Бомарше - Рене Кастр

2. Король дал драматургам даже несколько больше, чем они того требовали, ибо определил, что от суммы сборов им причитается не девятая, а седьмая часть.

Но эти положения, удовлетворявшие требования авторов, сформулированные в свое время Бомарше, практически перечеркивались другим пунктом указа, согласно которому пьеса переходила в собственность театра, если сумма сборов от нее оказывалась меньше 2300 ливров зимой и 1200 летом, тогда как прежде этот порог был соответственно 1800 и 800 ливров. Поскольку не составляло никакого труда сделать так, чтобы в какой-то из дней сумма сборов не достигла неоправданно завышенной планки, демарш драматургов в общем-то обернулся против них же самих. Одним из немногих авторов, выигравших от этих нововведений, оказался Бомарше в связи с успехом его «Женитьбы Фигаро». Несмотря на собственный выигрыш, Бомарше не прекратил борьбы за общие права и в качестве председателя созданного им Общества драматургов множество раз вступался за своих собратьев по перу, которых частенько оставляли ни с чем.

Революция могла положить конец этому бесправию. В Национальное собрание была направлена петиция, составленная Бомарше, Лагарпом и Седеном; народные избранники признали авторское право драматургов и отменили привилегии, данные «Комеди Франсез», а 13 января 1791 года приняли декрет о том, что произведения живых авторов не могут быть поставлены ни одним государственным театром без их на то согласия.

Для Бомарше этот декрет стал настоящим профессиональным успехом, ибо он обеспечивал драматургам то, за что Пьер Огюстен не прекращал бороться все эти годы — защиту их авторских прав. Отныне пьеса не могла перейти в общественную собственность при жизни ее автора, и, кроме того, нельзя было поставить какое-либо произведение, не заплатив тому, кто его написал, его законную долю от театральных сборов.

Это решение обрадовало далеко не всех. В бумагах Бомарше найдено множество писем с протестами от директоров театров, заявлявших, что, несмотря на декрет, они будут ставить пьесы без всякого на то разрешения и отчисления процента авторам.

Бомарше не прекращал начатой им борьбы до того самого дня, когда положение об авторском праве обрело силу закона, это произошло 19 июля 1792 года после его принятия Законодательным собранием. С тех пор созданное им Общество драматургов продолжает свою плодотворную деятельность.

К словам Вольтера, которые Бомарше любил цитировать министрам: «Литература — это первое из искусств, но последнее из профессий», следует добавить комментарий самого Пьера Огюстена, написавшего еще в 1780 году герцогу де Дюра:

«По-моему, было бы гораздо лучше, если бы писатель честно жил за счет признанных плодов своего труда, то есть своих произведений, а не бегал за должностями и пенсиями, которые нужно долго выпрашивать, но в результате можно остаться ни с чем. Режим, при котором у писателя нет другого господина кроме публики, все же наименее аморальный, хотя и при нем не исключены дискриминация, несправедливость и протекционизм».

В петиции Национальному собранию от 23 декабря 1791 года он писал с той же твердостью и отвагой:

«Почти все писатели — люди бедные, но гордые, поскольку гениев без гордости не бывает, и гордость эта прекрасный пример в деле общественного воспитания! Будучи, быть может, наименее талантливым, но одним из самых богатых среди них, я подумал, что мне следует порадеть за них. Я решил взяться за то, что сами они считают ниже своего достоинства. Вы не ошибетесь, если подумаете, что я преследовал и собственную выгоду тоже. Да, именно из-за нее я стал методично бороться за то, что до сей поры доставляло мне лишь беспокойство и наносило ущерб. Все ополчились против меня: пасквили и поношения стали мне наградой. Но я не собираюсь обращать на это внимание: если бы подобные препятствия могли меня остановить, никому не было бы от этого пользы».

В то самое время, когда Бомарше добивался от представителей народной власти решения, в котором ему отказала абсолютная монархия, он вновь взялся за перо, чтобы написать продолжение «Женитьбы Фигаро» и создать трилогию, посвященную бессмертному персонажу, в коем угадывался он сам. Правда, в новом воплощении Фигаро уж очень напоминал стареющего автора.

А между тем переехавший наконец в свой прекрасный дворец, который злые языки называли дворцом г-на Журдена, окруженный нежностью и заботами жены и дочери и по-прежнему остававшийся пылким любовником Амелии Уре де Ламарине, Бомарше вполне мог наслаждаться счастьем и надеяться на безмятежную старость. Поэтому в тот момент, когда он создавал свою мрачную драму, отражавшую, по всей видимости, его тревогу по поводу политической ситуации в стране, перо его порой позволяло себе веселые шалости типа хороводной песни, которую он посвятил дочери. Эту песенку распевал весь Париж как раз в то время, когда Людовик XVI согласился признать конституцию, а все добропорядочные граждане решили, что революция закончилась.

Вчера Пьер Огюстен,Гуляя по своему саду,Взглянул на свою хижинуИ проговорил с грустным видом:Я хочу, и в этом вся причина,Быть хозяином в своем доме.

Что за дурацкая идея.Лишающая меня счастья,Держать ЕвгениюВ каком-то ужасном монастыре!Я хочу, чтобы она была рядом:В этом причина того, что я хочуБыть хозяином в своем доме.

Она растрачивает свою молодость,Распевая на латыни,В то время как старостьПодталкивает меня к концу.Пока я жив, это причинаОбнять ее в моем доме.

В более суровой, но не менее оптимистичной манере 12 ноября 1791 года он писал в Санкт-Петербург одному русскому князю:

«Произошедшая у нас революция оказала огромное влияние на литературу. Свободные народы в состоянии благодати обычно теряют то, что приобрели в борьбе, поэтому сейчас наш театр ощущает себя выразителем нового духа Франции. Нацелившись на великие дела и став наполовину республиканцами, мы не можем больше мириться с вялостью литературы, приемлемой для старого режима; но нужно признать, что, стараясь выправить наше дерево, мы перегнули его в противоположную сторону. Суровые слова, распугавшие муз, зазвучали из уст наших актеров. Вместо дворцов у нас сейчас крепости, а вместо оркестра грохочут пушки. Сцены уличной жизни вытеснили альковные, слова „жить свободным или умереть“ звучат ныне вместо слов „я люблю тебя“. Таковы теперь наши игры и развлечения. Любезные Афины преобразились в суровую Спарту; но поскольку любезность является нашим врожденным качеством, то восстановившийся мир вернет нам наш истинный характер, возможно, ставший чуть более мужественным, и наш веселый нрав снова возьмет верх».