Гроза двенадцатого года (сборник) - Даниил Мордовцев

Армия все также не получала ни хлеба, ни говядины, воду тоже редко можно было найти, и я платил по шесть франков за бутылку чистой воды. Многие лошади погибли от жажды, некоторые из них шли по три дня, не получая ни капли воды.

10 сентября у русских празднуется день Александра Невского, именем которого назван русский император. Мы выступили в 8 часов утра. Авангард сражался весь день. Мы переходили с места на место под редкими пушечными выстрелами и подвигались так медленно, что к ночи прошли всего 16 верст. Мы прошли через Щелковку и ночевали около села Краимского на равнине, покрытой песком и пылью. Впереди наших сложенных в козлы ружей мы нашли овраг, в котором и провели ночь, защищаясь от сильного и холодного северного ветра. Голод продолжал делать опустошения в нашей армии; мясо лошади и то стало редким, его ели наполовину тухлое и продавали по дорогой цене; цены на хлеб уже не существовало — его у нас больше не было…

…Я ошибся на несколько дней, я высчитал погоду за пятьдесят лет, и никогда сильные морозы не начинались раньше 20 декабря — на двадцать дней позднее, чем они начались в этот раз. Во время моего пребывания в Москве было три градуса холода, и французы переносили его с удовольствием; но во время пути температура спустилась до восемнадцати градусов, и почти все лошади погибли. Несколько тысяч лошадей потерял я в одну ночь. Мы принуждены были покинуть почти всю артиллерию, в которой тогда насчитывалось пятьсот орудий. Ни боевые запасы, ни провиант нельзя было дальше везти. За недостатком лошадей мы не могли ни делать разведки, ни выслать кавалерийский авангард, чтобы узнать дорогу. Солдаты падали духом, терялись и приходили в замешательство. Всякое незначительное обстоятельство тревожило их. Пяти, шести человек было достаточно, чтобы испугать целый батальон. Вместо того чтобы держаться вместе, они бродили врозь в поисках за огнем. Те, которых назначали разведчиками, покидали свои посты и отправлялись в дома погреться. Они рассыпались во все стороны, удалялись от своих корпусов и легко попадали в руки врагов. Другие ложились на землю, засыпали, немного крови шло у них носом, и сонные они умирали. Тысячи солдат погибли так. Полякам удалось спасти несколько лошадей и немного пушек, но французов и солдат других нации совсем нельзя было узнать. Особенно пострадала кавалерия. Сомневаюсь, уцелело ли в ней три тысячи человек из сорока. Не будь московского пожара, мне бы все удалось. Я провел бы там зиму.

В этом городе было до сорока тысяч людей в рабской зависимости. Ведь вы, должно быть, знаете, что русское дворянство держит своих крепостных почти в рабской зависимости. Я провозгласил бы свободу всех крепостных в России и уничтожил бы крепостнические права и привилегии дворянства. Это создало бы мне массу приверженцев. Я заключил бы мир в Москве или на следующий год пошел бы на Петербург. Александр прекрасно знал это, поэтому-то он и послал в Англию свои бриллианты, свои драгоценности и свои корабли. Мой успех был бы полный без этого пожара. Восемью днями раньше я одержал над ними победу в большом деле при Москве-реке; с девяносто тысячами напал я на русскую армию, достигавшую двухсот пятидесяти тысяч, с ног до головы вооруженных, и я разбил ее наголову. Пятьдесят тысяч русских остались на поле битвы. Русские имели неосторожность утверждать, что выиграли сражение, и тем не менее через восемь дней я входил в Москву. Я очутился среди прекрасного города, снабженного провиантом на целый год; ибо в России всегда запасы на несколько месяцев делались до наступления морозов. Всевозможные магазины были переполнены. Дома жителей были хорошо снабжены, и большинство их оставили своих слуг, чтобы служить нам. Многие хозяева оставили записочки, прося в них французских офицеров, которые займут их дома, позаботиться о мебели и других вещах; они говорили, что оставили все, что могло нам понадобиться и что они надеются вернуться через несколько дней, как только император Александр уладит все дела, что тогда они с восторгом увидятся с нами. Многие барыни остались. Они знали, что ни в Берлине, ни в Вене, где я был с моими армиями, жителей никогда не обижали: к тому же они ждали скорого мира. Мы думали, что нас ожидает полное благосостояние на зимних квартирах, и все обещало нам блестящий успех весной. Через два дня после нашего прибытия начался пожар. Сначала он не казался опасным, и мы думали, что он возник от солдатских огней, разведенных слишком близко к домам, почти сплошь деревянным. Это обстоятельство меня взволновало, и я отдал командирам полков строжайшие приказы по этому поводу, На следующий день огонь увеличился, но еще не вызвал серьезной тревоги. Однако, боясь его приближения к нам, я выехал верхом и сам распоряжался его тушением. На следующее утро поднялся сильный ветер, и пожар распространился с огромной быстротой. Сотни бродяг, нанятые для этой цели, рассеялись по разным частям города и спрятанными под полами головешками поджигали дома, стоявшие на ветру: это было легко ввиду воспламеняемости построек. Это обстоятельство да еще сила ветра делали напрасными все старания потушить огонь. Трудио было даже выбраться из него живым. Чтобы увлечь других, я подвергался опасности, волосы и брови мои были обожжены, одежда горела на мне. Но все усилия были напрасны, так как оказалось, что большинство пожарных труб испорчено. Их было около тысячи, а мы нашли среди них, кажется, только одну пригодную. Кроме того, бродяги, нанятые Ростопчиным, бегали повсюду, распространяя огонь головешками, а сильный ветер еще помогал им. Этот ужасный пожар все разорил. Я был готов ко всему, кроме этого. Ладно, это не было предусмотрено: кто бы подумал, что народ может сжечь свою столицу? Впрочем, жители делали все возможное, чтобы его потушить. Некоторые из них даже погибли при этом. Они приводили к нам многих поджигателей с головешками, потому что нам никогда бы пе узнать их среди этой черни. Я велел расстрелять около двухсот поджигателей. Если бы не этот роковой пожар, у меня было бы все необходимое для армии, прекрасные зимние квартиры, разнообразные припасы в изобилии, на следующий год решилось бы остальное. Александр заключил бы мир, — или я был бы в Петербурге. <…> Я на пять дней опоздал покинуть Москву. Нескольких генералов… огонь поднял с постелей. Я сам оставался в Кремле, пока пламя не окружило меня. Огонь распространялся и скоро дошел до китайских и индийских магазинов, потом до складов масла и спирта, которые загорелись и захватили все. Тогда я уехал в загородный дворец императора Александра в расстоянии приблизительно 4 верст от Москвы, и вы, может быть, представите себе силу огня, если я скажу вам, что трудно было прикладывать руку к стенам или окнам со стороны Москвы, так эта часть была нагрета пожаром. Это было огненное море, иебо и тучи казались пылающими, горы красного крутящегося пламени, как огромные морские волны, вдруг вскидывались, подымались к пылающему небу и падали затем в огненный океан. О! это было величественнейшее и самое устрашающее зрелище, когда-либо виданное человечеством!

Немецкая слобода{115} вся выжжена, тут и Слободский дворец{116}, который французы зажгли за несколько дней перед выходом своим. У Богоявления уцелел дом графа Головкина, а у Вознесения Демидова у графа А. К. Разумовского.

В Старой Басманной{117} уцелели только четыре, дома: Хлебниковой, кн. Куракиной с Гошпиталем, Запасной Дворец, а у Красных ворот в правой руке каменный небеленый дом генерала Толля. Дол же Аршиневского сгорел; также дома гр. Гудовича, Высотского, Ласунского, кн. Михаила Петровича Голицына, Мещанинова и все другие.

На Земляном валу{118} все здания сгорели, кроме Шереметев-ской больницы и большого корпуса Спасских казарм. Дом же обер-полицмейстера сгорел. Сухарева башня{119} уцелела. От Никольских ворот до Мясницких все здания уцелели; а от Мясниц-ких до Красных ворот все сгорело, кроме четырех домов, в том число князя А. И. Лобанова, коего один только флигель сгорел. Дома Потуловых и Бутурлиных также сгорели.

От Никольских ворот до Сретенских все здания целы; также и к Кузнецкому мосту, на коем сгорел один только желтый флигель, где была конфетная лавка Гуа. Дом губернатора Обрезкова сгорел, также Аненкова. Решетникова дом с флигелями цел. Графа Ростопчина на Лубянке также, и вообще все дома на Лубянке.

От Воскресенских ворот до дома главнокомандующего все дома сгорели, в том числе купленный дом графом И. В. Гудовичем, в коем был трактир. Главнокомандующего дом цел, также танцевальный клуб.

От Покровских ворот до Мясницких валом все дома целы; в том числе: Пашкова, Кутузова и Ступишина.