Сибирская амазонка - Ирина Мельникова

Перетятько, побагровев от неловкости, все порывался что-то сказать. Но старик шикнул на него, и староста замолчал, виновато поглядывая на атамана.

Вслед за стариком поднялись остальные посланцы Полтавки. Перетятько вновь попытался найти пути к соглашению.

— Никита Матвеич, лучше нам полюбовно договориться.

Ведь мы и вправду соседи. Что ж лоб в лоб становиться?

Сколько еще лет рядом жить!

Атаман посмотрел снизу вверх — вставать он не собирался, подчеркивая этим свое хозяйское положение. Да и почему он должен кланяться каким-то мужикам, провожать их… Он их ни по делам, ни тем более в гости не приглашал.

— Закон не позволяет! Закон! — произнес он с расстановкой, но решительно, отсекая возможность дальнейших переговоров.

— Смотри, атаман! — Старик криво усмехнулся. — Отольются тоби наши слезки. Кабы сам кровушкой не умылся.

— Ах, ты!.. — Шаньшин задохнулся от гнева. Вскочил и, топорща в ярости усы, гаркнул:

— Петро! Иван! — И когда два дюжих казака при шашках и нагайках выросли на пороге, махнул рукой на мужиков:

— В шею их, в шею! И чтоб даже шагу на крыльцо, чтоб в станицу вовсе, — он перевел дыхание и крикнул уже в спину торопливо покидавшим канцелярию посланцам Полтавки:

— ..не пущ-щать!

Никита Матвеевич вздохнул и поднес к глазам казенную бумагу с инструкцией, писанной неким полковником Кудряшовым, в которой разъяснялся порядок охраны границы иррегулярными, то есть казачьими, войсками.

— Ишь ты, — атаман сердито отбросил бумагу, — писака! И близко не стоял с казаками, а вишь выдумал! Иррегулярные войска! — произнес он с презрением и сплюнул с крыльца. — Допрежь, чем писать, на границе надо побывать и не на коняке проехать, а на пузе вдоль нее проползти. — Он опять сплюнул и еще с большим негодованием произнес:

— Развели в штабах баглаев[17]. Нас бы поспрошали сперва, бумагомараки!

Сорвав плохое настроение на бумаге, Никита Матвеевич несколько успокоился и сладко зевнул. Можно было вздремнуть до приезда гостей, но в дом он не пошел. Набив трубку ароматным табаком, он закурил и блаженно прищурился. Как хорошо иногда почувствовать себя, хотя бы на короткий срок, ничем и никому не обязанным. А просто сидеть бездумно, глядеть на небо, на облака, что гигантскими башнями встают на горизонте, прислушиваться к слабым звукам и шорохам засыпающей природы.

Облака тем временем потемнели, растеклись по небу серой пеленой. Тензелюкский голец скрылся в густой туманной завесе. Вдруг из туч хлестанула молния, и Никита Матвеевич перекрестился. Грозы еще не хватало! Но одновременно с первым ударом грома ворвался в станицу заливчатый перезвон колокольцев.

Шаныиин радостно вскинулся, но тут на пороге показались жена и его младшие — близнецы Сашка и Шурка.

— Кажется, Гаврюша? — Елена Сергеевна радостно посмотрела на мужа. — Припозднились, но все ж к ночи добрались!

Никита Матвеевич посмотрел из-под руки на гору. Тройка и несколько верховых уже миновали самый крутой участок.

Еще пара минут — и они здесь! Близнецы, уже не дожидаясь команды, кинулись к воротам и распахнули их во всю ширь, а Степан, прижимая шапку к широкой груди, встречал тройку с улицы.

Шаньшин прикрикнул на жену, чтобы не глазела понапрасну, а мчалась бы в дом и проверила, все ли готово к приему гостей, и сам проворно сбежал по ступенькам вниз. Бренча колокольцами, во двор въезжала тройка добрых гнедых лошадей.

— Здорово, станичники! — приветствовал Никита Матвеевич казаков, спешившихся у коновязи за воротами. А глаза уже искали сына. Гаврюха вошел во двор вслед за коляской, ведя в поводу своего коня. — Как добрались? — спросил атаман и, не дожидаясь ответа, тут же задал второй вопрос:

— А гостей, что ж, встретил али нет?

Гаврила сбил папаху на затылок и засмеялся:

— Сморило гостей с непривычки! Всю дорогу бодрились, а верст за пять до станицы, чую, засвистели носами. Решил не будить.

Но, заслышав громкий разговор, приехавшие выглянули из коляски. Иван первым выпрыгнул из экипажа. Прихрамывая, видно, отлежал ногу, и радостно улыбаясь, он направился к Никите Матвеевичу. А тот широко раскинул руки ему навстречу.

— Иван Лександрыч, дорогой! Рад тебя видеть! — Он по-медвежьи облапил гостя, приподнял его над землей и даже слегка встряхнул, отчего лицо Ивана покраснело и приобрело растерянное выражение. Атаман вернул его на землю и отступил, окинув гостя умильным взглядом.

Иван встряхнулся, поправил тужурку и пожал руку атаману. Глаза Вавилова радостно сияли.

— Вот и свиделись наконец! По правде, я уж и не думал, что в этом году получится. Служба такая, сам понимаешь…

— Што ж не понимать, коли сами служивые, — басил добродушно атаман и продолжал внимательно разглядывать Ивана. — Смотри-ка, исхудал совсем. Видать, не хлеб с медом служба, а? Вона и седина пробивается… — Он хлопнул Вавилова по спине. — Да што это я? Такой же молодец, Иван Лександрыч! Орел! Богатырь!

«Богатырь» ухмыльнулся и смущенно посмотрел на Алексея, а Шаньшину полушутя, полусерьезно сказал:

— Плюнь, Никита Матвеич, сглазишь!

— Дело говоришь, Иван Лександрыч, как бы не сглазить, — усмехнулся атаман и сплюнул три раза. Обхватив Ивана за плечи, слегка потряс его. — Ничего, нас никакая хитина[18] не возьмет. Мы ведь, Ваня, из одного булата кованы, на одном оселке правлены.

— Это точно! — расплылся в довольной улыбке Вавилов и повернулся к Алексею, который продолжал стоять рядом с экипажем:

— А это, Никита Матвеич, друг мой лучший — Алексей Дмитрич Поляков. Сговорил я его с собой, а то он от городской пыли совсем зачах!

— Хорошее дело! — Атаман крепко пожал руку Алексею. — Добро пожаловать на казачью землю. — И, заглянув ему в глаза, весело прищурился:

— И как только женка такова молодца в наши края отпустила? У нас девки справные да хваткие, живо уговорят!

Алексей покраснел, а Иван ответил вместо него:

— Не женат он еще, Никита Матвеич! Все на службу ссылается, что некогда! А по мне еще не нагулялся вдосталь!

— Ничего, парень — не девка, его товар долго не портится! — И Шаньшин уже по-свойски хлопнул Алексея по плечу. — А хошь, мы здесь тебе кралю найдем? Черноброву, краснощеку, а певунью, заслушаешься! У нас девки, что с шашкой, что с ухватом одинаково ладно управляются!

— Не пугай его, батя, — рассмеялся Гаврюха, — а то и вправду подумает, что оженить решил. — И подмигнул Алексею:

— Не тушуйтесь, Лексей Дмитрич! Девки наши бедовые, но к городской жизни не приучены. Им простору треба!

— Да уж кому, как не тебе, басурману, знать, что им треба! — усмехнулся отец и показал сыну внушительный кулак. — Сказал, осенью оженю, значитца, оженю! А то избаловался совсем.

Гаврила насупился и кивнул на младшего брата, державшего в поводу его коня.

— Ты вон Сашку ожени! Вот шустряк так шустряк! — Он сделал вид, что замахнулся на паренька нагайкой, и тот сиганул в сторону, как вспугнутый заяц. — Давеча кто девок на кладбище щупал? Сам им страхи разные про мертвяков в уши дует, а между делом…

— Врешь, Гаврюха! — взвился паренек, побагровев от негодования. — Наговариваешь перед батей! Сам-то что, не тискал разве Варьку Колобову на базу, а она все кудахтала, как наседка?

Теперь настала очередь запунцоветь Гавриле. Глаза его яростно блеснули, и плохо бы пришлось Сашке, если бы отец не развел братовьев в разные стороны.

— Ишь сошлись, одна задириха, другая неспустиха! Неча при гостях свару затевать! — и дал легкий подзатыльник младшему. — Своих не закладай! Язык завсегда за зубами держи!

А то не посмотрю, что годами не вышел, загремишь по осени в Атаманскую сотню, чтобы балду не пинал!

— А я не боюсь! Я в кашевары запишусь! — Сашка нахально улыбнулся, подбил носком сапога сухой конский катышек и поймал его в руку. — Кашеваром быть дело выгодное, завсегда сытым будешь, и все казаки в друзяки ломиться будут.

— Ишь ты, кашеваром, — ухмыльнулся в усы Шаньшин, — чую, сынку, мне к тебе тоже в друзяки придется проситься. Авось лишнюю макитру каши наложишь!

— А что ж, и наложу! — лихо ответил Сашка. — Батяню как не уважить! — И тут же, ловко извернувшись, бросил конский катышек за шиворот стоящему рядом брату-близнецу и прихлопнул его по спине.

Тот кинулся на брата с кулаками. Сашка, заливаясь хохотом, бросился наутек. Близнецы скрылись за домом, а Шаньшин развел руками:

— Извиняйте, братцы! С моими огольцами не заскучаешь! — И протянул руку в сторону крыльца, на котором Степан успел расстелить яркий китайский ковер с драконами. — Добро пожаловать в дом откушать хлеба-соли! — И озорно подмигнул гостям:

— Оголодали небось с дороги?

В небе опять громыхнуло. Все, не сговариваясь, посмотрели в небо. Надо же, за разговорами про грозу забыли. Но тут первые, пока еще робкие капли дождя упали на землю, и гости, а за ними и хозяева поспешили в призывно распахнутые двери атаманского дома.