Число и культура - А. Степанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В статье [197] отмечалось, что феномен конструктивной политической роли мафии был призван в Италии по-своему компенсировать наличие ИКП (для отсечения второй по силе партии от реальной власти; та же функция объясняет, почему в раскинутые криминальные сети были вовлечены главным образом некоммунистические силы) и что без мафии действовавшая структура оказалась бы неустойчивой и неработоспособной. Разоблачение и падение коммунизма в СССР выбили почву из-под ИКП, но вместе с тем в Италии и из-под объективной потребности в услугах мафии. Падение одной было невозможно без другой. В той же статье констатировалось, что ныне кардинально изменяется сама топология политической системы Италии, но сейчас нас интересует иное: состоялась очередная, пятая политическая бифуркация. В ее результате итальянская демократия лишается прежних генетических пороков, и либеральная модель на практике добивается "чистоты". Внесем в соответствующую графу: пятая революция в Италии, как и во Франции, последовательно либеральна.
В зону пятой бифуркации, похоже, вошла и современная Германия (четвертой, напомним, служила послевоенная денацификация). Невозможно расценить иначе, чем эпохальное, событие объединения Германии в 1990 г., включая демократизацию бывшей ГДР. Из страны выведены советские войска, резко сокращен контингент американских, остающихся на правах не оккупационных, а натовских. Экономический колосс совершает качественный скачок и в политическом самоутверждении, играя все более самостоятельную роль на международной арене, становясь одним из столпов ЕС и проектирующихся собственно европейских военных структур. Таким образом, если после четвертой бифуркации Германия была ограничена в реальном суверенитете, находилась под прессом великих держав (прежде всего США и СССР), то теперь данный фактор истаивает на глазах. Полувековой демократический стаж снимает с немцев клеймо "брутальной" нации, повсеместно выходит из моды стереотип "гадкого немца". О преодолении комплекса национальной вины, вероятно, свидетельствует и первое участие бундесвера в военных акциях за пределами собственной территории. Так или иначе, новый статус Германии, не ставя под угрозу внутренних либерально-демократических достижений, уже не предполагает наличия тех "но", о которых недавно шла речь: ни преград к национальному самоопределению (раскола Германии), ни фактических поражений в политических правах (жестких пределов внешнеполитического суверенитета), ни печати неизбывной коллективной вины. Но сказанное означает, что либеральная демократия становится полноценной, и это происходит в результате пятой бифуркации.
Выше отмечалось, что к подобному порогу подходит и Австрия. Навязанный великими державами и закрепленный в Конституции вечный нейтралитет теперь не помешал Австрии стать членом ЕС – не только экономического, но и политического союза. На повестке дня присоединение к НАТО и/или европейской оборонной организации. Если это произойдет, придется однозначно констатировать, что Австрия перешагнула порог пятой политической бифуркации. При этом вряд ли приходится всерьез ожидать демонтажа существующих либерально-демократических институций.
Не только на уровне бифуркаций, но и "подбифуркаций", прослеживается сходная закономерность. По крайней мере об этом свидетельствует опыт СССР. Последний был образован на гребне третьей революции в России и, соответственно, здесь поддерживался тоталитарный режим. Внутри подобной "большой парадигмы" наблюдаются и отчетливые внутренние логико-хронологические членения. О трех первых ступенях ("подступенях"): "военном коммунизме", НЭПе и сталинской эре, начавшейся с "Великого перелома", – речь уже шла. Однако этим история СССР не закончилась.
"Хрущевская оттепель" положила начало очередному, четвертому периоду. ХХ съезд КПСС 1956 г., кампания против "культа личности" нанесли серьезный удар по наиболее ригористической разновидности тоталитаризма. Основа тоталитарности, монополия КПСС не отменена, но почти мгновенно преображается моральный и идеологический климат. После почти тридцатилетнего перерыва впервые появляется возможность пусть не свободной, но менее дозированной и догматической информации, разворачиваются широкие дискуссии. Прекращаются массовые репрессии, отныне коммунистическое государство в состоянии обращаться лишь к штучным. Экономическое благосостояние населения в целом (в противоположность предосудительному прежде "потребительству") переходит на качественно более высокий уровень. Авторитаризм становится менее твердым, фигура Первого секретаря ЦК КПСС уже не обладает харизматическим ореолом. Но это все же авторитаризм, хотя и "просвещенный" по-своему, и Н.С.Хрущев энергично подавляет разногласия, если они выходят за приемлемые, с его точки зрения, рамки (именно в "волюнтаризме" обвиняли Хрущева сместившие его преемники). Не правда ли, вполне характерные черты логически четвертых этапов, порывающих с кристально тоталитарным прошлым, но при этом останавливающихся на полумерах?
"Хрущевской оттепели" в историографии принято противопоставлять последующую "эпоху застоя" Л.И.Брежнева. Несмотря на очевидные различия между реформаторским динамизмом первой и консервативным стилем второй, я не готов солидаризироваться с этим мнением. Историографию пишут интеллигенты, которые склонны мерять на свой аршин и подгонять картину под собственное восприятие. Да, стремлению окрыленной интеллигенции двигаться быстрее и дальше по дороге реформ был действительно поставлен предел (особенно после событий в Чехословакии 1968)(26), но при этом отката к предшествующей сталинской ступени не произошло. Массовые репрессии не были возобновлены, и хотя цензура стала строже, "между строк" дозволялось писать многое (как и при Хрущеве, "в меру"). Жизненный уровень продолжил свой рост. Если претерпел известный ущерб процесс демократизации в низах, то в высших эшелонах он, напротив, активизировался и продолжился. "Коллективное руководство", реальное снижение власти первого лица (особенно в условиях его физической и умственной деградации) – не измышление. Авторитарная разновидность по существу сменялась "сглаженной" олигархической, что нашло отражение и в росте влияния коммунистических руководителей в союзных республиках, в областях (пунктирные контуры регионального самоуправления). Сказанное позволяет объединить два названных подпериода в типологически общий – "хрущевско-брежневский" – и заодно присоединить к нему не успевшие определиться короткие отрезки правления Ю.В.Андропова и К.У.Черненко. Для такого четвертого этапа характерно то же, что и для других: политические "полумеры", пребывание в промежуточном – между истинным авторитарным и "либерализованным" – состоянии.
Действительно решительный шаг в направлении к демократизации и либерализации СССР совершил М.С.Горбачев. Его "перестройка", начавшаяся с лозунга "больше социализма", послужила последним, пятым по счету этапом советской истории. Подобно НЭПу, второму этапу, она придала советскому тоталитаризму либеральный оттенок.
Как отмечалось в разделе 1.4.3, пятые звенья зачастую оказываются неустойчивыми. Не составила исключения и вышедшая из-под контроля Кремля "перестройка", которая переросла в настоящую революцию и похоронила и коммунистический режим, и СССР вообще. Т.е. "перестройка", будучи последним звеном советской истории (плода трех революций), в процессе развития перерастает в первый этап начавшейся полноценной четвертой, нынешней революции в России. Пятые бифуркации и "подбифуркации" несут на своих погонах либерально-демократические знаки отличия, однако сталкиваются с проблемой стабильности. Так было и в додеголлевской Франции: парламентская республика, "режим партий" плохо поддавались управлению, и оттого им был положен конец. В современной Италии, пребывающей на логически сходном этапе, правительства едва успевают сменять друг друга.
Еще рано ставить окончательный диагноз плодам пятых революций в Германии и Австрии (переходные процессы только начались), однако появляющиеся симптомы, похоже, свидетельствуют о той же опасности. Скажем, в ФРГ наблюдаются эскалация партийно-идеологической фрагментации, немыслимая еще вчера шокирующе высокая доля голосов на земельных выборах у экстремистских партий, а в ныне действующее правительство вошли недавние маргиналы, "зеленые", лишенные наработанных навыков трезвого и реалистического руководства. Ограниченный объем эмпирических данных о пятых революциях – не достаточная база для надежных прогнозов, поэтому ниже мы обратимся к теоретическим выкладкам. Здесь же остается выразить надежду, что немецкая элита в целом продемонстрирует б? льшую осмотрительность, чем другие, и хрестоматийная приверженность немцев к обстоятельности и порядку побудит их двигаться по маршруту пятой революции осторожно и медленно, дабы предотвратить наиболее нежелательные сценарии. (Для сравнения: Франция в 1946 г. буквально нырнула в новое состояние; Италия с ее "судебной революцией" не избежала сходного варианта. Подобной коллективной порывистостью отличаются не только южане: СССР устремился в пятую подбифуркацию, "перестройку", с энергией подслеповатого атакующего носорога.)