Время убивает - Василий Головачёв

– Нелогично, – возразил Никифор. – Если Истомин проводил в квартире ночь и возвращался обратно к восьми утра предыдущего дня, время в квартире должно идти вдвое быстрее.

Анна мило сморщила носик.

– Минуточку, дайте сообразить… Ага, вот где кроется нестыковка: действительно, время в квартире должно течь вдвое быстрее, чем снаружи, чтобы компенсировать Истомину возвращение в одно и то же время утром прошедшего дня! Теперь объясняются многие парадоксы.

– Но не парадокс дедушки.

– Почему?

– Просидев здесь час, мы рискуем встретить самих себя, входящих в квартиру. Разве нет?

Наступило молчание.

Анна задумалась.

Не рискнул нарушить тишину и Климчук.

– Но Истомин написал, – женщина вынула из сумочки стерженёк флешки, который ещё утром передал ей Никифор, – что он обошёл все парадоксы, в том числе и парадоксы причинности и необратимости.

– Значит, вы пропустили объяснения, – простодушно заметил Виктор. – Посмотрите внимательней.

На щёки Анны легла краска.

– Полегче, капитан, – недовольно произнёс Никифор, – не со студенткой разговариваешь.

– Он прав, – покачала головой женщина. – Я читала быстро, с пятого на десятое, могла что-то пропустить. Разрешите воспользоваться этой машиной? Всё равно решили ждать. Заодно и ваш контент изучу.

– Без возражений.

Анна отвернулась к компьютеру.

– А мне что делать? – спросил Климчук.

Ответить Никифор не успел. В дверь позвонили.

– Кого ещё чёрт несёт? – проворчал Виктор.

Никифор подошёл к глазку и увидел троих мужчин: за спиной Тарасова стояли двое в гражданской одежде (одинаковые чёрные куртки, одинаковые чёрные шапки), один постарше, другой помоложе.

– Кто? – шёпотом спросил Виктор.

– Кажется, зашевелились кураторы Истомина.

Никифор открыл дверь.

– Товарищ майор, – торопливо заговорил Тарасов, – это офицеры Минобороны, хотят войти.

Он отступил в сторону.

Никифор перевёл взгляд на гостей.

Старший выглядел низкорослым борцом-сумоистом. У него было круглое лицо со скобочкой губ, глаза навыкате и расплющенные уши.

Спутник помоложе (лет двадцать пять – двадцать шесть, не больше) смотрел волком, катая желваки под кожей щёк.

– Слушаю вас, – вежливо проговорил Никифор.

– Вы кто? – буркнул сумоист.

– Старший следователь Следственного комитета по важным делам майор Сомов. А вы?

– Подполковник Колесников, замначальника исследовательского корпуса Минобороны. Это капитан Ладыжный, руководитель службы кураторов гражданских исследований. Что вы здесь делаете?

– Работаю.

Гости переглянулись.

– То есть как работаете?

– Вы здесь давно не были, товарищи из обороны?

Сумоист нахмурился:

– Что за вопрос?

– Простой вопрос, на который я хотел бы получить ответ.

– В мае были, – буркнул спутник сумоиста.

– Разве вам не доложили?

– О чём?

– Глеб Лаврентьевич Истомин умер сегодня утром от сердечной недостаточности на остановке автобуса возле своего дома. Доставлен в ближайший морг.

– Какого чёрта?! – вздёрнул брови молодой.

Никифор поблагодарил в душе нерасторопного завлаба ОИЯИ, до сих пор не сообщившего военным о смерти учёного. Было понятно, что их появление сразу после случившегося породило бы кучу проблем, а главное, могло привести к печальным последствиям, если опираться на предупреждение самого Истомина о возникшей угрозе в связи с его работой.

– Разрешите? – шагнул вперёд капитан Ладыжный.

Никифор не двинулся с места, вынуждая его остановиться.

– Прошу прощения, господа, работают эксперты, есть нюансы, смерть Истомина поставила ряд вопросов, и мы не можем уделить вам должного внимания до окончания расследования.

– Какого чёрта?! – вытаращил глаза Ладыжный. – Истомин выполнял наше задание! Отойдите в сторону!

– Ага, щас, – ухмыльнулся Климчук за спиной Никифора, – вот только шнурки погладим.

Сумоист сдвинул белёсые брови.

– Майор, вы давно служите?

– Десять лет.

– Боюсь, на этом ваша карьера закончится.

Никифор достал айфон, высветил удостоверение, дающее ему право доступа к государственным секретам высшего уровня.

– Боюсь, подполковник, ваш допуск едва ли выше этого. Будьте так любезны, не надувайте щёки. Всего хорошего.

Никифор шагнул назад.

– Постой, как там тебя! – взвился капитан Ладыжный. – Мы же сейчас вернёмся с отделением спецназа!

– Да хоть со всей армией. Все претензии – к моему начальству, пожалуйста. Тарасов, проводи товарищей. Больше никого к дому не подпускать, вплоть до применения огнестрела!

– Есть! – Тарасов взял автомат на изготовку.

Дверь закрылась.

– Что там за проблемы? – донёсся из кабинета Истомина голос Анны.

– Прищемили кое-кому нос, – весело отозвался Климчук.

– Кому?

– Приходили военспецы, – сказал Никифор. – Хотели посмотреть на квартиру. О том, что Истомин умер, они не знали.

– Странно.

– Бардак – он и в армии бардак, – сказал Климчук.

– Не слышала, чтобы вы выходили.

– Я выходил, – сказал Никифор.

– На часы не глянули?

– Не догадался, – признался смущённый следователь.

– Послушайте, что я вычитала. – Анна вернула страницу на экран. – Истомин пишет: я решил все парадоксы… Ну это я вам говорила, дальше… Но не смог остановиться! Арабская пословица гласит: не открывай дверь, которую не можешь закрыть. Но меня это не остановило. Я освободил джинна из бутылки и теперь не знаю, как загнать его обратно.

– Что он имеет в виду? – осведомился Климчук.

– Надо читать дальше.

– Но как ему удалось сделать такую машину?! И чтобы никто об этом не знал?!

– Знаем мы, – вздохнул Никифор, снова начиная нервничать. – Вопрос нужно ставить не так: что такого сделал господин Истомин, что не смог исправить за двадцать лет?

Москва

Следком

Четырнадцать часов пятнадцать минут

Проблемы с мигрантами из ближнего зарубежья в Москве и Подмосковье всегда стояли очень остро. Обращения главы Совета при президенте России по правам человека к правительству помогали мало, и председателю Следственного комитета приходилось вмешиваться в ситуации, возникающие в результате поведения приезжих, совершающих всё больше преступлений. Что в ковидные времена, что в нынешние послековидные мигранты продолжали жить в соответствии со своими племенными укладами, отрицающими законы добрососедства (что бы ни обещали их религиозные лидеры), и в разборки азиатов с жителями деревень Подмосковья, и в самой столице приходилось вмешиваться и Следкому, и Росгвардии, и полиции, и ФСБ.

Не раз сталкивались с представителями южноазиатских диаспор и следователи Баринова, занимающиеся особо тяжкими преступлениями.

Вот и сегодня его вызвал к себе директор Новиков и положил перед полковником отпечатанную на бумаге сводку происшествий.

– Читай.

Баринов уже знакомился с делами, но вслух об этом говорить не стал. Пробежал глазами два листа текста, поднял взгляд.

– Поделково?

– Только что сообщили, – хмуро сказал Новиков, посмотрев на экран компьютера. – Посылай своих.

– Примерно такой же случай был в Софьино.

Новиков поморщился.

Речь шла о жестоком избиении тринадцатилетнего мальчика в селе Софьино уроженцем Таджикистана за то, что тот носил футболку «Я русский». Но вместо того чтобы предпринять меры по наказанию виновного, полицейские предупредили о жалобе самого негодяя, и мальчишку избили повторно. Пришлось заводить уголовные дела как на таджиков, так и на полицейских, допустивших беспредел.

В нынешнем случае повторилась примерно та же ситуация: в Поделково были избиты мигрантами сёстры Шулепины – за то, что обе носили короткие платьица. Одна из них, двенадцатилетняя Шура, умерла в больнице.

– Отморозки! – сжал зубы Баринов.

– Беру дело на личный контроль, – сказал Новиков. – Квалифицируйте его как сговор с целью убийства и разжигания межнациональной розни. Пусть сядут на двадцать лет!

– Слушаюсь, Евгений Павлович.

– Так кто у тебя свободен?

– Никто, все в работе. К сожалению, важных дел хватает.

– Кстати, о Сомове. Чем он занимается?

– Делом Истомина.

– Физика, умершего утром?

– Так точно.

– Знаешь, что его застукали в квартире физика?

– Что значит «застукали»? Он ведёт расследование.

– Сейчас поймёшь. Что там произошло? Зачем ты направил в Дубну именно Сомова? Он же важняк, а