Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри

То была правда: при ее помощи могли быть наложены магические узы, столь же сильные, как те, что цвели на эльфийском дереве; Арафель и камень, бывший ее сердцем, могли связать воедино все миры и сделать их правителя всесильным. Она сама стала как дерево, пустив свои корни во все миры, она сосредоточила слишком много власти в своих руках, а теперь стояла перед ними беззащитной.

– Иди сюда, бросай свое оружие, – сказал Найер Скейяк. – Неужто ты все еще надеешься на Лиэслиа и на Вина Ши? Я вызвал его для тебя. И он проскакал здесь один. Если один из вас будет служить нам, что мы можем сделать со вторым? Пусть приходят и остальные. Дун Гол будет отмщен.

А круг все сужался. Арафель видела, как умирает зеленая земля, как чернеют листья. Финела прижала уши, и дрожала, и беспокоилась под ней, по мере того как враги наступали – и нельзя было метнуться, перескочить из мира в мир: они уже глубоко вошли в Элд, и некуда было бежать.

На звук арфы мчался он – песня, звучавшая из камня, вела его. И вдруг она затихла.

– Арафель! – закричал он, и Аодан поскакал еще быстрее, понесся изо всех сил ради него, рискуя и отыскивая пути, даже когда перед ним вырастали в тумане деревья, когда корни переплетались и ветви хлестали и цеплялись за них. Мудр был эльфийский скакун, и его седок знал это, но он видел, как рассыпаются чары бесследно и погибает зеленая жизнь. Это иссякали силы Арафели, Арафели, магией которой держался Элд – та малая часть его, что выжила.

У него не было ничего – лишь Каванак и камень, – у человека не было оружия и ничего другого при себе, этот человек гнался за ним. Он вспомнил тревожное лицо госпожи у Эшберна, горящие глаза детей – как он был богат, этот человек! Теперь Лиэслиа никогда не забудет этот род, когда-то презираемый им, с которым он когда-то сражался не менее отчаянно, чем сам Далъет – он убивал их, бился против их железа и тех перемен, которые они вносили в мир.

Лиэслиа боролся с ними до конца, пока у него не осталось выбора. Он был среди тех, кто превратил Аиргиди в Дун Гол, о чем ни один эльф не мог вспомнить без содрогания. Один за другим они повесили свои камни на ветви Кеннента и ушли из Элда, не находя в себе больше любви к этому миру, создаваемому людьми, и не в силах вспоминать о том, что было сделано ими самими.

Он был последним, не считая Арафели, – это случилось бессчетные века тому назад: он оставался из гордости и из чувства долга, чтобы охранять Кеннент.

«Но какая нам разница? – спрашивал он ее. – Пусть Кеннент погибнет, если гибель суждена миру. Ничто не вернется вспять, Арафель, мы можем лишь ждать… Мы закрыли дверь и запечатали ее. Что нам осталось?»

Но этот человек показал ему иное, показал яркую и краткую вспышку жизни, столь ослепительной в чередовании дней и ночей, что Лиэслиа, сам будучи вечно юным, едва ли мог это понять. И все же в этой земле сменяющихся времен года эльф выучил нечто новое: и теперь он летел, обогащенный человеческим знанием, верностью и страхом, – теперь он никогда от них не сможет освободиться. Впрочем, он и не хотел.

– Арафель! – крикнул он. Он мчался так же безумно, как это сделал бы Киран, услышав шепот дракона, который угрожал всему, что он любил.

В мгновение ока Аодан перелетал через мелких тварей, сбивал с ног более крупных, обходил корни и ветви. Дроу громоздились перед ним на огненных скакунах, на речных видоизменяющихся лошадях и прочей нечисти. Они пытались задержать его, но он был неудержим: эльфийский конь подминал их под себя, когда они цеплялись и хватались за него, он обгонял их в лунно-зеленом свете.

Всюду вокруг него боролась жизнь. То под ногами была трава, то выжженная земля и мертвые деревья обступали их, то дыхание свежего воздуха, то мутная мгла и мечущиеся всадники на черных лошадях, то и дело перемещающиеся из мира в мир. Страшным ядом были пропитаны их мечи – они отравляли людей страхом смерти, а эльфов – сомнениями и ненавистью при каждом своем прикосновении; но человек был уже мертв, а эльф отринул все сомнения.

– Вперед! – понукал он Аодана, и эльфийский скакун несся вперед, находя дорогу меж засад, мглы и тумана. Камень твердил Лиэслиа о битве, об опасности и отчаянии. – О Арафель, держись!

И тени дрогнули перед ним и расступились. Он увидел просвет, где клубящаяся тьма обступила Арафель. Она упала с лошади, сияние ее померкло, и раны кровоточили; Финела сама пыталась встать после падения – замаранная темной кровью, она разила молниями, пока Арафель рубила своим мечом.

Аодан не остановился – темные Ши разлетались из-под его копыт, уязвленные стрелами его молний; и вдвоем эльфийские кони начали оттеснять мерзких тварей, лягая и подгоняя их, пока пространство в роще не расчистилось.

И тогда Арафель упала на одно колено и, опустив руки на землю, приникла к ней головой, ибо она была покрыта глубокими ранами. Камень горел болью, страданием и усталостью; и Лиэслиа взял на себя их, сколько мог, встав меж Арафелью и тьмою.

«Лиэслиа», – промолвил голос откуда-то из теней. Он коснулся души Кирана, глубоко похороненной в камне. «Донкад», – подсказала память. Но его истинное имя был Далъет.

Ветер проносился мимо, но Мев и Келли не могли упасть – такова была природа этой скачки без поводьев и без седла. Им даже не было нужды держаться за фиатас, идущих вровень с эльфийскими скакунами – черными на фоне их света.

Берег остался далеко позади, и Мев плакала из-за матери, из-за Барка, Донала и Ризи и всех остальных.

– Стойте! – кричала она.

И Келли ей вторил:

– Помогите!

Но ничто не могло остановить уносящий их ураган, как ничто не могло остановить фиатас.

Теперь они нагнали предводителя – эльфийского военачальника. Он был без доспехов, как и прочие лучники, но стрелы его разили светом. Белый конь его несся по собственной воле, без поводьев, как и фиатас. Казалось, он был молод, как и все Вина Ши, молод и прекрасен – ибо никто из них не знал возраста. Они все были холодный свет и дикая, пугающая красота.

– О, поверни назад, – взмолился Келли. – Хотя бы оставь кого-нибудь помочь им!

– Это не наш народ, – ответил эльф, – не наша война.

– Тогда отпусти нас! – вскричала Мев.

– Не я вас влеку за собой, а то, что на вас надето, – сказал эльф.

Мев прикоснулась к дару в