Домик на реке - Николай Чуковский

— Вы были партизаном? — спросил Коля.

— Был, — ответил Виталий Макарыч.

И охотно, просто, дружески, как большому, он стал рассказывать Коле о себе.

— До войны я жил с сестрою в Тирасполе, — сказал он. — Я заболел аппендицитом, меня положили в больницу и сделали мне операцию. Когда в Тирасполь пришли вражеские войска, я еще лежал в больнице и никуда не мог двинуться. Меня схватили, упрятали в лагерь, и я думал, что там помру. Однако выжил. Через полтора года я бежал из лагеря и тайком вернулся в Тирасполь. Спрашиваю: где сестра? Говорят: ее убили. В Тирасполе я больше оставаться не мог — за мной следили, — и я ушел. Я пришел сюда, в этот город, так как понимал, что Красная Армия освободит этот город раньше, чем Тирасполь. Здесь я познакомился с партизанами, и они приняли меня в отряд.

Коля внимательно слушал этот рассказ, думая, что Виталий Макарыч сейчас расскажет и о знакомстве с его папой. Но Виталий Макарыч вдруг спросил:

— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

— Моряком, — ответил Коля.

— Здесь есть еще один мальчик, который хочет стать моряком, — сказал Виталий Макарыч. — Он в бригаде маляров, его зовут Степа. Храбрый мальчик! Ах да, ты ведь, кажется, с ним приятель…

Коля кивнул головой. Он, конечно, не собирался рассказывать Виталию Макарычу о своей ссоре со Степочкой.

— Я тоже хотел стать моряком, — продолжал Виталий Макарыч.

— Отчего же вы не стали? — спросил Коля.

— Оттого, что я стал учителем. И, представь, не жалею. Оказалось, что быть учителем так же увлекательно, как быть моряком. Твой папа тоже никогда не жалел, что он учитель…

Вышло так, что Виталий Макарыч сам заговорил о папе.

— Ты очень любил своего папу? — спросил он, помолчав.

— Очень, — сказал Коля.

— Я тоже очень любил его, — проговорил Виталий Макарыч. — Это он меня вовлек в отряд. Я очень любил его, — повторил он, — хотя мы встречались с ним недолгий срок — только те три месяца, что он прожил у Архипова за комодом. Я приходил к нему, мы сидели там в тесноте перед коптилкой и разговаривали часами. Он много рассказывал мне о твоей маме и о тебе. Он не знал, где вы. Не знал, живы ли вы. Он очень тосковал. Потом он ушел от Архипова, мы собрались в условленном месте, и все было кончено…

Он замолчал, очевидно не уверенный, нужно ли продолжать.

Но Коля хотел знать все.

— Вы собрались, чтобы взорвать мост? — спросил он.

— Да, — сказал Виталий Макарыч, — все было уже подготовлено. Нет, не мы подготовили мост к взрыву, а сами немцы. Но они думали его взорвать только тогда, когда все их войска будут уже на той стороне. А нам поручено было взорвать его раньше, чтобы они не могли уйти. Мы разведали точно, где они заложили свои мины, и должны были прорваться к мосту и взорвать его. План действий был разработан отлично, мы получили приказ, собрались… Но все кончилось…

Он опять замолчал.

— У вас был большой отряд? — спросил Коля.

— Сначала большой, наводивший ужас на немцев во всей области. Меня тогда здесь еще не было. Но потом фронт приблизился, и отряд разделился — большинство партизан ушло на запад, в глубь занятой немцами территории, а здесь осталась маленькая группа, которой поручили только одну задачу — взорвать в нужную минуту мост. Двадцать человек, самых отборных. Я был двадцать первый. Получив приказ, мы собрались поздно ночью, и…

Он колебался, нужно ли продолжать.

— На вас напали немцы, — сказал Коля.

Виталий Макарыч кивнул.

— И долго вы дрались? — спросил Коля.

— Не знаю, — ответил Виталий Макарыч. — Ничего не знаю. Я сидел в домике, когда совсем рядом раздалась стрельба. Я схватил гранату и прыгнул в окно. Меня сразу ранили, и я потерял сознание. Одна пуля пробила мне руку, другая слегка задела голову и ошеломила меня. Я пролежал в кустах часа два, ничего не помня. Когда я очнулся, уже светало. Кругом тихо, только плещет река за деревьями. Я разгреб кусты и вылез. Убитых немцев я не считал, их было много. А товарищей моих было убито восемнадцать человек…

Виталий Макарыч уже не сидел в кресле, а взволнованно ходил по своему кабинету.

Коля молча следил за ним. Сердце у Коли билось так сильно, что мешало ему говорить. Наконец он овладел собой.

— Виталий Макарыч, — попросил он, — скажите мне только одно: что стало с убитыми?

— Колхозники похоронили их в братской могиле.

— Значит, мой папа тоже лежит в этой могиле?

— Нет, — сказал Виталий Макарыч, — среди восемнадцати убитых не было твоего папы.

— Где же он?

— Не знаю. Он, видимо, тоже погиб, но когда и где — неизвестно.

Выговорить это Виталию Макарычу было нелегко. Он отвернулся, чтобы не смотреть на Колю. Однако Коле показалось, что он заметил на глазах у Виталия Макарыча слезы. Но Колины глаза были сухи. Он только словно одеревенел весь внутри. Ему хотелось открыть дверь и уйти, забиться куда-нибудь, где бы его никто не мог увидеть, остаться совсем-совсем одному.

Но он не ушел. Ему нужно было знать все.

— Виталий Макарыч, — спросил он твердо, — а как немцы узнали, где вы собираетесь?

У Виталия Макарыча блеснули глаза.

— Как узнали? — переспросил он, и лицо его передернулось. — Очень просто. Нас предали.

— Кто же вас предал?

— Да, — сказал Виталий Макарыч, — любопытно было бы знать, кто нас предал.

— А вы не знаете?

— Кто-нибудь из своих. Посторонним ничего не было известно.

— Значит, в отряде был предатель?

Виталий Макарыч кивнул.

— Кто? Восемнадцать человек убито…

— Немцы не стали бы убивать предателя. Кто-нибудь из тех, кто тогда остался в живых.

— В живых остались вы и мой папа, — сказал Коля, блеснув глазами. — Ведь не вы были предателем…

— И не твой папа.

— Кто же?

— Третий. В живых тогда осталось трое.

— Вы знаете этого человека?

— Знаю.

— Где он?

— Исчез.

— И вы уверены, что это он вас предал?

— Больше некому, — сказал Виталий Макарыч. И, помолчав, прибавил: — Но это надо доказать.

— Как же доказать, если все погибли?

— Я докажу, — сказал Виталий Макарыч. — Я жду… Мне бы только дождаться… И тогда все будет ясно.

7

Коля вышел из кабинета Виталия Макарыча и спустился на двор. Но к своему верстаку он не подошел. Ни на кого не взглянув, он вышел на площадь и наугад пошел через город, торопливо сворачивая с улицы в улицу.

Он старался думать, но мысли его разбегались. Почему-то вспоминалось ему не то, что говорил Виталий Макарыч, а те слова, которые сказала ему сегодня Лиза: «Твой папа был героем…» Он чувствовал нежность к Лизе, вспоминая эти ее слова. Прямодушная, добрая Лиза не сомневалась, что Колин папа был героем. Коля тоже ни на мгновение в этом не сомневался; он чувствовал, что и Виталий Макарыч не сомневается. И все же Виталий Макарыч сказал: «Но надо доказать!»

Не замечая времени, он долго бродил по улице и очень устал. Внезапно река преградила ему дорогу. Он остановился и очнулся.

Он стоял один на крутом голом склоне, горячем от вечернего, низко висящего солнца. Куда идти? Он решил спуститься к воде.

Сойдя вниз, он сел на камень и стал смотреть в воду. Река двигалась у его ног могуче и неудержимо. Гладкая, без ряби, как стальная, она неслась и неслась, спокойная, важная, уверенная в своей силе. Он издавна любил смотреть на движущуюся воду.

На песке возле самой воды лежала щепка, и он спихнул ее носком башмака в воду. Она нерешительно закачалась, как бы не зная, в какую сторону ей направиться. Робко-робко отодвинулась она от берега. Но мало-помалу смелости в ней прибывало, она шла все быстрей, все уверенней. И через минуту она уже твердо, без колебаний, неслась вдаль, к мосту. Коля следил за нею, пока не перестал ее видеть, и потом долго еще скользил глазами по речной глади, стараясь угадать ее там, в просторе.

Он стал думать о том, где побывает эта щепка, которую он отправил в путь. Она будет плыть днем и ночью, под звездами, под горячим солнцем, под косыми дождями, мимо лесов, деревень, городов, из этой реки попадет она в реку, которая еще больше, еще могущественнее, пересечет с севера на юг всю широкую полосу степей и выйдет в море. И кто знает, сколько лет будет качаться она там, в море, переползая с гребня на гребень, и к какому далекому, диковинному берегу вынесет ее наконец.

И он подумал, как хорошо было бы стать маленьким человечком, не больше наперстка, взобраться на эту щепку и отдать себя во власть могучей воды, омывающей все страны, все земли, и уплыть в безграничный простор мира, где нет ни тревог, ни мучений, а только звезды, ветер и вольная воля.

«Твой папа был героем, и ты тоже должен стать героем». Так сказала Лиза. И он вдруг почувствовал страстное желание немедленно, сейчас же совершить подвиг, самый удивительный, самый отважный, чтобы и Степочка, и Лиза, и Виталий Макарыч знали, что он достоин своего папы.