Идрис-Мореход - Таир Али

Ворочаясь без сна в своей постели, он продолжает обдумывать предстоящее путешествие, заново прочерчивая пунктирный маршрут на воображаемой карте. С последним ударом часов угасающий было в печи огонь на мгновение вдруг оживает, и, открыв глаза, Идрис Халил успевает разглядеть в языке пламени причудливый силуэт огненной саламандры.

Он приподнимается на локтях. Прислушивается. Сохрани Аллах, что это? За хаотическими шорохами деревянного дома Идрису–мореходу слышатся чьи–то неосторожные шаги. Огонь в печи быстро гаснет, и в наступившей темноте остается лишь рыжее свечение углей. Дотянувшись руками до стола, он шарит в поисках спичек, находит их. Все так же, на ощупь, снимает стеклянный колпак с лампы. Одно плохо, он забыл заправить ее с вечера керосином! Почти сухой фитиль долго не разгорается. Ну, вот, наконец–то, свет!

За стеной раздается тихий, будто захлебывающийся крик. Скорее даже, стон.

Благословлен Аллах, милостивый и всепрощающий!

Опять отчетливо скрипят половицы.

Торопливо натянув брюки поверх теплых подштанников, Идрис Халил вытаскивает из–под матраса небольшой сверток. Начинает разворачивать его, а я уже знаю, что это… Бельгийский револьвер. Знаю, потому что однажды нашел (или еще найду — все зависит от точки отсчета) его ржавый призрак среди железного хлама, наваленного кучей в подвале дедовского дома.

Сбоку от бойка по кругу выгравировано: Льеж. 1909 год. Завод Николя Пиппера.

Тем временем Идрис Халил выходит из комнаты.

Направо — лестница, ведущая на первый этаж. Дальше — дверь в гостиную. По левую сторону коридора — спальня хозяина и комната мадам, сразу за которой находится вход в кладовку. Свет лампы вырывает из мерцающего мрака часть беленой стены и полосатого паласа на полу. Неяркие разноцветные полосы теряются в протяженной темноте коридора, который кажется бесконечным. И ужас перед этой кажущейся бесконечностью и пугающим звуком шагов, прерываемых отрывистыми завываниями ветра, совершенно парализует его. Проходит некоторое время, заполненное паническим страхом, прежде чем, преодолевая невидимое сопротивление дома, он делает первый шаг.

Сонм ночных призраков. Они обступают его со всех сторон, но, даже чувствуя на лице их теплое дыхание, Идрис–мореход продолжает свой путь.

Что–то щекочет и колет его босые ступни. Он внимательно смотрит себе под ноги: почти слившись с пестрым паласом, на полу лежат опавшие листья! Откуда они?! Наваждение! Окно в самом конце коридора вдруг распахивается, по листве пробегает легкий трепет, а через секунду, подхваченная налетевшим порывом ветра, она вся разом взлетает вверх и обрушивается на Идриса Халила. Задыхаясь в этом лиственном урагане, он невольно приваливается к стене, беспомощно выставив перед собой руки. Лампа выскальзывает из его дрожащих пальцев, и в одно мгновенье листья, летящие ему в лицо, вмиг охватывает пламя…

«Благословлен Аллах, повелитель миров…» — успевает прошептать он одними губами, прежде чем погрузиться в огненный смерч. И сила, заключенная в словах Книги, рассеивает страшное видение: горящие листья исчезают. Идрис–мореход, живой и невредимый, оказывается стоящим с лампой в руках в самой середине темного коридора.

Осторожно ступая, он продолжает свой путь.

Конец еще одного путешествия — высокая дверь с бронзовой ручкой. Прежде чем толкнуть ее и следом за моим дедушкой войти в спальню Хайдара–эфенди, хочу сделать короткую паузу, чтобы перевести дух.

…Очень многое в жизни Идриса Халила определилось противоречием между поэтом и мореходом. В известном смысле, все произошедшее с ним, начиная с той самой минуты, когда он покинул родной город, было предопределено внутренним столкновением этих двух разных Идрисов. Один из них, без сомнения, был Судьбой, другой — Случаем. Почти божественный дуализм, рожденный самим временем и зафиксированный в не стираемых записях на лбу, ведет его по жизни, то делая решительным и сильным, то беззащитным перед апокалиптическими призраками, вроде тех, что привиделись ему в темном коридоре.

Но, пожалуй, довольно об этом!

Отворив дверь, он увидел Хайдара–эфенди лежащим на ковре с перерезанным горлом. И смятые простыни, сплошь заляпанные кровью. Увидел собственное отражение в зеркале на комоде и, конечно же, Харута и Марута, склонившихся над неподвижным телом.

Крови было много. Темный след тянулся от кровати до того места, где лежал Хайдар–эфенди, и завершался большой лужей, алой посередине и черной по краям. Лицо хозяина белело в зыбком свете лампы, словно гипсовая маска — воплощение ярости и боли. Было совершенно очевидно, что смерть его оказалась тяжелой и мучительной, потому что, переходя по шаткому мосту от сновидца к сновидению, он, по складу своей натуры, до последнего продолжал упорно бороться за жизнь.

Все еще стоя на пороге, Идрис Халил вдруг подумал о том, что ночной убийца, возможно, все еще в доме и даже, может быть, прячется в этой спальне. От одной этой мысли по спине у него побежали ледяные мурашки, и он, быстро подняв лампу, осмотрелся по сторонам. Никого. В правой руке у него револьвер с взведенным курком, но даже с ним дедушка бессилен перед мгновенной атакой сзади! Что–то тяжелое и твердое обрушилось ему на голову и, даже не успев вскрикнуть, он, как подкошенный, повалился на ковер.

Водяные знаки Судьбы, явственно проступившие на взмокшем лбу, продолжают вести его все дальше, к неведомым берегам. Случайность: не заправленная с вечера лампа просто погасла, упав в лужу крови. Но будь в ней хоть на толику больше керосина, ему бы не избежать смерти в кольце огня!

Быстрая тень метнулась по коридору, скользнула силуэтом в открывающемся окне и исчезла.

…Темнота. Долгая пауза под неумолкающий свист ветра. Она заканчивается лишь после того, как теплые руки мадам Стамбулиа приводят Идриса Халила в чувство.

— Слава богу, ты живой!..

Сквозь какой–то зыбкий туман он с волнением разглядывает ее черные локоны, выбившиеся из–под кружевного чепца:

— Ты…

Она поцеловала его в губы.

В гостиной пробили часы. Всего один раз. И все то же гулкое бронзовое эхо, прокатившись по дому, возвестило начало нового дня.

— У нас мало времени! — сказала мадам, вдруг встрепенувшись, и поднялась с колен. — Надо торопиться!

— Куда?

Мадам не ответила. Она подошла к кровати, одним ловким движением сдернула одеяло и накрыла им Хайдара–эфенди:

— Прими, Господь, его душу!..

— Куда мы должны торопиться?

— У него было много врагов! — сказала она, обернувшись и посмотрев на Идриса Халила долгим и, как бы, оценивающим взглядом, добавила:

— Рано или поздно это все равно должно было случиться! Теперь нам надо самим устраивать свою жизнь. Ты согласен?

Идрис Халил кивнул. Но, странное дело, то, о чем он так долго мечтал, сейчас, скорее, напугало его, чем обрадовало, и вся его недавняя решимость улетучилась, уступив место холодной пустоте внутри.

Он подобрал с ковра свой револьвер и поднялся. Немного кружилась голова.

— Помоги мне сдвинуть кровать! Здесь должен быть тайник…

В спрятанном под полом окованном сундучке оказалось много бумажных денег. Сверху лежали оттоманские лиры, перевязанные красными шелковыми лентами, под ними пестрые пачки иностранных валют. В самом низу стопками были уложены золотые червонцы. Целое состояние!

Быстро переложив все содержимое тайника в чистую наволочку, мадам завязала ее узлом, после чего велела Идрису Халилу вернуться к себе и подождать ее.

На сборы ушло около получаса.

Она появилась в дверях дедушкиной комнаты в коротком приталенном пальто с каракулевым воротником и в элегантных ботинках по европейской моде. Поверх шляпки с вуалью была повязана пуховая шаль.

— Пора! Ты знаешь, что надо делать! — сказала она, протягивая Идрису Халилу керосиновую лампу. — Я буду ждать тебя внизу, у задней двери!

Огненные циклы!

Каждый шаг, каждое движение Идриса Халила умножается невидимыми зеркалами вокруг! 12 декабря 1915 года он возжег костер, бесконечные отражения которого почти и через сто лет продолжают мерцать где–то в моих сновидениях.

Идрис–мореход разбил волшебную лампу.

Она разбилась об стену, будто взорвалась! Оглушительный хлопок, и чудесная сила, заключенная в жестяном цилиндре с отчеканенными на нем лепестками лавра, мгновенно растеклась по ковру бегущим пламенем! Как продолжение ужасного видения! Как записанное на лбу проклятье!

Черные клубы горького дыма стелились по полу, вспыхнула занавеска. Языки огня, оставляя за собой на светло–желтых обоях жирные пятна, с треском взлетели к карнизу, и вдруг наступила быстрая темнота — гигантская тень шатром накрыла комнату: это Харут и Марут медленно опустились прямо в середину огненного потока.