Ложь во имя любви - Розмари Роджерс

Доминик залпом выпил коньяк. Когда он поднял на полковника глаза, взгляд его был тверд. Под маской невозмутимости нельзя было прочитать ровным счетом ничего. Уилкинсон испытал некоторое разочарование.

– Продолжайте.

– Судя по всему, наш общий знакомый Маррелл подобрал груз с калоши Джонаса со всеми бумагами и только сегодня провел частный аукцион в «Масперо». Заезжий кубинец, владелец сахарной плантации, приобрел на нем хорошенькую образованную цыпочку, обеднев на несколько тысяч долларов, но нисколько о том не сожалея. Интересная история, не правда ли?

Доминик Челленджер поднялся. Каждое его движение говорило о плохо сдерживаемой ярости. Губы генерала кривились в усмешке, однако он разыграл удивление.

– Полагаю, вы еще не уходите? У меня есть для вас предложение, сулящее уйму денег, а то и…

– Я выслушаю ваше предложение, сэр, когда переговорю со своим другом Марреллом. «Масперо», говорите?

Дверь с грохотом захлопнулась. Джеймс Уилкинсон откинулся в кресле и аккуратно раскурил сигару, после чего заказал еще кофе и закуски. Когда официант ушел, он с улыбкой уставился в камин. Ему совсем не хотелось спать. Дожидаясь возвращения Доминика, он строил планы один рискованнее другого. Ему всегда хватало смекалки, чтобы пользоваться слабостями других людей, даже Эрона Берра, который с радостью выслушает его рассказ. Эрон Берр умел внушать доверие и имел последователей, однако и он не был лишен тщеславия и человеческих слабостей. Рано или поздно, когда все их планы принесут плоды, в выигрыше окажется сила. Доминик Челленджер тоже в свое время поймет, что является всего лишь пешкой. Впрочем, этот срок еще не наступил. Пока что Доминик мог еще ох как пригодиться.

Нащупать в человеке слабую струнку и использовать ее – в этом заключался не единственный талант генерала Уилкинсона.

Джон Маррелл, способный заниматься чем угодно, лишь бы извлечь из этого пользу, обладал иными талантами. В тот вечер он был не методистским проповедником, от чьих проповедей на Нэтчезском тракте так и веяло жаром и серой, и не неуловимым пиратом, промышляющим на реке, а богатым джентльменом-плантатором из Теннесси, приехавшим развеяться в грешном Новом Орлеане.

Невольничий аукцион состоялся во второй половине дня. Поздним вечером «Масперо» превращался в кафе, бар и одновременно место, где друзья могли без помех предаться азартным играм. Биржа «Масперо» представляла собой двухэтажное деревянное здание на Сент-Луис-стрит. Главный вход располагался на Шартр-стрит. Именно им и воспользовался Доминик Челленджер, вихрем пронесшийся мимо цветного привратника, получившего от него вместо привычной монеты свирепую гримасу.

Он попал в шум, смех, духоту. В углу пиликали на скрипках трое никому не нужных музыкантов. Доминик рассчитывал найти здесь Маррелла. Он не остановился бы даже перед необходимостью прочесать все до одного злачные места города.

Однако Маррелл избавил его от этих хлопот, с улыбкой поднявшись ему навстречу.

– Доминик! Я сразу тебя узнал, даром что стемнело. Составишь мне компанию в экарте?

Доминик усилием воли изобразил любезную улыбку, однако Маррелл заметил в его глазах недобрый блеск. Прищурившись, он обреченно вздохнул.

– Понимаю, тебе не до экарте. Но и в «Оукс» я с тобой не отправлюсь: ты знаешь, что бессмысленные дуэли не по мне.

Доминик не собирался тратить время даром.

– Я тебя хорошо знаю, Маррелл. Где мы сможем поговорить – здесь или в другом месте?

– Это место ничем не хуже других. Тут столько народу, что до нас никому нет дела. Идем! У меня столик в углу, где темнее всего.

Усевшись, Маррелл продолжил как ни в чем не бывало:

– Тебе известно об удачном аукционе, который я провел здесь сегодня? Если бы я знал, что ты в городе, то прислал бы личное приглашение. Однако я только и слышу, что ты обручен и готовишься к свадьбе. Любовница есть любовница… Однако, узнав эту… молодую особу, я позаботился, чтобы с ней обошлись прилично. Между прочим, при виде меня она испытала облегчение. Ты знаешь, какая была репутация у Джонаса?

– Знаю, – процедил Доминик. Теперь он как бы наблюдал за собой со стороны и удивлялся неистовству, охватившему его от слов Уилкинсона. Он не понимал, зачем сидит здесь, за одним столом с Джоном Марреллом, и почему готов его растерзать. С трудом сдерживаясь, он проговорил: – Дальше.

Маррелл пожал плечами:

– Он не успел причинить ей большого вреда. О том, чтобы над ней надругаться, не было и речи: он никогда не делал этого с цветными женщинами. Дело обошлось несколькими рубцами и царапинами. У нее оказалась нежная кожа. Мне было жаль ее продавать, но ты сам знаешь, что такое деньги и как быстро они тают! К тому же ее требовалось побыстрее сплавить из Луизианы – с этим ты наверняка согласишься. Я лез из кожи вон, чтобы, понимая, что к чему, обращаться с ней как можно мягче. Я даже рискнул барышом, на который рассчитывал благодаря ей, и настоял, чтобы покупатель, сеньор Мендоса, приобрел вместе с ней еще двух рабов – черного верзилу и смазливенькую квартеронку. Даже негодяй вроде меня иногда дает слабину! – Крепко сжатые челюсти Доминика вызвали у него усмешку, и он продолжил неодобрительно: – Я не собирался ее бить, чтобы не подпортить ее золотую кожицу перед аукционом, поэтому мы с ней заключили нечто вроде пакта, и она вела себя смирно. Наверное, опыт с Джонасом подсказывал ей, чем чревато непослушание. Впрочем, зачем я все это тебе рассказываю? Она уже плывет на Кубу, если только кубинец не решил провести в Новом Орлеане еще одну ночь, чтобы снять пробу с приобретенного товара.

Глаза Доминика Челленджера стали похожи на две льдинки, столь же холоден был его голос:

– Когда ты собираешься ее выкрасть?

Он насквозь видел Маррелла. Негодяй воровал или сманивал рабов у их хозяев, обещая свободу, и снова перепродавал, добиваясь теми же обещаниями их покорности. Наклонившись к Доминику, Маррелл тихо осведомился:

– Ты предложишь мне плату, за которую стоило бы постараться? Все чернокожие рабы на одно лицо, но такую, как она, хорошо запомнят. На аукционе было много публики.

– Не сомневаюсь, – бросил Доминик. – Сколько?

Недобрые огоньки, вспыхнувшие в глазах Маррелла, подсказали Доминику, что другого ответа от него не ждали. Маррелл был готов продать за деньги лучшего друга, а улыбчивый генерал Уилкинсон подстроил ему ловушку в надежде использовать для собственных целей…

– Десять тысяч, – твердо сказал Маррелл и добавил извиняющимся тоном: – В конце концов, должен же я как-то на этом заработать! Я буду рисковать, а это кое-чего да стоит. Для тебя, дружище, всего десять тысяч долларов. С любого другого я запросил бы двенадцать.