«Окаянные дни» Ивана Бунина - Олег Капчинский

«Сын зажиточных родителей из Бессарабии, Фельдман побывал в Америке, связался с анархистами, возвратившись в Россию, принял участие в революции ее последнего большевистского периода. Во время пребывания в Одессе французов Фельдман вел активную подпольную работу, состоял в союзе строительных рабочих. Французы искали Фельдмана, а он в это время выступал в Центропрофе, вел кампанию против руководивших меньшевиков и свалил их».

Восстание в Одессе было не чисто большевистским, как об этом обычно утверждалось в советской литературе, а левосоциалистическим. Одесский подпольщик, левый эсер И. Алексеев (Небутев) вспоминал, что, окончательно договорившись о восстании, коммунисты выставили 130 боевиков, его партия – 80 и анархисты – 50[81].

«Наш отряд, – рассказывал Алексеев, – поместился в „Доме Трудолюбия“. Мы построились. Наверху к городу окопы, и в них маячат фигуры греческих солдат. Уклоняясь от них, я повел отряд к Пересыпскому мосту Государственной охраны. Не доходя шагов восемьсот, мы рассыпались в цепь и бросились в атаку. Из района выбросили белый флаг. Послали делегацию. Милиционеры сдали оружие и признали советскую власть… В „Доме Трудолюбия“ беспрерывно работал телефон – это различные учреждения и воинские части заявляли себя солидарными с советской властью и отдавали себя в ее распоряжение.

В одиннадцать часов из помещения городской управы мне позвонил Саша Фельдман. Он сообщил, что все окраины в наших руках, а из Городского района белые начали эвакуироваться, им перерезают путь железнодорожники. Саша предлагал мне не вступать в конфликт с французскими войсками, так как президиуму удалось договориться с Д'Ансельмом, который обязался в четырехдневный срок вывести из Одессы все свои войска»[82].

А вот что рассказывали о своей роли в смене власти в городе спустя 13 лет после описываемых событий в письме Максиму Горькому, работавшему над подготовкой «Истории Гражданской войны», члены Союза пекарей – участников Гражданской войны в Одессе:

«В последних числах марта Григорьев усиленно наступал на Одессу и издал воззвание к рабочим, чтобы они захватили власть в свои руки. Воззвание Григорьева было подпольно зачитано во всех пекарнях, где было спрятано оружие.

Штаб боевых дружин Молдаванского района послал Григорьеву делегацию. Посланы были Саша Фельдман и от пекарей т. Матьяш… 31 марта охрану в районе Молдаванки уже несли дружинники-рабочие. Таким образом, они захватили Молдаванку, арсенал по 2-й заставе и артсклады, откуда и снабжались дополнительно оружием. 2 апреля дружина пекарей получила дополнительно винтовок… За три дня патрулирования по городу разоружались всякие белогвардейцы, попадавшиеся на Молдаванке. 3 апреля было получено распоряжение от штаба боевых дружин, которые уже полулегально находились на Болгарской, 53, освободить из тюрьмы всех политзаключенных.

Комендантом города был назначен Домбровский. 5 апреля вошли в город части Григорьева, и, таким образом, была установлена твердая власть Советов. Дружина пекарей несла охрану самых важных участков окраин, охраняла порт, таможенные склады и боролась с уголовниками… Когда приехал Григорьев и сделал парад всех войск, вышла на парад и дружина пекарей как сильная боевая единица…»[83].

4 апреля вооруженные отряды заняли помещения Государственной стражи, телеграф, почту, банк, арсенал.

В связи со сменой власти хотелось бы привести еще один любопытный эпизод, связанный с похоронами «жертв контрреволюции», проведенными 13 апреля 1919 года.

Вот что записала в своем дневнике Вера Муромцева-Бунина:

«31 марта/13 апреля.

Сейчас видели гражданские похороны. В России всегда лучше всего умели хоронить – при всех режимах. Не символ ли нашей страны? Большевики тоже постарались. Похороны помпезные. Масса красных знамен с соответствующими надписями, были и черные (анархистские. – O. K.) с еще более свирепыми – „смерть буржуям“, „за одного нашего убитого смерть десяти буржуям“… Оркестр играет марш Шопена. Покойников несут в открытых гробах. Я видела несколько лиц, почему-то очень темных, но только у одного кровоподтек на правой стороне лица. Некоторые имеют очень спокойное выражение, значит, умерли легко, а вовсе это не „жертвы добровольческих пыток“, как писалось в их безграмотных газетах. Вместо венчика полоска красной материи вокруг лба. Процессия очень длинная. Я стою около часа на Херсонской и вижу, как идут китайцы с очень серьезными лицами, – отношение к смерти у них иное, какое-то древнее, и, смотря на них, я испытываю странную жуть. Впереди гробов разные депутации с венками, увитыми красными лентами… Масса барышень, студентов, рабочих. Порядок образцовый»[84].

В качестве караула были выделены: из григорьевцев – пехотный батальон, кавалерийская сотня, легкая батарея; из комендантских частей Домбровского – кавалерийская сотня и рота пехоты, по одному батальону Белорусского, Бессарабского, 1-го Одесского советских полков и, наконец, упоминаемый Буниной взвод китайцев[85]. Как мы видим, караул был более обстоятельный. Вот только объект похорон вызывает сомнения. Дело в том, что Владимир Маргулиес записал в своем дневнике, что знакомый врач из университетского морга, куда привозились трупы расстрелянных и убитых, ему рассказывал, что устроители похорон явились в морг и потребовали выдачи определенного количества трупов, «мало смущаясь, что это трупы различных грабителей и воров» [86]. Трупы же многих действительных жертв многочисленных контрразведок, к которым иногда пытки применялись, перед уходом белых и интервентов, обычно топились в море. Так что если информация Маргулиеса соответствует действительности, то, вполне вероятно, следов «физических мер воздействия» и нельзя было видеть, поскольку уголовников не пытали, как, впрочем, в последний месяц часто и не судили, а расстреливали при задержаниях и облавах.

6 апреля 1919 года бывший подпольный ревком стал легальным губисполкомом, который сначала возглавил Филипп Болкун, а затем менее чем через месяц его сменил Иван Клименко, тот самый Клименко, который в ноябре 1918 года в начале французского вторжения штурмовал вместе с Мишкой Япончиком одесскую тюрьму. Секретарем исполкома стал анархо-коммунист Александр Фельдман.

Появились первые народные комиссары (так высокомерно, по аналогии с российской и украинской столицами, в Одессе назывались органы отраслевого управления – впрочем, подобное имело место в то время во многих провинциальных городах) созданного большевиками городского правительства. Комиссаром по делам юстиции стала Елена Соколовская, вскоре перешедшая в губком партии вторым секретарем, комиссаром по военным делам – Филипп Анулов, покупавший при французах оружие у Мишки Япончика, комиссаром по национальным делам – Бенцион Духовный (позже он возглавит комиссариат финансов), комиссаром по делам продовольствия – левый эсер Виктор Милан; местами заключения, в том числе знаменитой одесской тюрьмой, стал заведовать большевик с 1917 года Михаил Трюх, участник октябрьского восстания в Петрограде, где был делегатом от Одесского совдепа на II Всероссийском съезде Советов, наконец, комиссаром просвещения стал только что вступивший в левоэсеровскую партию уже больше года стоявший на «советских позициях» профессор-историк Евгений Щепкин. «Да этот хоть сумасшедший, но культурный человек, – с возмущением говорил в те дни жене Иван Бунин о Щепкине, которого он знал еще с дореволюционных времен, – а ведь остальные – полные невежды и мерзавцы»[87]. Судя по всему, остальные комиссары для писателя представлялись выходцами из нелюбимых ему дорвавшихся до власти «пролетариев» или «полупролетарских» слоев.

Часть вторая. «Окаянные дни» в Одессе: как это было

«Пришло человек шестьсот каких-то „григорьевцев“»

6 апреля 1919 года в Одессу вступили части 1-й Заднепровской бригады во главе с атаманом Григорьевым. Бывший штабс-капитан царской армии Никифор Александрович Григорьев был типичным военным авантюристом времен Гражданской войны. Он был «на плаву» при любых властях в зависимости от обстановки и личной выгоды. Служил он в Центральной раде, и гетману Скоропадскому, и Петлюре, а теперь прибился к большевикам, публично именуя себя освободителем Одессы. Вот как описывает Иван Бунин в той части дневника, который затем составили его знаменитые «Окаянные дни», вступление в Одессу одной из частей атамана Григорьева:

«Вообще, что же это такое случилось? Пришло человек шестьсот каких-то „григорьевцев“, кривоногих мальчишек во главе с кучкой каторжников и жуликов, кои взяли в полон миллионный, богатейший город! Все помертвели от страха, прижукнулись. Где, например, все те, которые так громили месяц тому назад добровольцев?»[88].