Стальная империя - Сергей Александрович Васильев

– Да, прелюбопытно… Скажу честно, не ожидал, – скользнув взглядом по фигуре монарха, Ленин повернулся к нему спиной и опять упёрся глазами в карту, демонстрируя своим видом категорический отказ от соблюдения дворцового политеса со всеми поклонами, титулованиями и прочим самодержавным «непотребством».

Император встал рядом, чиркнул спичкой, и по фойе поплыл аромат душистого трубочного табака.

– Хотел полюбопытствовать, Владимир Ильич, вы уже закончили книгу «Что делать?» – вполголоса осведомился монарх, не отрывая взгляда от наглядного пособия.

Ленин резко повернулся, наклонил голову набок и уже внимательно, со своим знаменитым прищуром, посмотрел на испещренное мелкими шрамами, как оспинами, лицо императора.

– А вы и это знаете?.. Впрочем… после поздравления с первым номером «Искры» уже не удивлюсь. Но, простите, почему вас так интересует именно эта моя работа?

– Потому что меня волнует тот же вопрос, – губы монарха тронула улыбка, а глаза продолжали шарить по карте.

– Но там я рассматриваю задачи революционного переустройства мира…

– И ведущей роли организации профессиональных революционеров в этом процессе, – закончил за Ленина император.

– Точно так! Именно революционеров, – отчеканил последнее слово Ленин, – поэтому удивителен такой интерес именно вашей персоны.

Монарх наконец оторвал глаза от карты и тоже повернулся к Ленину. Что-то было в этом взгляде такое, что смутило и одновременно насторожило Ильича. Читалась в нём крайне сложная гамма чувств, но вот чего точно не было, так это вельможного высокомерия, а ведь именно с ним обычно носили своё «Я» представители аристократии.

– А что же тут удивительного, – пожал плечами император, и в глубине его зрачков заплясали чёртики, – если профессиональными революционерами могут называться буржуазный интеллигент Маркс, капиталист Энгельс, дворянско-генеральские отпрыски Ульянов и Потресов, князь Кропоткин, то почему же таковым не может быть самодержавный государь? Что за дискриминация?..

– Да потому что, дражайший… – начал вскипать Ленин.

– Тиран, – перебил его император, – зовите меня просто Тиран. Во-первых, это правда, во-вторых, я уже привык. И вы привыкайте, потому что именно так вас будут называть в случае победы пролетарской революции, причём не только враги, но и ваши соратники.

Произнося последние слова, император бросил косой взгляд на Потресова. Тот буквально захлебнулся от возмущения, но промолчал, остановленный ленинским жестом.

– А вы не сомневаетесь в победе пролетарской революции? – с трудом скрывая сарказм и грассируя, спросил Ильич.

– Я не сомневаюсь в победе профессиональной организации революционеров при наличии ясных, социально одобряемых целей, достаточной настойчивости и уверенного руководства, – без тени усмешки ответил император. – А уж как её назвать, пролетарской, крестьянской или общенародной – это дело вкуса и вопрос конкретного политического момента, не более того…

Ленин тряхнул головой, прогоняя майские воспоминания, улыбнулся, перелистнул страницу, перечитал ранее написанное.

Основатели современного научного социализма Маркс и Энгельс по своему социальному положению сами принадлежали к буржуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции.

Надо усилить… Обязательно требуется подчеркнуть… Перо ткнулось в чернильницу, и по бумаге рассыпался бисер ленинского почерка:

«А наши мудрецы в такой период, когда весь кризис русской социал-демократии объясняется тем, что у стихийно пробужденных масс не оказывается налицо достаточно подготовленных, развитых и опытных руководителей, вещают с глубокомыслием Иванушки: „плохо, когда движение идет не с низов!”

И вот я утверждаю:

1) что ни одно революционное движение не может быть прочно без устойчивой и хранящей преемственность организации руководителей;

2) что чем шире масса, стихийно вовлекаемая в борьбу, составляющая базис движения и участвующая в нем, тем настоятельнее необходимость в такой организации и тем прочнее должна быть эта организация (ибо тем легче всяким демагогам увлечь неразвитые слои массы);

3) что такая организация должна состоять главным образом из людей, профессионально занимающихся революционной деятельностью…»

«Вот теперь хорошо. Теперь можно перейти к следующему вопросу», – отметил про себя Ленин и невольно опять улетел воспоминаниями в ту теплую майскую ночь, которая продолжилась такой же фразой.

– Рабочие достаточно умны, чтобы разобраться «что такое хорошо и что такое плохо»! – запальчивой скороговоркой частил Ленин, расплескивая горячий чай, принесенный адъютантом. Разговаривая про Обуховский завод, собеседники незаметно переместились внутрь зала, где неслышно скользящие служащие канцелярии уже раскладывали по столам папки со сводками и отчетами для следующего, утреннего совещания. – Нужно только не затыкать им рот и не заставлять зажмуривать глаза! Как только они поймут, что работают на себя, что результаты их труда никто не присваивает, производительность и качество производства взлетят на такой уровень, который и не снился частным предпринимателям!

– Простите, но кто же сейчас заставляет зажмуриваться? – удивлялся император, с чувством прихлебывая душистый напиток и явно получая удовольствие от разговора. – Ваша «Искра» совершенно открыто продаётся во всех городах, ваши речи на митингах никто не прерывает и не запрещает.

– Этого мало, – как всегда резко, рукой рубанул воздух Ленин, – этого абсолютно недостаточно! Агитация и пропаганда – это средство, а не цель. Только политическая власть трудящихся придаст необратимый процесс изменениям и сделает переход на новый, более высокий уровень производственных отношений необратимым!

– И тогда производительность освобождённого труда вырастет настолько, что старые, капиталистические отношения станут абсолютно неконкурентоспособны, – вставил, наконец, Потресов свое слово, чтобы не выглядеть статистом.

– И партия социал-демократов готова взять на себя ответственность именно за такой результат… – не спросил, а именно резюмировал император.

Оба революционера одновременно и согласно кивнули, не понимая, к чему клонит монарх.

– Хорошо, будем считать, что по одному принципиальному вопросы стороны договорились, – кивнул самодержец, раскуривая очередную, бессчетную трубку. – Надеюсь, вы согласны с Марксом, что «вопрос об истинности познания – это вопрос практики»? В таком случае я предлагаю вам на деле доказать работоспособность вашей теории. После январских событий у нас возникли некоторые принципиальные разногласия с губернатором Финляндии генералом Бибиковым, вынужденным подать в отставку. Как вы, Владимир Ильич, писали про его работу: «Мы все еще до такой степени рабы, что нами пользуются для обращения в рабство других племен. Мы всё еще терпим у себя правительство, не только подавляющее со свирепостью палача всякое стремление к свободе в России, но и пользующееся, кроме того, русскими войсками для насильственного посягательства на чужую свободу!» Необходимо перейти от теории к практике. В качестве таковой предлагаю именно Финляндию, только без Выборгской губернии, необдуманно присоединенной в 1811 году… На неё имеются отдельные планы. Финское княжество уже является государством в государстве, поэтому тамошние изменения будут вполне легитимны и автономны. Мы вас кооптируем в комитет по делам Финляндии и его исполнительный орган – Сенат, а далее – как пожелаете, можем оформить ваши полномочия генерал-губернаторством. Пожелаете – идите во власть демократически, через участие в выборы в местный Сейм.

Убеждайте.