Домик на реке - Николай Чуковский

Николай Корнеевич Чуковский

Домик на реке

Глава первая

В родном городе

1

— Нести буду я, — сказал Коля и торопливо схватил две самые тяжелые корзины, чтобы их не успела схватить мама.

Покраснев от усилия, он двинулся по шпалам туда, где прежде стояло здание вокзала.

Коля был уже выше мамы, и она, смеясь, звала его Колоколей. И часто с тревогой взглядывала на него: плечи узкие, шея тоненькая. Лучше рос бы не так быстро, да стал бы покрепче.

Она старалась от него не отстать в толпе, хлынувшей вместе с ними с поезда, и почти бежала, таща мешочки и чемоданчики, связанные между собой полотенцами. А он поспешно шагал, чтобы пройти как можно дальше не передохнув. Корзины валили его с ног, но он боялся, что мама заметит, как ему тяжело, и тащил. Пот затекал ему в глаза, и он почти ничего не видел. Наконец он совсем выбился из сил, поставил корзины, выпрямился и вытер лоб.

Теперь развалины вокзала, похожие на старую крепость с зубчатыми стенами, арками, башнями, были совсем близко. Прошло почти четыре года с того дня, когда мама и Коля уезжали отсюда. Тогда вокзал был цел и казался Коле огромным. Их провожал папа: посадил их в вагон, перетаскивал корзины, которых было куда больше. Весь тот день из-за реки доносился гул орудий. Самолеты, блестя на солнце, выли в синем небе; дробно щелкали зенитки; асфальт внезапно вздрагивал под ногами от дальних взрывов авиационных бомб. Но вокзал был цел тогда и успокаивал своим привычным видом: своими часами, газетными киосками, багажными тележками, мороженщиками.

Теперь от вокзала ничего не осталось, кроме двух зубчатых стен с широкими проломами, и самым удивительным казалось то, что стены эти по-прежнему были вокзалом. Хотя толпа совершенно не считалась с расположением дверей, а шла прямо в проломы, пробитые в стенах снарядами, Коля, войдя вместе со своими корзинами в разрушенное здание, увидел, что вокзал жив. Вместо потолка над Колей было пасмурное небо, в котором кружили черные галки, но мимо него с грохотом пронеслись тележки, развозившие багаж, перед кассами стояли очереди, девушки в железнодорожной форме проверяли билеты, лязгали весы, взвешивая тюки и чемоданы, в новеньком, светло выкрашенном киоске продавали воду с разноцветными сиропами, даже на какой-то дощатой перегородке с дверью висела надпись: «Комната матери и ребенка».

Коля протащил корзины почти через весь вокзал, но возле пролома, за которым уже видна была привокзальная площадь, снова опустил их на пол. У него звенело в ушах, сердце громко стучало, и он чувствовал, что не может протащить корзины больше ни шагу. А ведь их нужно пронести через весь город до самого дома. Ему было неловко перед мамой. Он чувствовал, что она стоит рядом и ждет. Он боялся взглянуть на нее.

— Ну, теперь я, — сказала мама и протянула руку к корзине.

Но Коля отвел ее руку в сторону:

— Я сейчас… Еще полминутки…

Он жадно глотал воздух, чтобы скорей отдышаться.

— Эй, донести? — крикнул сухонький старичок в солдатских ботинках и обмотках.

Мама внимательно посмотрела на него. Он не внушал ей доверия.

— Куда вам? — спросил он.

— В слободу.

Старичок назвал цену.

Мама покачала головой.

— Сколько же дадите?

Мама назвала свою цену.

Старичок засунул руки в карманы и отошел.

Однако он остановился и стал смотреть на них. Мама сделала вид, что его не замечает.

— Мама, я уже отдохнул, — сказал Коля. — Я донесу.

— Оставь.

Старичок подошел опять. На этот раз он снял кепку.

— А я вас признал, — сказал он, крутя пальцами острую бородку. — Ведь вы здешняя.

— Здешняя, — сказала мама.

— Учителя жена?

— Да, — сказала мама.

— Николая Николаевича?

— Да.

— А это его сынок?

Мама кивнула.

— Похож. Так я вам донесу.

— А сколько возьмете?

— Сочтемся.

Старичок был ростом не выше Коли, однако он с такой легкостью взвалил себе на плечи все корзины и мешки, обвязав их ремнем, словно они были пустые. Нагруженный, он быстро зашагал. Коля едва поспевал за ним.

— Не отставай! — шепнула мама.

Она все-таки побаивалась, как бы человек этот не скрылся с вещами. Коля старался не отстать. Он был удручен тем, что не может донести вещи сам: у мамы так мало денег.

2

Они покинули вокзал и вышли в город — впереди человек с вещами, за ним Коля, за Колей мама.

Коля родился в этом городе, и ему было уже девять лет, когда его увезли отсюда. Там, на Урале, в эвакуации, он не только ничего не забыл, но с каждым днем вспоминал свой родной город все чаще и отчетливей. Воспоминания находили на него внезапно, когда он меньше всего ждал их. Идя по чужой пыльной улице летом, он вдруг вспоминал заметенный снегом дворик своего родного дома, скворечник на раскидистой голой иве и две протоптанные в снегу тропинки — одна к воротам, другая к колодцу. Это внезапное воспоминание охватывало его с такой силой, что он останавливался посреди улицы, забыв, куда идет.

Или вдруг вспоминал ручей, который течет в апреле вдоль тротуара мимо белых стен собора, мимо каменной ограды старого кладбища, все вниз да вниз, потом сворачивает на Козловскую улицу и с шумом пропадает в круглом отверстии, загороженном железной решеткой. Или нагретый июльским солнцем крутой спуск к реке, заросший жесткой вытоптанной травой, и горячие шершавые доски мостков над водой, текущей со звоном, пронизанной солнцем, полной крохотных рыбок, которые словно солдаты стоят в строю целыми полками и поворачиваются все сразу, как по команде. Или улицу Ленина с подстриженными липами, с четырехэтажными желтыми, белыми и голубыми домами, с кремовым зданием кинотеатра «Авангард» и громадой нового универмага, перед грандиозными стеклянными дверями которого Коля всегда испытывал трепет. Или железнодорожный мост через реку, которым гордился весь город.

Этот мост Коля вспоминал особенно часто, потому что он был виден почти со всех улиц города. Он как бы висел над городом, кружевной, узенький, гулкий, бросая свою тонкую тень на гладь реки. Коля вспоминал его то утопающим в солнечном блеске, то словно нарисованным в тумане, то отмеченным в черном ночном небе горбатыми линиями огней.

Он часто видел свой город во сне, а чем дальше, тем чаще. Это были счастливые сны. Приснится ему какой-нибудь заброшенный переулок с косыми заборами, с березками, черные прутья которых разубраны инеем, с крестиками вороньих следов на снегу, и сердце замирает от сладкого чувства, что он снова здесь, что он снова все это видит. И какая грусть охватывала его, когда он просыпался после такого сна! Каким недосягаемым казался этот переулок!

Но, выйдя из вокзала в свой город, столько раз вспоминавшийся и снившийся, Коля ничего не узнал. Той улицы, которая вела от вокзала к центру города, не было. Не было и никаких других улиц. Человек, который нес вещи, уверенно повел их сквозь целый лес печей и кирпичных труб, стоявших на голой земле под открытым небом. Они проходили через калитки несуществующих заборов, через ворота исчезнувших дворов, взбирались на груды камней и все время обходили большие круглые ямы, полные черной воды, в которую при их приближении звонко плюхались лягушки.

Небо было пасмурно, и в низком пасмурном небе над разрушенным городом кружились галки, как живая, движущаяся сеть. А на земле повсюду — среди камней, печей и ям — с необычайной пышностью разрослась бузина. Когда-то таившаяся в глубине дворов, в глухих переулках, возле помоек, она словно вырвалась на волю и завладела всем городом. Коле то и дело приходилось раздвигать ее длинные зеленые прутья. В ее непроходимых зарослях валялись кирпичи, железные кровати, дырявые ведра, бочки, трехногие стулья.

Но как разрушенный вокзал был вокзалом, так и разрушенный город был городом. По узким тропинкам среди труб и ям шли женщины в брюках, перепачканных известкой, рабочие с топорами, лопатами, ломами, служащие с портфелями, домохозяйки с корзинками. Мальчишки шныряли в кустах бузины, девочки прыгали через веревочку. Из-за развалин и зарослей доносились гудки автомобилей.

— Где же живут? — спросила мама у человека, который нес вещи.

Ее лицо, всегда сдержанное, спокойное — от выработанной за войну привычки не показывать своего удивления или недовольства, — было растерянно. Она ко многому была готова, но такого разрушения не ожидала.

— Кто где, — ответил носильщик.

И, помолчав, прибавил:

— Под землею.

И сразу же Коля заметил голубые столбики дыма, то там, то здесь вырывавшиеся из-под земли. Тропинка, по которой они шли, обходила окна, лежавшие среди травы и глядевшие прямо в небо. Некоторые землянки имели вид холмиков, у них были лесенки, ведущие вниз, и там, внизу — настоящие двери. В этих хороших землянках, построенных красноармейцами, когда здесь проходил фронт, жили счастливцы. Многие семьи жили просто в круглых ямах-воронках, покрыв их досками и насыпав сверху земли, и даже в противотанковых рвах. Уничтоженный город ушел под землю, но продолжал жить.