Мистика - Стивен Джонс

Семь Звезд.

Разумеется, все эти люди были воплощениями одного существа. Одного разума.

Он снял очки и позволил своему подобию стать самим собой.

— Мы догадываемся, что вы тут ни при чем, — сказал Бэрримор. — Вы стали жертвой чьей-то шутки.

— Меня послали искать того, кто, похоже, вовсе не терялся.

Все лица Семи Звезд разом улыбнулись. Даже камень.

— У нас есть возможность возместить вам убытки и защитить ваши интересы. Во изменение вашего прежнего задания мы хотели бы хорошо вам заплатить, чтобы вы выяснили местонахождение вашего прежнего нанимателя, неумершей мадемуазель Дьедонне.

— Интересно, — сказал он.

У него был адрес, из реального мира. В архивах фирмы еще хранились бумажные записи его матери, и понадобилось всего лишь около часа, чтобы отыскать заметки, отложенные на хранение Нилом после того, как расследование 1999 года было закрыто. Там была записка с выражениями личной признательности, красивым почерком написанная на листке фирменной почтовой бумаги, и подпись — «Жени». Не выходя в инфо-мир, он убедился, что номер в частной гостинице в Кенсингтоне по указанному адресу все еще занят. Это был атавизм, возвращение к детективным методам его матушки. Он даже не позволил себе установить коммсвязь, поскольку при этом в инфо-мире оставался след, отмеченный флажками. Он воспользовался распечатанными на принтере картами и отправился через весь город, избегая собак и бригад по их эвтаназии, чтобы расспросить живого портье.

Отель не был зарегистрирован. Джером выяснил, что он был куплен — за наличные — примерно в начале века. Подпись с фантомной линии связи подразумевала, что это собственность покойной леди по имени Катриона Кей, которой по бессрочной доверенности управляет адвокатская контора и которая остается открытой в соответствии с завещанием мисс Кей.

На самом деле это было убежище.

Вампирский гроб, невидимый инфо-миру.

Он даже не мог бы потребовать платы за блестящий анализ. Женевьева дала ему свой адрес — в записке, датированной 1999 годом, было упоминание о нем, — и все, что он сделал, это удостоверился в его правильности.

— За обнаружение мадемуазель Дьедонне мы заплатим сумму, равную вашему совокупному доходу за последние пять лет.

Это сказала мумия.

Это решило дело. Он был все еще зол на Женевьеву, но все-таки еще недостаточно, чтобы предать ее.

Но коммсвязь могла выдать их.

— Я подумаю об этом, — сказал он Семи Звездам. — Сбор и подтверждение нужной вам информации займет некоторое время.

— Прекрасно, у вас есть один час.

Джером отключился и прервал доступ.

Реальный мир звенел голосами умирающих собак.

Он был в шоке. Внезапный выход из вымышленного мира был встряской для организма, от которой предостерегали все справочные программы. Но и осознание случившегося тоже было достаточным ударом.

Его едва не провели.

Теперь он должен тащиться через весь реальный Лондон. В городе действовал суровый комендантский час. Все транспортные службы, перевозящие людей, надземные и подземные, приостановили работу. Группы собаколюбов собирались вместе, чтобы противостоять бригадам по уничтожению, усиленные деперсонифицированными лицами, готовыми бунтовать по любому поводу, и уже вспыхнули потасовки на Сент-Джеймс-парк и Оксфорд-стрит. Ему придется обойти их стороной.

Он не мог поехать на машине, поскольку пришлось бы загрузить маршрут поездки в автомобильный компьютер и он был бы зарегистрирован в инфо-мире. В подвале у него все еще валялся последний из велосипедов, на которых он катался в детстве. Его отец, умерший еще до его рождения, был рассыльным велосипедистом, и у него возникло ощущение, что, колеся по тропинкам или дорогам, он как бы посылает сигнал «Я здесь». Туда направился Джером, отдавая на свой собственный манер дань человеку, которого никогда не знал.

Он составил в уме маршрут, петляющий мимо горячих точек, с несколькими хитрыми поворотами, чтобы запутать след и отделаться от любого, кто, возможно, последует за ним.

Прежде чем выйти на Аппер-стрит, он снял наушник и оставил его на столе у двери. Потом проверил, нет ли на нем других приспособлений со знаком инфо-мира.

Это было похоже на то, как если бы научившегося летать заставили снова ходить. Но в существовании без крыльев был свой смысл.

Он поехал по улице. Все оставшиеся в живых лондонские собаки выли. Ему припомнилось выражение из начала века, которое любил Нил: жизнь есть жизнь.

Она ждала его перед отелем, волосы сияли на солнце, не страшась его лучей. Сердце его упало, и он разом продрог.

— Жизнь есть жизнь, — едва ли не извиняясь, сказала она.

Сегодня она была без шляпы, плаща и очков. Да это же почти наряд доктора Тени, сообразил он.

— За вами следили живые люди, а не только поисковые машины.

— Значит, вы знали, когда просили меня отыскать адрес…

— Мы просто хотели посмотреть, вписываетесь ли вы в общий рисунок. Мы уже сталкивались с несколькими людьми вроде вас. Почти генеалогическое древо. Мы научились разбираться в вас. Вы подпитывались от нас.

— Вы не Женевьева?

Она покачала головой:

— Нет. Конечно, нет. Хотя я похожа на нее. Она не была ни моим отцом, ни матерью, но оставила в моей матери частицу себя, что-то, что сделало меня такой.

— Вы говорите о себе в единственном числе.

— О да. Я Мимси.

Он был прав. Слишком поздно.

— Но мы — это Семь Звезд.

— Женевьева здесь?

— Да. Она внутри. Наверху.

Он повернулся, чтобы идти в отель.

— Кстати, — сказала Мимси, — остерегайтесь собак.

Из отеля доносились завывания всех лондонских собак разом. На ступенях валялось наполовину зажатое вращающейся дверью тело в шлеме и изодранном защитном костюме.

Воспользовавшись боковой дверью, он вошел в фойе и обнаружил остальных членов бригады по усыплению, вперемешку с собаками, живыми и мертвыми. Он схватил стреляющий шприц и увидел, что тот разряжен. Мимси следовала за ним. В помещении она продолжала сиять. Красный огонь, горящий у нее в груди, пробивался сквозь просвечивающую плоть и тонкую материю. Сверкали пятнышки звезд, твердые вкрапления на фоне более мягкого света. На нее было трудно смотреть.

Собаки не обратили внимания на нее, но кинулись на него.

Они были слишком поглощены собственной болью, чтобы сосредоточиться на нападении, но все же, пробиваясь по парадной лестнице, он получил слишком много щипков и укусов.

Он отшвыривал собак прочь.

На площадке второго этажа на него зарычал гигантский ротвейлер, специально увеличенный миньон для охраны. У него были стальные зубы, возможно, ядовитые. На его выпуклом лбу выступили жилы. Обезумевшие, налитые кровью глаза превратились в желе.