Ложь во имя любви - Розмари Роджерс

Потом раздалось шуршание юбок Лали, возвращавшейся с чашкой дымящегося отвара. У Марисы не было выхода: она, обжигаясь, осушила чашку одним глотком. Вскоре после этого, все еще всхлипывая и бормоча возмущенные слова, она почувствовала, что ее затягивает сонная трясина, лишающая последних сил. Откуда-то издалека до нее донесся ее собственный голос, изменившийся почти до неузнаваемости:

– Мне нельзя спать! Я обязана…

– Тебе нужен сон, детка. – Последовал горестный вздох. – Обязанности потом.

Бабушка Сесиль была, разумеется, права. Марисе повезло, что ей позволили проспать почти до полудня. Когда она очнулась, оказалось, что настоящий кошмар еще впереди. У нее отняли право распоряжаться собой, превратив в сломленное, беспомощное существо, мотылька с оторванными крылышками.

– Жаль, что все произошло именно так, – ворковала донья Инес своим ничуть не изменившимся медовым голоском. – Тебе следовало выйти замуж за дона Педро, когда он этого хотел, тогда не пришлось бы вытаскивать наружу все это грязное белье. Или ты действительно вообразила, что я позволю тебе отобрать у меня «Конграсиа»? Тебе, наглой девчонке, объявившейся здесь через столько лет? Оставалась бы во Франции, на худой конец в Новой Испании, у дяди. Наверное, ты и сама теперь так считаешь?

В темной комнате ее карие глаза казались зелеными, как у кошки; она и щурила их, как кошка, готовая замурлыкать. Словно намеренно подчеркивая разницу в их положении, Инес развалилась на диване с шелковой обивкой и наслаждалась вынужденной неловкостью стоящей перед ней молодой невольницы с кандалами на руках и ногах, в которые она сама приказала ее заковать.

Когда они остались одни, Инес снизошла до того, чтобы принести ей свои извинения.

– Понимаю твое потрясение. Но я сделала это для твоего же блага, во избежание попыток бегства и неминуемого наказания: ведь мне пришлось бы покарать тебя, хотя бы ради сохранения порядка.

Мариса не сводила с нее своих золотистых глаз, в которых ровно ничего нельзя было прочесть, и молчала. Инес не услышала от нее ни слова после того, как падчерица бросила ей в лицо:

– Вы отлично знаете, что все это ложь. Рано или поздно правда выплывет наружу, как бы вы ни старались ее скрыть!

Желая лишить Марису самообладания, Инес произнесла безжалостным тоном:

– Теперь ты – рабыня! Моя рабыня! Неужели не ясно? Ты, естественно, не желаешь с этим мириться, но доказательства в моих руках. Я уже доказала это господам, побывавшим здесь вчера вечером, или ты не запомнила их, впадая в истерику? Но это еще не все. Поскольку твой отец, обожая Дельфину, не удосужился ее освободить, прежде чем она отбыла с его женой во Францию, то ты родилась рабыней. Таков закон Луизианы. Почему он так торопился выдать тебя замуж до твоего возвращения? Я, правда, надеялась, что всего этого удастся избежать. В конце концов, ты почти белая. – Она засмеялась и томно потянулась. – Тебе известно, что его жена была сводной сестрой Дельфины? Судьбе было угодно, чтобы сестры в одно и то же время произвели на свет детей – девочек. Поэтому ты пошла в эту семейку цветом волос и кожи. Правда, видывала я в Новом Орлеане цветных и посветлее тебя! Твой отец припрятал железный ящик с личными бумагами, но я его нашла. А уж когда тебя узнала тетушка Сесиль…

– Как она могла меня узнать, если не видела с раннего детства? – Мариса не собиралась отвечать, но кошачья самоуверенность Инес вывела ее из себя. – Она так стара, что готова поверить всему, что ей ни наболтают, главное – повторять эту болтовню почаще. А бумаги нетрудно подделать или подменить. Сколько вы платите старикашке, именующему себя судьей, чтобы он подтвердил под присягой подлинность этих документов? Дельфина была мне ближе, чем родная мать, и обязательно открыла бы мне правду…

Инес выпрямилась и гневно сверкнула глазами.

– Что бы она тебе сказала? И зачем?.. Заруби себе на носу: здесь всегда примут на веру мои слова и бумаги, оставленные твоим отцом, но не твои речи! Подобное случалось и раньше, причем нередко. Вот тебе пример – Лали! Кажется, ты ее жалела? Что ж, теперь пожалей самое себя. Если хоть у кого-то появятся малейшие сомнения, я найду способ положить им конец. Ты во всем убедишься сама. После этого даже мой обманутый кузен, бедняга, от тебя откажется!

Кошмар не прекращался. Если бы не Сесиль и не Лали, которая, отчаянно рискуя, шептала ей слова утешения, Мариса не смогла бы удержаться на грани, отделяющей рассудок от безумия.

– Бери ее! – приказала Инес чернокожему рабу с плантации, недавно назначенному десятником на рисовых полях. – Разве ты не мечтал о светлокожей девчонке, Полус? Пока что она твоя. Твоя задача – поставить ее на место.

Деккер, управляющий с длинными прямыми волосами, заворчал при этих словах хозяйки, и Мариса, несмотря на весь свой ужас и тошноту, поняла по выражению его глаз, что он бы тоже от нее не отказался. К нему Инес обращалась по-английски, так что рабы, изъяснявшиеся в большинстве своем по-испански или по-французски, не понимали их бесед.

– Я обязательно продам ее мистеру Джонасу. Он уже направляется сюда из Нового Орлеана. Не думаете же вы, что я оставлю ее здесь! Главное, чтобы он с ней переспал, а еще лучше сделал ей ребенка: тогда все прикусят языки!

Как Мариса ни буйствовала, как ни работала кулаками, кандалы, в которые ее заковали, как непокорную кобылицу, делали ее совершенно беспомощной. Ее оторвали от земли и поволокли прочь под смех Инес, удалявшийся с каждой секундой. Когда Инес не стало слышно, к всхлипываниям самой Марисы и ее тяжелому дыханию стали примешиваться стрекот кузнечиков, щебет птиц, плеск воды. Сначала ей в лицо било солнце, потом она очутилась в полумраке и почувствовала острый запах негритянского жилья. Ее бросили на тонкую циновку, и она снова заголосила. Чья-то ладонь накрыла ее перекошенный рот, и она в ужасе уставилась в черную физиономию.

– Заткнись! – сказал ей Полус басом и сердито спросил: – Думаешь, я тебя хочу? – Несмотря на свое близкое к безумию состояние, она узнала кубинский диалект испанского языка. – Думаешь, любой ниггер хочет белую женщину, только бы у нее были посветлее кожа да волосы? У меня есть своя женщина, ее я и хочу, а не тебя! Слышишь? – Он рассмеялся булькающим смехом. – Даже если бы хотел, старая колдунья уже предупредила, чтобы я не смел к тебе прикасаться. Раз она так говорит, никто на этой плантации не причинит тебе вреда. Поняла?

Она замотала головой. Он заглянул Марисе в глаза, желая понять, успокоилась ли она, и убрал с ее рта свою ладонь. Она стала жадно ловить ртом влажный воздух. Рыдания утихли.

Глянув на нее с пренебрежением, Полус встал и напряг могучие мышцы своего голого торса, испещренного белыми рубцами от кнута надсмотрщика. Чем-то – возможно, своей мужской гордыней – он напомнил ей Доминика… Она в ужасе поймала себя на полной несвязности мыслей. Полус тем временем подошел к двери, захлопнул ее и присел на корточки перед грязным очагом.