Чувства добрые - Ямиль Мустафиевич Мустафин

так, точно рос с ними на одной улице. Притаившись в кустах, он не раз слышал, как старый табунщик нещадно ругал их, если белая кобылица хоть на сажень отходила от табуна.

— Да вас на каторгу сошлет хозяин, если она пропадет. И волк может задрать, аль какой лиходей уведет…

Пастухи отмалчивались и поспешно загоняли чистокровную в табун.

Вот и сейчас белая гордо расхаживала среди лошадей и явно норовила отбиться от табуна. Молодые жеребчики, пользуясь тем, что рядом нет вожака, игриво тыкались мордами в ее бока, негромко пофыркивали и влюбленно заглядывали в голубые глаза.

Азамат знал, что ему не удастся обуздать чистокровную и ускакать, если она не отобьется от табуна, — жеребцы закружат, затопчут Азамата, а тогда уж, в лучшем случае, на шум выскочат пастухи, примчится вожак.

«Ну как ее выманить из табуна?» — отчаивался Азамат, не в силах отвести завороженного взгляда от белой красавицы. Он еще ни разу не видел ее так близко. Омытая дождем, кобылица казалась белее снега. Она даже чуть голубилась. Это, видно, оттого, что земля курилась и брезжил рассвет. Густая блестящая грива волновалась на атласной шее, а нежное, томное ржанье напоминало Азамату свадебную мелодию курая!

Завороженный красотой животного, Азамат даже позабыл об осторожности и чуть приподнялся на руках. И вдруг табун замер, насторожился, заволновался. Молодые жеребцы прекратили возню, плотно окружили, белую и, прижав уши, вытянули оскаленные морды в сторону человека. Азамат прильнул к земле и, не замечая, что царапает лицо о ветки шиповника, стал отползать назад. Прискакал вожак. Огласив небо воплем, он рысью обежал табун и, как арканом, стянул его в живой клубок. Стиснутая лошадьми, белая недовольно заржала и стала выбираться из толчеи. Встревоженный Кара-буре подскакал к месту, где только что лежал Азамат, и начал долбить землю мощными копытами: примятая трава, поломанные ветки, непонятные следы… Но запаха, по которому вожак мог определить врага, не было: пахло обычной мокрой травой, прелью леса, землей…

А он лежал буквально в двух саженях от разъяренного жеребца, в колючих кустах шиповника, и боялся шевельнуться, даже дышать боялся. Он отчетливо видел налитые кровью глаза. Ноздри жеребца с редкой щетиной тронутых сединой усов раздувались; ни разу не стриженная грива колыхалась почти у самых копыт, похожих на сковородки, которые фунтами выворачивали дерн.

Кара-буре еще раз затрубил победно и так пронзительно, что на время воцарилась звенящая тишина. Только слышно, как плюхались в лужи крупные капли стихающего дождя. Вскоре тяжелый топот вожака, приглушенный размокшей землей, затух возле табуна.

«Пронесло!» — мелькнуло в голове у Азамата, и ему стало жутко. Такое чувство он испытал лет пять назад, когда в первый раз в жизни увел чужого Коня. Тогда был такой же дождливый день…

…А началось все очень просто: Азамату хотелось быть счастливым. Ему было двадцать, и он уже пять лет батрачил у зажиточного Гарифуллы. Пара лаптей, старый бешмет с хозяйского плеча да войлок, изъеденный молью, на котором спал Азамат, — вот и все богатство. Одну мечту таил Азамат: как бы побыстрее заработать на лошадь. И казалось ему, что с лошадью непременно придет счастье, а какое оно будет — батрак не знал.

Собственную лошадь Азамат видел даже во сне. В страдную пору, когда от усталости невозможно выпрямить окаменевшую спину, а рукоять серпа, как припаянная, врастала в ладонь, Азамату виделся на поле табун крылатых лошадей. Они манили его в неведомые края, шелест развевающихся грив отдавался в ушах, от звона их копыт замирало сердце…

Азамат, как малое дитя, улыбался видению и облизывал пересохшие губы.

— Ты что? — спрашивал сердито хозяин. — Небось опять лошади привиделись?

— Ага… — простодушно отвечал Азамат и, забыв про усталость, снова начинал жать зло и остервенело: ему так хотелось стать счастливым…

«Как есть юродивый!» — думал хозяин, глядя на то, как ладно жнет батрак. А вслух подхваливал:

— Старайся, Азамат, старайся. Всемогущий аллах не забудет нас. Будет у тебя своя лошадь…

Хозяин не дал Азамату лошади ни этой осенью, ни следующей. И мир померк для Азамата. Обычно добрые, но грустные глаза батрака стали злыми, душа ожесточилась. Теперь он светлел лицом только тогда, когда оставался наедине с хозяйскими лошадьми: убирал в стойлах, задавал корм. Он нежил каждую животину, терпеливо очищал от репейников гривы, деревянным гребнем расчесывал тощенькие хвосты, осторожно отдирал с раздутых боков свалявшуюся шерсть, струпья. Называл коней Азамат одинаково ласково: «Милые мои красавцы…» Казалось, парень не замечал ни распухших, похожих на бутылки коленей, ни вечно понурых голов, чудно болтающихся на тонкой, жилистой шее.

Наверное, Азамат так бы и батрачил, тщетно ожидая своего счастья, если б однажды осенью к хозяину не заехал на тройке русский купец.

— Распряги лошадей да корму задай! — приказал хозяин по-русски.

— Не опои гляди! — бросил купец.

Азамат выскочил во двор и опешил: тройку разгоряченных серых коней едва сдерживал здоровенный кучер с черной бородой. Пристяжные были чуть пониже коренника. Они пританцовывали на месте. Коренник приседал на задние ноги и нетерпеливо перебирал передними, точно под ним горела земля.

Бородач взмахнул вожжой и озорно крикнул ошеломленному парню:

— Посторонись, малайка! Растопчут аргамаки!

Но Азамат, блаженно улыбаясь, пошел навстречу беснующейся тройке.

— Говорю ж, растопчут! — уже со страхом в голосе закричал кучер и осадил тройку.

Только что озорно хохотавший, он глупо улыбался, глядя, как Азамат спокойно подошел к кореннику и похлопал его по влажной крутой шее, снял ладонью пену с губ. Конь недовольно дернул головой, прижал уши. Запели было колокольчики, но как будто спохватились и умолкли.

— Какие красивые… — не сказал, а пропел Азамат.

— Да-a, звери! — поддакнул кучер, все еще удивляясь смелости башкира.

— Какие звери? — удивился парень. — Это же… это же… — Азамат старался подобрать слово и вдруг сказал: — Лебеди! Настоящие лебеди! Посмотри, агай, какая шея! А голова? Красавцы!

Бородач затрясся от смеха, тарантас качнуло на рессорах, как ладью на волнах.

— Кра-а-а-са-вцы! Гляньте-ка, в лаптях, не опушился еще, а тоже «красавцы»!

Кучер гоготал долго, пока коренник сердито не забил ногами. Батрак даже забыл, зачем пришел. Повлажневшими от счастья глазами он влюбленно смотрел на аргамаков: готов был верить, что этих красавцев послал ему сам аллах.

О том, что коренник исчез, узнали только утром, когда кучер пошел закладывать тройку. Он бросился на сеновал за батраком, чтобы узнать, куда девалась лошадь. Но там только ветер ворошил сухие травинки. Не было даже войлока, на котором спал Азамат.

Еще не веря, что пропажа дело рук батрака, кучер начал