Бремя империи - Александр Афанасьев

Старший лейтенант Александр Воронцов

Перескакивая через ступеньки, вывалились во двор, ни на что уже не обращая внимание, если бы с той стороны был пулеметчик — положил бы на-раз. Но пулеметчика там не было — а если бы и был — всё его внимание занимал бы воздух — гул вертолетный турбин и басовитый рокот пулемета доминировали здесь над всеми остальными звуками.

Только бы не врезали, сдуру, по своим же… Жаль — маяка нет. [при проведении подобных операций в городских условиях, в близком контакте с противником возникает вопрос — как в происходящей внизу свалке отличить своих от чужих — например пилоту и бортстрелкам вертолета, осуществляющим огневую поддержку наземной операции. Для решения этой задачи, у каждого десантника был маломощный фонарик, работающий в инфракрасном диапазоне и крепящийся на снаряжении. Перед десантированием его полагалось включить — и он работал как постоянно мигающий маячок, видимый только тем, у кого есть прибор ночного видения. Дальше все просто: у кого маячки есть те свои, остальные — не свои. ]

— За мной! Держись ближе к стенам!

Рикошетов здесь нет, остается надеяться, что бортстрелок не заметит двоих, крадущихся около стены. Если что — на край — попытаться укрыться в квартирах первого этажа, но кое-где на окнах — решетки есть это — как повезет.

Как бы то ни было — я решил выйти на десантную группу — пусть это было и смертельно опасно, могли бы в горячке боя принять за чужого — и доложиться. Сейчас у десантирующихся частей нет никакой информации о том, что происходит в городе, где свои, где чужие. Если удастся передать информацию, что на стадионе и в здании министерства внутренних дел до сих пор держат круговую оборону свои же — этой информации цены не будет. Анклава в самом центре города — во первых он притягивает к себе силы боевиков, нанести концентрированный удар проще, чем по одному вылавливать при зачистках. На стадион можно даже вертолет посадить, пусть и с большим риском. Ну и своим помощь не оказать — хотя бы поддержкой с воздуха — большой грех для солдата. А для того, чтобы выйти на своих — не обязательно лезть в лоб, подставляясь под пули.

Перебежками прошли двор, выскочили в соседний и — напоролись…

Очередная группа с гранатометами и ПЗРК — видимо, таких групп в городе много. Два внедорожника или — еще лучше — пикапа, человек десять личного состава, по паре РПГ и ПЗРК, пулемет, автоматы, один или два снайпера. Такая вот мобильная, внезапно наносящая удар и сразу отходящая группа — смертельно опасна.

Для террористов столкновение с нами было тоже полной неожиданностью — они только что приехали во двор, успели выскочить из машин — и больше ничего не успели сделать…

Правило "Двух М" — максимизируй расстояние до цели и минимизируй себя как цель. Одно из основных правил стрелка в ближнем бою, простые и написанные кровью аксиомы выживания. Сейчас я нарушил их оба…

Автомат висел у меня на груди — но автомат на таком расстоянии неразворотлив. А два ствола — всегда лучше одного…

Заметили меня из десяти человек трое — но промедлили со стрельбой — потому что здесь, на земле могли быть только свои, возможно и автомат заметили — американский, такой же каким вооружены их инструкторы и элитные части вторжения. Секунда — и у меня в руках оказались два пистолета — чешский CZ и точная его копия — американский Кольт. Террористы еще не пришли в себя — стояли как ростовые мишени в тире, подсвечиваемые неверными отблесками пожаров. Вторая секунда — оба пистолета стреляют синхронно — и двое террористов, самых опасных — у одного пулемет причем не висит за спиной или на шее, а в руках у второго автомат с подствольником тоже в руках — синхронном начинают падать. Стрелять не разучился — у одного кровавая дыра вместо глаза, второму пуля попала в самое убойное место, в переносицу между глазами — мгновенная, за десятые доли секунды смерть. Я начинаю смещаться влево, открывая ротмистра и давая возможность стрелять ему, один из террористов падая, наваливается на третьего, не давая ему стрелять. Третья секунда — еще два выстрела — и падают еще двое, оба с автоматами — один вываливается из кузова машины, второй — падает за капот большого, переделанного из армейского пикапа. По мне еще никто не стреляет, кто-то кричит по-арабски, цели кажутся расплывчатыми тенями, я продолжаю уходить влево — как учили в училище, при ближнем огневом контакте противнику проще стрелять вправо, а не влево — если он, конечно, правша. Четвертая секунда — два новых выстрела — и опять точно, и тут же — две автоматные очереди, короткая — по фронту и длинная — сзади. Ротмистр включается в игру, пули молотком бьют по борту пикапа пробивая его насквозь и, кажется, сбивая кого-то с ног. Ответная очередь — первые выстрелы террористов, которые они смогли сделать в этой стычке проходят от меня так близко, что это ощущается как дуновение горячего ветра. Падая на бок, я перевожу оба пистолета на оказавшегося самым прытким террориста — он успел бросить бесполезный в этой ситуации гранатомет и схватить укороченный автомат. Два выстрела гремят, когда я уже падаю боком на землю, сбивается прицел, один выстрел уходит мимо, зато второй точен — кровавая дыра на том месте, где только что был нос. Упав, я перекатываюсь, ища взглядом цели — но их нет, оставшиеся двое успели заныкаться…

Семеро… Возможно даже восемь человек, если ротмистр свалил-таки того, стреляя из автомата через борт пикапа. Пять секунд — и семь чисто битых целей. Ох, до конца жизни надо быть благодарным офицерам из Санкт Петербургского нахимовского, неравнодушным людям, которым достало смелости плюнуть на все учебники и армейские наставления и готовить нас, еще желторотых курсантов, которые должны были стать диверсантами-разведчиками не к тиру — а к реальному бою. К бою, где можно и нужно стрелять из двух пистолетов одновременно, «по-македонски», где расстояние не двадцать пять метров как в тире, а пять-десять, где противник появляется совершенно неожиданно для тебя, а ты — для противника, где ровной подсветки цели как в тире не бывает никогда, где противник двигается и отвечает огнем, где застыть в стрелковой стойке — смерть, двоих троих свалишь, остальные — тебя. Пять курсов с нас не сходили синяки, три курса мы вообще не брали в руки боевое оружие, обходясь стреляющим краской учебным. Но результат — здесь и сейчас, семеро мертвы, а я — жив.

Укрытий как на грех не было, да и укрытие в этой ситуации — смерть. Первое, что сделают сейчас укрывшиеся за машинами — бросят гранату, просто наугад бросит каждый по гранате, потому что их от осколков укроют машины, а мы — на голом месте, беспроигрышный вариант. Делов-то — рванул гранату из подсумка, вырвал зубами чеку — а может она уже будет без чеки, некоторые так привязывают гранату к подсумку, что при доставании чека выдергивается сама — и бросил что есть силы себе за спину. Все! Две гранаты — и бой выигран!

Оставив Кольт на месте, я оттолкнулся левой рукой от земли и бросился — как спринтер стартующий с низкого старта — вперед. Секунда — и я у капота машины, вторая — и я перекатываюсь через нее, выхаркивая легкие, кричу «Ложись», третья — и вот они голубчики! Двое, один в двух шагах от меня за широким сдвоенным задним колесом пикапа укрылся — руки пустые, гранату сука бросить успел. Второй — за стоящим чуть дальше внедорожником, у того граната в руках. Два выстрела — один за другим — в дальнего, самого опасного, потому что у него — граната в руках — и сидящий на земле террорист болезненно сгибается вперед, накрывая своим телом руку с гранатой. Второй — у него в руках нет ничего, гранату он успел бросить, автомат лежит рядом на земле, но не дотянешься, не успеешь — резко подается вперед, почти успевает схватить меня за ногу — но именно почти. Я стреляю в голову почти в упор, какие-то горячие брызги хлестко ударяют по руке и даже попадают на лицо — и даже успеваю упасть на землю — до того, как за машинами гулко хлопает взрыв…

Бортстрелок. Вертолет «Шесть-один»

Заменить ленту — а она тяжелая сволочь, большой короб с лентой больше десяти килограммов весит — да еще в находящемся в воздухе и под обстрелом вертолете — задача не из легких. Старшему лейтенанту Иванкову на это потребовалось больше минуты — в норматив не уложился, а каждая секунда промедления с огнем — это чья-то смерть там внизу. Сказывалось и то, что старлей был ранен — пуля была уже на излете, влетела в десантный отсек, угодила в плечо и застряла под кожей, причиняя дикую, невыносимую боль. Усилием воли заставив себя забыть о боли — хотя перед глазами аж пелена красная — старлей закрыл крышку пулемета и посмотрел вниз. То, что он увидел внизу, его поразило…

Дворик — а в нем две машины. И густо лежащие вокруг них тела — один два… двенадцать! Двенадцать тел — кто же их так? Явно не из крупняка покромсаны, пуля крупнокалиберного пулемета руки — ноги отрывает. Десантники не могли, до места боя — два двора, больше ста метров. Зато этот дворик — прекрасное место для стрелков с РПГ и Стингерами — а вон, что-то подобное на земле лежит, черная тень, похожее на длинную трубу — Стингер, больше нечему. И кто же их так?