Новая родня - Никул Эркай

«Да что же это такое? Почему её не забинтуют?»

Отвлёк его военврач. Он спросил ребят, как это им удалось так много карасей наловить.

Мальчишки наперебой принялись рассказывать, вызвав смех и шутки раненых. Никто не верил, что карасей из озёр можно выметать мётлами. Все думали, что это рыбацкая побасёнка.

— Кто не верит, пусть проверит! — настаивал Мика. И приглашал всех скорей поправляться да на рыбалку.

У раненых глаза загорелись. Но вот один паренёк, лежавший лицом к стенке, ни разу не повернулся. И сколько ребята ни старались заинтересовать его, так и остался лежать.

Даже, когда прощались, не повернулся. А девочка под пологом всё-таки проводила их глазами. Значит, слушала.

— Спасибо вам, ребята, — сказал военврач, когда вышли в раздевалку, — приезжайте почаще, может быть, и в этом упрямце пробудите интерес к жизни.

— А почему он такой?

— Потерял мальчишка ногу… ну и переживает.

Ребята переглянулись: как это можно «потерять ногу?»

— Операцию я ему сделал отлично. Постарался оставить культю немного ниже колена… Нога уже поживает… скоро можно будет ходить на костыле.

— Значит, отрезали?! — воскликнули ребята хором.

— Да, была раздроблена, гангренозная — пришлось… И вот не хочет теперь жить без ноги! Отвернулся к стенке — и всё. Кормим насильно…

— А с девчонкой что?

— Ах, эта, под марлей… Переломы рук. Ожог всего лица. Его нельзя бинтовать.

— Так и останется?

— Почему же, постараемся сделать ей лицо. Вот как только очистится от нагноения, начнём понемножку наращивать кожу. Будем брать взаймы по кусочку у добрых людей… От каждого понемножку— и девочке лицо!

— Живую кожу надо срезать?

— Да, конечно…

— Проклятые фашисты, с них бы живьём содрать за такое…

— Не простит им человечество, — нахмурился доктор, — час придёт — расплатятся за всё.

Ребята тоже нахмурились.

— Отомстим! — сказал Мика.

— Отомстим! — отозвался Юка.

Им захотелось немедленно очутиться на войне и бить этих подлых гитлеровцев, которые так казнят детей!

Когда они ехали домой, у Мики перед глазами всё была девочка, лишившаяся лица, а Юке не давал покоя мальчишка, повернувшийся к стене. Кто он? Чей такой? Как ему помочь?

— О чём задумался, Юка?

— Да всё об этом парнишке…

— А я о девчонке.

— Подумаешь, какое дело, давай ей свою кожу отдадим. Ты с одной щеки срежешь, а я с другой, вот ей и две сразу.

— Ты скажешь…

— А что — пожалел? Герой тоже, одной щеки жалко. Вот ногу, собери мы хоть сто штук, ему обратно не приделаешь.

— А твой дед-то живёт себе, не тужит при одной ноге!

— Так ведь он старый. Ему что, а мальчишка, наверное, горюет, что. без ноги его на войну не возьмут. Безногий — не боец.

— Как это — не боец? А твой дед, помнишь, про безногого пулемётчика рассказывал, который у Будённого в Первой конной был? Как засядет на боевую тачанку, как прикипит руками к пулемёту… Та-та-та-та! Никакие ему ноги не нужны… Лихие кони мчат!

— Да, дед здорово это рассказывал…

— Давай его попросим съездить в госпиталь да рассказать всё это мальчишке — глядишь, от стенки и отвернётся.

— Правильно!

С таким решением и вернулись возчики в родные Курмыши.

ТАИНСТВЕННЫЙ ПАКЕТ

— Ну, как там Галочка наша, как наша родненькая? — бросилась навстречу Марфа, как только завидела сына.

— Ой, мама, хорошо, уже пальчики двигаются. Она пальчиками шевелит, а на неё весь госпиталь радуется.

— Ты смотри-ка, значит, скоро домой возьмём.

— Да ещё полечат электричеством. Начнёт бегать-прыгать— сейчас же возьмём.

— Лишь бы не заскучала она там, не заплошала без материнской ласки… Слабенькая ведь, несчастная.

— Она-то не заплошает. Там и послабей есть и понесчастней.

И Мика рассказал про девочку, которая лежит с подвешенными руками и совсем без лица. И пожалел, что рассказал.

Мать так плакала, так страдала, что Мика забоялся, не разорвалось бы у неё сердце от горя.

Зато уж не пожалел он чернил, когда сел писать отцу на фронт. Такие казни на головы гитлеровцев призывал, что бумага корчилась и стальное перо не выдерживало. Три штуки сломал, пока одно письмо написал.

Марфа тоже горе не таила, рассказала про несчастную соседкам. И вот уже все курмышские женщины охают и вздыхают, жалея бедную девочку «без лица».

Наслушавшись их рассказов, к Мике забежала Светлана «А я знаю».

— Правда это?

— Правда.

Она только губы поджала: а почему я не знаю? И сейчас же подала сигнал своим девчонкам: «Все на сбор!».

О чём они говорили, неизвестно. Девчонки собрались одни, без мальчишек. И вдруг после этого сбора появились у них на щеках, на лбах, на подбородках какие-то значки-квадратики, ромбики, треугольники. И все пять Светлан, четыре Людмилы и три Тамары расхаживали по деревне с этими значками таинственно грустные.

Как у них мамы и бабушки ни допытывались, что это значит, отмалчивались.

Ребята поинтересовались, в чём дело, но ни одна из Светлан, Людмил и Тамар не проговорилась.

Поскольку имена у них были одинаковые, в школе для отличия девочкам быстро дали прозвища: «А я знаю», Птичка, Булка, а одну Светлану прозвали Луной — уж очень она была щекаста да круглолица.

И вот Светлана-Луна расхаживала какая-то особенно важная. Но почему важничала, она тоже не проговорилась.

— Ладно, — обиделись ребята, — когда-нибудь мы вам зачем-нибудь понадобимся, так сами скажете.

И, конечно, понадобились. Светлана «А я знаю» попросила взять её с собой, когда повезут в госпиталь молоко.

— Скажешь всю правду — возьмём.

— Не могу, мы клятву дали.

— Какую? Зачем?

— А затем, что мы не хотим наших матерей заранее расстраивать. Вот когда дело будет сделано, тогда уж пусть…

Ничего не понятно. Эта Светка была чересчур хитрая. Она потому и вызвалась почту разносить на своих длинных ногах, чтобы первой узнавать все новости. Она не только доставляла газеты и письма, а старалась и почитать их вслух получателям. И всё, что делается на фронте, и как там воюют курмышцы, — она знала во всех подробностях. И охотно делилась с ребятами. А здесь на вот тебе — не желает сказать, что это девчонки задумали.

Обиделись мальчишки и заявили:

— Раз ты нам не доверяешь, мы тебя с собой не возьмём.

— Ах, не возьмёте, ну и сами не поедете! — пригрозила Светлана.

Ребята не придали этому значения и пошли просить деда Акима съездить с ними вместе поговорить с мальчишкой, отвернувшимся к стене. Но старик сказал, что возить сейчас в госпиталь нечего. Коровы почти перестали доиться, в кладовке всего одна фляга молока. А мальчишке ничего не сделается: належится, наскучается, надоест — сам встанет!

Ребята доказывали, что мальчишке совсем плохо, а дед — своё:

— Обойдётся, молодо-зелено… Я тоже глуп был. Не хотел без ноги в родную деревню возвращаться. Невесте на глаза стыдно было показаться… А вишь теперь, как ловко на одной ноге поворачиваюсь! — В конце концов старик всё-таки согласился и сказал — Ну ладно, прокачусь до госпиталя, если Евсей подводу даст.

Ребята помчались к дяде Евсею. А тот мрачно сказал:

— Вы что, газет не читаете? — и показал статью в районной «Заре» о том, что в Курмышах медлят с вывозом сена из лугов, а весна и разлив не за горами…

Заметка была обведена красным карандашом. И ребята сразу заподозрили руку Светланы. Вот вредная девчонка, не могла вручить газету на день позже… когда они были бы уже далеко!

— И правильно нас критикуют, — ворчал дядя Евсей, — не будет сена — не будет и молока. Вот заиграет река и унесёт наши стога, пока мы кто в лес, кто по-дрова! Всё кончено, с сегодня мобилизован весь транспорт!

— Но, дядя Евсей, в кладовке есть одна фляга молока, которую нужно отвезти в госпиталь, давайте мы её доставим на моём рогатом Коне! — взмолился Мика.

— Такую малость можно доставить и на козе! — усмехнулся дядя Евсей и не дал запрячь быка.

Все планы у наших ребят рушились. Они ведь задумали сразу много дел сделать: отвезти дедушку Акима для беседы с безногим мальчиком, а самим встать на лыжи да уйти напрямик от госпиталя к полустанку. И лыжи в сани положили, и харчи. И вот на тебе!

Очень расстроился Мика. Недавно он дяде Ев-сею жизнь спас, а тот подводой не может выручить… Конечно, если бы он знал, как она нужна ребятам… Ну да ведь взрослым всего не объяснишь.

— Вот насмешник, вспомнил о моей козе!..

При этих словах друга Юка стукнул себя по бокам и рассмеялся.

— Ты чего это?

— Да я вспомнил о твоём лохматом скакуне!

Мика так и подскочил. И, обрадованные неожиданной догадкой, друзья принялись бороться и валяться в снегу.

А через некоторое время коварная Светлана, пробегая мимо кладовки с сумкой, полной газет и писем, невольно задержалась. Что-то весёлое творилось здесь, судя по смеху, раздававшемуся из толпы мальчишек. Вся улица собралась.