«Окаянные дни» Ивана Бунина - Олег Капчинский

«„День мирного восстания“ уже начался, грабеж уже идет»

Весной 1919 года Одесса переживала серьезный экономический кризис. В городе не хватало продовольствия, керосина, мыла, городская казна была пуста. Откуда новой власти было взять средства на его, хотя бы частичное, преодоление? В соответствии с ее установками для советских руководителей города и губернии ответ был ясен: у имущих классов.

27 апреля Владимир Маргулиес записал, что днем раньше на бирже состоялось собрание мелкой и средней буржуазии, заседавшей по секциям. На нем выступил секретарь исполкома Фельдман, который заявил:

«Много я говорить не намерен. Если вы ждете страшных слов, то ошибаетесь, если же вы ждете страшных действий, то не ошибаетесь. Мы считаем вас врагами сов. власти, но полагаем, что и врагов надо предупреждать… Вы оттягиваете внесение возложенной на вас контрибуции, и мы считаем это неуважением к советской власти. Завтра вам будет дан предельный срок; если к определенной минуте деньги не будут внесены, то мы всех вас арестуем… и будем держать до тех пор, пока деньги не будут внесены… Если аресты не помогут, то нас не смутят и расстрелы, как не смутили они вас, когда расстреливали рабочих». После Фельдмана выступил представитель комендатуры, заявив, что «если понадобится военная сила, чтобы принудить буржуазию вернуть награбленные ею деньги, то готовая сила есть, она ждет лишь сигнала»[96].

Первоначально комиссия по обложению буржуазии была создана из ее представителей – преимущественно банковских управленцев. Но уже в конце апреля в полном составе она была арестована во время своего заседания отрядом коменданта Одессы. Мотивом ареста был объявлен саботаж, выразившийся, с одной стороны, в «недостатке энергии, проявленной при работе» (!), а с другой – в неправильном распределении обложения[97].

Вскоре Одесский совет рабочих депутатов образовал другую комиссию – теперь уже «революционную» – Верховную коллегию по обложению буржуазии контрибуцией в составе секретаря исполкома Александра Фельдмана, заведующего финансовым отделом Бенциона Духовного, окружного военного комиссара Артема Кривошеева, коменданта города Виталия Домбровского и представителя комитета юстиции[98]. В отношении буржуазии и зажиточного населения города Александр Фельдман выступил с идеей проведения акции, которую он назвал «День мирного восстания».

28 апреля (11 мая) Иван Бунин, прочитав в одесских газетах информацию о взятии на учет буржуазии, задался вопросом, как это понимать, и ответ получил в тот же день от дворника дома, где они с женой жили: «Фома сообщил, что послезавтра будет „чистое светопредставление“: „День мирного восстания“, грабеж всех буржуев поголовно»[99]. Недоумение вызвало это известие не только у него, но и, естественно, у Веры Николаевны: «Что за бессмысленное сочетание слов – „мирное восстание“? – вопрошала она в своем дневнике. – И как может восставать правительство? Говорят, что отбирать будут все, оставляя только самое необходимое и то в очень малых размерах. Как-то даже не верится. Ведь этим они возмутят всех, восстановят против все население»[100]. Но Фома оказался прав.

Маргулиес 13 мая записал в дневнике:

«Большевиками сегодняшний день объявлен „Днем мирного восстания“. Вначале – всеобщее недоумение… Никто сразу не соображает, что скрывается под этим таинственным названием. Разгадка находится в опубликованных приказах»[101]. Их, выпущенных Одесским губисполкомом и опубликованных в местных «Известиях», он приводит далее:

«Согласно постановлению пленума Совета рабочих депутатов, объявляется на сегодня, 13 мая, учет имущества… в Городском районе, ограниченном улицами Белинского, Старо-Портофранковской, Новорыбной и Приморской, с целью изъятия у имущих классов излишков продовольствия… денег, драгоценностей и всего прочего, необходимого всему трудовому народу, рабочим и крестьянам в тылу и на фронте… специальными рабочими комиссиями, у которых должны быть красные мандаты за печатью комиссии „Мирного восстания“…

Всякий учет, реквизиция или конфискация в этот день вне границ этого района запрещаются под страхом расстрела. Каждая комиссия помимо своего мандата снабжена инструкцией, которую она сама, равно как и все граждане города, обязана строжайше соблюдать под страхом строжайшего наказания перед судом революционного трибунала…

На этот день, начиная с 9 утра до 8 вечера по советскому времени, в Городском районе, согласно вышеуказанным его границам, закрываются все лавки, магазины, за исключением тех, которые торгуют съестными припасами, фруктами, и аптек. После 8 часов вечера… все комиссии прекращают свои действия; все производящие после этого срока учет и конфискацию с мандатами и без оных объявляются вне закона как грабители и злейшие контрреволюционеры»[102].

К приказу прилагалась инструкция по проведению «Мирного восстания»:

«…2. Осмотр распространяется на все без исключения квартиры; конфискации же подлежит имущество банкиров, фабрикантов, заводчиков, управляющих и директоров заводов и фабрик, владельцев шахт и других крупных предприятий, купцов 1-й гильдии, всех владельцев оптовых торговых предприятий, биржевиков, маклеров, членов всяких акционерных о-в, всех бывших помещиков. Арендаторов крупных имений, домовладельцев, дома которых оценены в губернских городах от 15 тысяч и выше, в уездных городах – от 10 тысяч и выше, по оценке довоенного времени, частных владельцев крупных лечебных заведений, а также лиц, имеющих денежный капитал от 15 тысяч рублей и выше. Советские служащие, подходящие по своему положению к одной из перечисленных групп, от исполнения данной натуральной повинности не освобождаются.

Лавки, магазины и аптеки осмотру не подлежат… ‹…›

5. Объявить, что… жалобы на действия комиссии принимаются, но о дне их разбирательства будет объявлено особо.

Список вещей, подлежащих конфискации и берущихся на учет:

а) обувь. Сапоги отбираются, ботинки остаются только те, которые находятся на ногах владельцев;

б) постельные принадлежности. Одеяла оставляются по 1 на каждую кровать. Простыни – по 2 на каждую кровать. Подушки – по 2 на двухспальную кровать. Наволочки – по 2 на подушку. Матрацы – по 1 на кровать. Кровати – только по числу жильцов, остальные берутся на учет; ‹…›

г) платья. Костюмы оставляются по одному. Дамские платья по 2 (1 летнее и 1 зимнее). Френчи, мундиры и вообще военные платья отбираются, если данное лицо не служит в военном учреждении и ему по долгу советской службы такое платье не полагается, шубы. Теплое белье и ковры берутся на учет; ‹…›

ж) деньги и драгоценности. Деньги оставляются у владельца по расчету не свыше 1000 руб. на каждого члена семьи, причем отсутствующие члены могут быть приняты во внимание только при наличии документов, доказывающих принадлежность к данной семье. Золотые и серебряные монеты конфискуются; взамен выдаются бумажные денежные знаки в размере, не превышающем указанной выше суммы… обручальные кольца, кресты, предметы религиозного культа и черные часы остаются;

з) мануфактура. Какая бы то ни было мануфактура отбирается, за исключением раскроенной и находящейся в работе;

и) пишущие и швейные машины. Отбираются, если принадлежат владельцу, не работающему на них, и не служат средством к существованию владельца;

к) автомобили, мотоциклы. Дамские и мужские велосипеды, экипажи, сбруя отбираются, если не служат средством к существованию владельца;

л) все виды топлива и смазочные масла отбираются.

Обнаруженные крупные склады продовольствия, оставляются часовые»[103].

Предоставим слово Надежде Улановской, которая вместе с мужем принимала участие в этой акции:

«Алеша входил в комиссию исполкома по изъятию излишков. Эта комиссия объявила „День мирного восстания“. Ходили по домам, иногда заходили в брошенные квартиры, брали все, что попадется под руку, и свозили на склад. Я видела столько нищеты на Молдаванке и у себя дома, что не находила в этих действиях никакой несправедливости. Я принимала и записывала излишки. Буржуазию обложили контрибуцией, при этом каждый имел право оставить себе, например, по две пары ботинок. Подумаешь! У меня тогда ни одной целой пары не было. Я присутствовала при такой сцене: одна женщина жаловалась Алеше: „Нам оставили всего по две простыни на человека!“ Он возразил: „Ну и что? Я без простынь всю жизнь спал“. В это время и нам выдали кое-что со складов. Я получила совсем целое платье и, очень довольная, пришла в нем домой. Не знаю, как на других складах, а у нас Алеша себе не взял даже пары портянок, хотя ему и нужны были. Сказал: „Все равно пойду на фронт, там дадут“»[104].