Мое условие судьбе - Евгения Михайлова

– Оправдываться? – зло рассмеялась Людмила. – Вот уж избавьте. Неинтересно. И потом у меня рабочее утро. Во вдовьих слезах мы с вами не сольемся. Торговка я. Время – деньги, хозяйка корчмы. А на похоронах я была. Розу принесла, почти черную удалось найти. Посмотрела на него в гробу. Запомнила. Он не изменился. Потом розу бросила в яму, на крышку, когда начали засыпать. И все. Закрыла тему.

– Что? Как вы сказали?

– Как слышали. Вадим, мой муж, серьезный и взрослый человек, стал рваться к вам, увидев на экране. Смешно, да? Стыдно кому-то рассказать. Я и не рассказывала. Думала, мой психоз. А он своего добился. И жили вы, миловались, ни о ком не вспоминали год. Целый год. А какая-то брошенная торговка целый год пила собственную кровь. То ли это вообще занятие – дрянь, то ли кровь у меня ядовитая. Но мне не понравилось. Я поехала, посмотрела на него в гробу и закрыла тему. А кровь у меня, кажется, кончилась. Недавно сильно порезала палец на работе профессиональным, очень острым ножом, а крови не было. Чистая трещина. Мы его помянули, Дина? Теперь давай быстро говори, чего тебе нужно. Ежу понятно, что тебя не жалость прошибла.

– Да, не она, – тихо сказала Дина. – Раз помянули кровью, тогда и я буду обращаться на «ты», Люда.

– Да уж. Почти родня. Одним семенем мазаны.

– Ох, ну и стиль у тебя.

– На телевидение к бывшему мужу не возьмешь?

– Я так понимаю, ты входишь во вкус. А у меня тоже много дел. И всего один вопрос. Можно?

– Валяй.

– Я ночью разбиралась с делами Вадима в его компьютере. У нас общий пароль. Он часто хранил документы, отправляя себе на почту. И никогда не удалял письма. Там их накопилось тридцать три тысячи за несколько лет. Еще до меня. Деловая переписка, дружеская, несколько писем от тебя…

– Да? Возможно. Я не люблю звонить. Наверное, были дела.

– Были. В день нашей свадьбы ты написала: «Поздравляю с законным браком и с рождением дочери Виктории Вадимовны Арсеньевой». Его ответа я не нашла. Видимо, он позвонил или приехал…

– Видимо. Но не твое дело. И теперь ты уже не узнаешь, каково, а? Он был с тобой, а наши дела тебе не доверил. И ничего не поделаешь.

– Как, однако, тебя разбирает, Люда. Успокойся. Я не собираюсь убиваться по тому поводу, что у Вадима была, кроме меня, и другая жизнь. Есть множество причин, по которым Вадим мне об этом не сказал. Одна из них – он по-детски строил тогда сказочный замок нашего союза…

– Это точно. О том, что в нем есть недоразвитость, я подумала, когда он влюбился в экран телевизора. И это было так непреодолимо, что я подловила его с беременностью. Хотела задержать, вернуть в нормальную, взрослую жизнь. Не вышло, а дочка родилась, аборт было поздно делать.

– Понимаю. Людмила, ты ему еще раз написала.

– Не помню. Может быть.

– Не может такого быть, что не помнишь. Потому что написала следующее: «Помяни сегодня рабу божию Викторию, дочь Вадима и Людмилы. Твоя дочь умерла». Письмо пришло за несколько дней до убийства Вадима.

В руке Людмилы треснула и рассыпалась стеклянная пепельница. Кровь в ее безумно сильных пальцах, оказывается, была… Она лилась на стерильный пол.

Глава 18

Денис стоял в полумраке вечно темной комнаты его съемной квартиры в проблесках жалкого дневного света, который не пропускало окно, ни разу за последние годы не мытое. Да ему свет и не нужен. Он сам светится и в кромешной ночи. Кто-то при Анне назвал его Аполлоном. Анна нашла потом снимок скульптуры в интернете, увеличила, долго смотрела. Да тьфу этот нахальный каменный мужик против Дениса. На Дэна иногда больно смотреть. В его синие преданные глаза, на его кудри, как будто специально завитые, на красивые плечи, на руки, сильные и все равно еще полудетские, тонкую талию, плоский мускулистый живот, длинные идеальные ноги. Такими ногами какая-то тетка могла бы дойти до звания «Мисс Вселенная» без всяких папиков. Да не только тетка. Денису всевозможные менеджеры-продюсеры продохнуть не дают, когда Анна вытаскивает его на какую-то студийную тусовку. А он работает грузчиком! Когда его в очередной раз кидают с оплатой, подрабатывает в этом доме дворником. Иногда его поднанимают дворники-мигранты, которые в морозы или грязь уезжают к себе на родину. Или просто им неохота в снегу-грязи ковыряться. Денис никогда не спрашивает, сколько заплатят. Берет сколько дадут.

Ему восемнадцать лет. Он на десять лет младше Анны. И в этом, может быть, его беда. Анна всю жизнь терпеть не могла даже сверстников. А уж тех, которые моложе, их вообще за людей не считала. Ей со школы нравились взрослые, опытные мужчины. С ними можно чувствовать себя женщиной, а не мамкой-нянькой. Денис, конечно, другое дело. Вот стоит он посреди этой конуры, как всегда, совершенно голый: в этом он на самом деле похож на языческого бога, ему мешает одежда, – а она лежит на кровати и смотрит на него, как на картину, как на застывшую сказку о принце… Какая жалость, что ей это не нужно. Потому что он любит ее вроде всерьез. Сейчас, в свои восемнадцать. Может, если бы отмотал с ней пару десятков лет совместного брака, возненавидел бы, как старую каргу, злобную, некрасивую, необразованную. Она ведь ему ни по каким качествам в подметки не годится. Ни по красоте, ни по уму, ни по развитию. Он может всю ночь или полдня читать какие-то серьезные книжки. Даже из мусорного бака их приносит, очищает и сушит. Потом берет в руки, как великий подарок, и читает. А ей скучно на книги смотреть вообще.

Он и в постели – бог. Анна закусила до крови губу. Не думать о руках, губах Артема. Не вспоминать их последнюю ночь. Уничтожить, истребить в себе эти свои несчастные мечты про его чертовы носки и туфли, которые она собралась стирать и чистить. Ей такую честь не окажут. А тут… А тут парень-мечта, от взгляда на которого все рты открывают, стоит перед ней, на все готовый ради ее слова, вздоха, поцелуя.

– Дэн, а за что ты меня так любишь?

– Ни за что, – серьезно отвечает Денис. – Просто скрутило, как болезнь, задавило, как смерть, подняло до небес, как буран…

– Елки. Тебе бы стихи писать, учиться в каком-то лучшем университете. А ты с лопатой, на руках – мозоли. Любишь чужую бабу, которой платят за ночь.

– Не надо, Аня. Мне и так больно.

– Из-за того, что мне платят за ночь?

– Из-за того, что ты его любишь. Если бы просто так…

– Что? Ты бы простил, если бы просто так таскалась по другим мужикам?

– Ты совсем не понимаешь, что значит любить. То есть в моем случае не понимаешь. – Денис опустился на корточки у кровати, заглянул ей в глаза. – Ты же простишь все своему Артему, если будешь знать, что нужна ему. Не только на ночь. А у меня даже темы такой нет – не прощать тебя. Кто я такой, чтобы кого-то вообще не прощать? А тебя… Я узнал, что такое счастье. Это правда.

– Господи, – выдохнула Анна. – Счастье… Эта нищета, эта баба-непоймикто, то есть я, это все… Ты что, в зеркало не смотришь? Ты не видишь, как на тебя миллионерши заглядываются?

– Не вижу, – равнодушно сказал Денис. – В зеркало смотрю, когда бреюсь, умываюсь. Ты спросила, за что я тебя люблю? Вот видишь: какая ты щедрая по отношению ко мне. Ты видишь во мне то, чего, наверное, нет.

– Да… Твоя мать, наверное, миллион добрых дел совершила, раз ей был послан такой сын. Вот интересно просто. Ты такой: все прощу, как могу не прощать, дальше, наверное, по Библии. А вот если бы меня кто-то сильно обидел, избил, изнасиловал, сделал несчастной. И я бы тебе сказала: «отомсти», – ты бы тоже ответил: кто я такой, чтобы не прощать?

– Нет. Я бы тебе так не ответил.

– А что?

– Если ты скажешь убить – я убью.

Глава 19

Дина смотрела, как загипнотизированная, на кровь на полу у подоконника. На кровь, что пролилась из порезанной ладони Людмилы. Не могла отвести взгляда. Она на самом деле была сейчас не здесь. И не сейчас. Она стояла, как тогда, два года назад, на коленях перед родным и теплым телом Вадима, прижимаясь лицом к кровавым пятнам, которые забрали его жизнь. Ее жизнь. Она была безумна. Ей казалось, что она губами и слезами все исправит, все излечит, прогонит смерть.

Людмила брезгливо бросила осколки себе под ноги и не сдвинулась с места, чтобы пойти смыть кровь. Она смотрела на Дину, та, очнувшись, взглянула в ее глаза. Мороз по коже. Жестокий, немигающий взгляд, окровавленная рука… Кровавые пятна на спине Вадима. Письмо «Помяни рабу божию Викторию»… Зачем, зачем, зачем Дина сюда пришла?! Эта первая жена – страшный человек. Дина ступила в трясину, из которой может не выбраться. А Вадима все равно нет. Он не появится даже для того, чтобы ее спасти. Дома беспомощный Лорд.

– Так в чем все-таки дело? – сухо спросила Людмила. – Я написала в течение года два письма бывшему мужу, отцу моего ребенка. Сообщила, что дочь родилась и что она умерла. Ради этого стоило рыться в его переписке – тридцать три тысячи писем… Тащиться ко мне через всю Москву… Наш общий муж умер два года назад. И за все это время не было никаких вопросов. Вдруг появились?