от разнообразных нечистиков народных верований, пожалуй, в том, что они однозначно вредны и появляются в житиях, испытывая силы монахов-отшельников, святых. Однако вопреки каноническим христианским воззрениям, даже «житийные» бесы не всегда исключительно зловредны. Порою они даже полезны: с ними можно заключить договор, их можно заклясть, заручиться помощью. Так, бес, закрещенный в умывальнике Иоанном Новгородским, в одну ночь возит его в Иерусалим и обратно; бес сторожит у пустынника репу; Феодор Печерский заклинает мешающих ему бесов носить дрова, чтобы отстроиться после пожара. «Таким образом, — отмечает Ф. Рязановский, — бесы не только мололи на монастырскую братию, но и принимали деятельное участие в построении Киево-Печерского монастыря» <Рязановский, 1915>.