Тайна старого замка - Казимеж Коркозович

— Что вы говорите? — я был удивлен до крайности. — Вы решили эти загадки? А для чего тогда все это следствие?

— Об этом мы поговорим позже. А сейчас, кажется, ваша очередь.

Действительно, вслед за выходящим Станеком в дверях показался протоколист, назвавший мою фамилию.

Офицер милиции был красивым молодым человеком. Он приветствовал меня вежливой улыбкой, указывая место по другую сторону библиотечного стола.

Прозвучали первые стереотипные вопросы, касающиеся анкетных данных. Перо протоколиста быстро бегало по бумаге.

Следующие вопросы касались обстоятельств, при которых я нашел тело, моего отношения к покойному, возможных наблюдений и выводов, относящихся к делу, места моего нахождения в предполагаемое время убийства — одним словом всего, что имело непосредственную связь со смертью Процы.

С растущим изумлением я заметил, что непонятные и загадочные события, предшествовавшие гибели Процы, казалось, мало интересовали офицера. Мои рассуждения на эту тему либо встречались равнодушно, либо бесцеремонно прерывались.

Помня, однако, о своей роли допрашиваемого и, следовательно, теоретически одного из подозреваемых, я не обнаруживал своего удивления. Когда через несколько минут допрос закончился, я, не забыв обещание, данное Броне, спросил поручика, можно ли мне, как журналисту, присутствовать при допросе остальных. Я ожидал решительного отказа, но поручик сразу же согласился:

— Не вижу никаких препятствий. Можете остаться.

Удивленный и обрадованный, я освободил место и уселся на стул у окна за спиной офицера».

Продолжение записок Хемпеля:

«Никто из отдыхающих не внес никаких новых подробностей. Стереотипные вопросы задавались в банальной последовательности, и ответы можно было предвидеть заранее. Мне уже порядком надоело, и я, должен признаться, был удивлен отсутствием изобретательности и основной, если так можно выразиться, нити в работе следователя.

Поручик довольно быстро закончил допрос Шаротки и вызвал последнего человека. Им был Болеша, спокойный и полный достоинства. Он поклонился офицеру и повторил поклон еще раз, когда тот жестом пригласил его сесть.

После обычного вступления поручик некоторое время разглядывал свои ногти, а потом перенес взор на сидящего напротив Болешу и задал неожиданный для меня вопрос:

— Скажите, пожалуйста, почему вы носите фальшивую фамилию — Болеша?

Тот побледнел и откинулся на спинку стула, как человек, получивший удар в грудь.

Наступило молчание. Протоколист поднял голову и бросил на допрашиваемого короткий взгляд. Наконец, тот, казалось, машинально повторил вопрос поручика:

— Почему я ношу фальшивую фамилию?

— Ну да. Я ведь, кажется, ясно спросил. Слово «фальшивую» я употребляю потому, что вы не изменили фамилии официальным путем.

— Я изменил фамилию во время оккупации...

— Из-за чего?

— Я должен был скрываться.

— От кого?

— От... гестапо...

— А случаем не от подпольных патриотических организаций?

— Это обвинение я решительно отвергаю.

— Раз было так, как вы говорите, то почему после окончания войны вы не вернули себе настоящую фамилию?

— Для этого были причины.

— Какие?

— Что, я обязательно должен отвечать на этот вопрос?

— Как сочтете нужным.

Болеша какое-то время глядел на пол, потом перенес взгляд на меня и, наконец, на поручика.

— Хорошо, я объясню. Только прошу это не разглашать, — он снова посмотрел на меня, как будто давая понять, к кому прежде всего относятся эти слова. Я отвернулся и стал равнодушно глядеть в сторону.

— Я не живу со своей женой давно, как раз со времени оккупации. Жена моложе меня на двенадцать лет. Как я уже сказал, в период оккупации я вынужден был скрываться. Долгое время меня не было дома, и наша семья распалась. Жена не сумела приспособиться к трудным условиям того времени. И, отличаясь красотой, тем более была подвержена соблазнам легкой жизни. Она поддалась этим соблазнам и до такой степени, что скоро стала известной в городе — известной именно с этой, худшей стороны. Когда война окончилась, у меня не было денег на развод, а позже мы уже не жили вместе, я просто не придавал этому значения. У меня были фальшивые оккупационные документы, которые я и использовал, не желая возвращать себе скомпрометированную фамилию. Вот все.

— А почему вы не узаконили новую фамилию?

— Опасался, что придется объяснять подлинные причины перемены.

— К сожалению, это не очень убедительный аргумент. Что касается вашего объяснения, то оно будет проверено. А теперь вернемся к нынешнему делу. Чем вы занимались с двенадцати часов до обеда, то есть до трех часов дня, в день смерти Процы?

— До полудня мы играли в теннис. Потом вернулись домой, чтобы освежиться. Когда вскоре я вышел прогуляться, то видел на террасе Процу, сидевшего в шезлонге.

— Я вижу, у вас здесь все очень любят прогулки.

— По-моему, в этом нет ничего удивительного. Ведь мы на отдыхе, погода стоит прекрасная, и все стараются как можно больше быть на воздухе.

— А почему в таком случае вы пошли на мельницу?

— Я?.. — Болеша сморщил брови. — На мельницу? Это какое-то недоразумение! Я не был на мельнице!

— В этот день или вообще?

— Вообще туда никогда не ходил!

Поручик потянулся к лежащему рядом кожаному портфелю и вынул из него что-то завернутое в платок. Потом он положил сверток перед собой и развернул его. Я увидел лежавшую на белом полотне маленькую никелированную зажигалку.

— Это ваша зажигалка?

Болеша подтвердил охрипшим голосом.

— А как в таком случае вы объясните тот факт, что мы нашли ее на чердаке мельницы в углу между ящиком и стеной?

— Я... я... право не знаю.

— Не знаете? Но вы знаете, что труп находился именно в этом ящике?

— Это знаю...

— Откуда?

— Все об этом говорили, это известно не только мне! Послушайте, это какое-то трагическое недоразумение, какая-то загадочная история! Я не чувствую за собой никакой вины, я вам клянусь...

— Хватит! — коротко прервал офицер. — Могу вас заверить, что дело будет выяснено так, чтобы не осталось никаких сомнений.

— Я повторяю, что вообще не ходил на мельницу — ни тогда, ни до этого, ни после. Я был на прогулке, потом вернулся к обеду! Вот все, что я могу сказать на эту тему.

— В каком направлении вы ходили на прогулку?

— Я хотел навестить Брону, но в огороде его не застал. Тогда я пошел через сад и вышел на дорогу, которая ведет в город.

— И, конечно, по дороге вы никого не встретили?

— Нет, хотя я видел вдали людей, работавших в поле.

— Это еще ни о чем не говорит. На этом сегодня закончим. Прошу вас не выходить из комнаты.

— Я что, арестован?

— Я вас задерживаю. Вы будете переданы в распоряжение следственных органов. Поедете с нами.

Болеша поднес трясущуюся руку к губам, а потом опустил на нее голову. Поручик встал со стула.

— Я могу собрать свои вещи или хотя бы привести их в порядок?

— Мы это сделаем сами. Вы останетесь здесь с нашим сотрудником. Прошу вести себя спокойно. Предупреждаю, что он вооружен и имеет право в случае необходимости применить оружие.

Офицер обменялся взглядом с протоколистом и кивнул мне. Мы вместе вышли в холл, где всем было приказано ожидать окончания допроса.

Все головы повернулись в нашу сторону. Поручик обратился к собравшимся:

— Начальная стадия следствия закончена. Гражданин Болеша поедет со мной. Может быть, кто-нибудь хочет сказать мне что-либо дополнительно?

Ответом было общее молчание.

— Прошу всех оставаться в пансионате.

— А подвалы должны быть все время закрыты? — спросил Станек. — Это для меня очень неудобно — я там держу некоторые запасы продуктов и топлива.

— Теперь это не нужно, можете их открыть.

Машина уже стояла во дворе. Оба милиционера и Болеша между ними вышли из дома. Болеша прошел мимо нас с опущенной головой, ни на кого не глядя».

Глава седьмая

Несмотря на замешательство после ареста Болеши и общее подавленное настроение, вызванное смертью Процы, ужин был съеден с аппетитом, так как никто в этот день не обедал. Присутствие Хемпеля при допросе значительно повысило его авторитет в глазах всего общества. Невольно ему была отведена роль арбитра во всех спорных вопросах, касающихся происшедших событий.

Журналист с нетерпением ждал конца ужина, когда он сможет поговорить с Броной и выяснить, что тот имел в виду, говоря о решении загадки.

Брона сам облегчил ему эту задачу. Когда Хемпель встал из-за стола, он подошел к нему и тихо произнес:

— Незаметно уйдите и загляните ко мне. У меня новые важные известия.

Хемпель кивнул. Что за новые и — как подчеркнул Брона, не терпящий преувеличений, — важные известия мог он иметь теперь, когда после ареста Болеши дело шло к концу?

Уйти незаметно оказалось делом нетрудным: после событий дня все чувствовали себя разбитыми и усталыми и после ужина сразу разошлись по своим комнатам.