Бренна земная плоть. В аду нет выбора. Голова коммивояжера - Николас Блейк

Последующее поведение Лайонела свидетельствует об его причастности к преступлению. Необходимо учесть, что он сказал мне на лужайке в первый день моего пребывания в Плэш Медоу, особенно фразу о том, что должен помочь Ванессе пережить «эту заваруху», и попытки прощупать мои намерения. Если бы Лайонел не был свидетелем странного поведения Роберта в ту ночь, зачем тогда такие усилия, чтобы отвлечь внимание на себя? Он, конечно, не стал бы делать этого ради мачехи. И едва ли лишь для того, чтобы дать отцу время закончить цикл стихов, так как если бы Лайонел не имел оснований подозревать отца в причастности к преступлению, то у него не было бы причин опасаться его раскрытия.

Вернемся к Дженет. Прошлой ночью на кладбище для меня ее виновность стала очевидной. Попытки затянуть наш приезд туда якобы ради Роберта на самом деле означали другое. Она боялась помешать ему покончить с собой. Предполагая, что мы можем опоздать, она хотела удостовериться в его смерти. В процессе следствия Дженет также не раз выдавала себя: 1) на следующий день после убийства она была, по словам Мары, «очень странной и раздражительной»; 2) препятствовала обыску в доме; 3) во время первого разговора со мной попалась в ловушку, согласившись, что ночь с четверга на пятницу была очень беспокойной, хотя в тот момент не должна была бы знать, когда убили Освальда. Правда, затем она очень умело исправила свою оплошность; 4) она была очень встревожена, когда я впервые спросил Роберта и ее, не покидал ли деревню тайком кто-либо из местных жителей лет десять назад; 5) была столь же встревожена и противоречила сама себе после моего вопроса, был ли на ней макинтош Роберта, когда она шла с ним ночью через двор. Конечно, все это можно объяснить гораздо проще: Дженет знала о приезде Освальда, подозревала, что Роберт убил его, но больше всего опасалась расследования, которое раскрыло бы ее участие в подготовке «самоубийства» Освальда. Но тогда: 6) всплывает история с глиняной головой. Роберту в своем письме пришлось коснуться этого момента — он утверждает, будто использовал Дженет как «невольного исполнителя» своего плана, без ее ведома. Если Дженет была только исполнителем и еще не знала личности убитого, то почему она предложила Маре вылепить голову именно Роберта? Откуда ей знать, что убитый очень похож на ее мужа и такое сходство вызовет у Финни желание украсть и вторую голову? Она еще больше выдала себя, заявив, что: 7) Финни был ее незаконным сыном. Во-первых, полиция не обнаружила никаких фактов, подтверждающих это. Во-вторых, такая гордая женщина, как Дженет, никогда не призналась бы в подобном, разве только стремясь предотвратить нечто худшее. Признание ей было необходимо, чтобы придать своим словам больше правдивости, поскольку вся история с глиняной головой затеяна ради Финни Блэка. Но я просто не могу поверить, чтобы эта женщина совершила признание ради кого угодно, кроме себя самой. Тем более, что, как подтвердил Финни, именно Дженет велела ему не отвечать на вопросы полиции.

Все это указывает на причастность Дженет к преступлению. Но не доказывает, что именно она нанесла роковой удар. В то же время в глубине души я уверен: Роберт не делал этого, скорее, все-таки Дженет. Я убежден, что Роберт Ситон, несмотря на серьезные мотивы убийства, имел очень веские причины сохранить Освальду жизнь. Здесь мы переходим к самому главному в этом деле — творчеству Роберта.

Путеводная нить оказалась в моих руках еще в июне, когда я впервые увидел поэта. Мне запомнилась его странная фраза о курах, «которые всегда удивительно беззаботны». Я заметил, что он погружен в скуку, забыл былые увлечения, что его лицо стало несчастным, когда Дженет упомянула про эпическую поэму о Великой Войне. Считалось, он работал над ней долгие годы, но следов поэмы среди рукописей не было. Больше всего мне запомнилась версия сказки о Спящей красавице: «…задумывались ли вы когда-нибудь, что на самом деле удерживало ее? Не шипы, а розы». И «королева спрятала все веретена» — чисто фрейдистская оговорка, ибо в сказке это сделал король. Таким образом, Роберт выразил свое неосознанное раздражение Дженет, Плэш Медоу и всем, что связано с ними и лишило его творческой силы. Поэтому «бедной девушке» (его Музе) «ничего не оставалось, как только слоняться без дела и любоваться своим отражением в каплях росы». Более того, Реннел Торренс во время резкого разговора с Ситоном сказал ему: «Придет день, и нужно будет держать ответ, как ты использовал свой талант. „Я похоронил его, Господи, похоронил под охапкой роз“, — вот что придется тебе сказать». Реннел прекрасно знал, что Роберт давно уже ничего не пишет.

«…я не верю в этого принца, — продолжал Роберт. — Если бы он даже и был, то никогда не пробрался бы сквозь колючие заросли. Это под силу только зверю, косматому зверю». И зверь появился — Освальд Ситон. Роберт ухватился за его воскрешение из мертвых, ибо оно давало ему шанс освободиться от чар Плэш Медоу (с чистой совестью, так как Освальд был все-таки законным владельцем поместья), нарушить глубокий сон, в котором пребывала его околдованная Муза, вернуться к прежнему образу жизни, как бы суров он ни был. Ведь тогда он смог бы писать стихи. Убить Освальда значило упустить шанс спасти творца в самом себе.

Но как я мог убедить во всем этом Блаунта? Он очень умный и широко мыслящий человек, однако трудно ожидать от сотрудника Скотленд-Ярда понимания того, что движет художником, какая неведомая сила заставляет его и его близких переносить лишения, унижения, прихоти судьбы или нечеловеческие трудности лишь ради нескольких бессмертных строк.

Поначалу я был введен в заблуждение тем, с каким безразличием отнесся Роберт к преступлению. Я объяснил это его непричастностью, и он, видимо, непричастен к убийству, как таковому. Возможно, порыв альтруизма по отношению к Дженет, когда он помог ей скрыть следы преступления, явился результатом его человеколюбия, но истинной причиной большой перемены, которую я в нем заметил в августе, было то, что он опять начал писать стихи. Это неожиданное следствие смерти Освальда для него явилось главным. И то, что он опять погрузился в работу, для которой был рожден, вознесло его над происходящим — в общении со мной и Блаунтом он казался умным, но бесстрастным наблюдателем. В сравнении с его стихами полицейское расследование было второстепенным, представлялось игрой, в которой он мог позволить себе принять участие, откровенно потешиться в свое удовольствие. Чего стоило его смелое, формально точное заявление: готов поклясться, что никогда не видел Освальда живым с того дня, когда десять лет назад он исчез.

Не стоит преувеличивать значение этих слов. Они не были продиктованы легкомыслием. Просто на время его гражданская ответственность уступила место более важной ответственности — перед Богом. Если он воспринял смерть Освальда и ее неизбежные последствия как нечто не слишком важное, то тем самым уподобился человеку, которому вынесен посмертный приговор и для которого мир как бы перестал существовать. Вот в чем причина его отрешенности. Я уверен — Роберт знал, что его ждет, если преступление раскроется. У него было благородное сердце, и он попытался устроить все так, чтобы никто другой не страдал из-за него. Не могу забыть слова редактора местной газеты, сказанные о первой жене Роберта: «В сущности, это его поэзия погубила ее». Видимо, Роберт чувствовал то же самое по отношению к Освальду и Дженет: если бы он не пригласил Освальда, желая переложить на его плечи тяжкое бремя владения Плэш Медоу, то Дженет никогда бы не оказалась перед угрозой виселицы. История повторилась — разрушительная сила гения вновь заявила о себе…

Боже, как он, наверное, посмеялся бы над этой глубокомысленной чепухой! «Я написал свою исповедь, она перед вами, так что, ради Бога, избавьте меня от ваших домыслов и нравоучений», — я почти слышу, как он это говорит. Однако признание Роберта Ситона ставит передо мной трудную моральную проблему. С одной стороны, в нем мало правды и оно вряд ли убедит следствие, но стоит письмо обнародовать — и оно бросит тень на великого человека. С другой стороны, если полиция в него поверит, то Лайонел отделается легким испугом, а Дженет избежит заключения или виселицы (хотя, без сомнения, ее участие в организации «самоубийства» Освальда будет расследовано), и тогда последняя воля Роберта Ситона исполнится.

Разве можно не думать о судьбе живых? Но я не могу и не хочу опорочить доброе имя поэта. Кто такой Найджел Стрэйнджуэйз, чтобы скрывать правду или обманывать правосудие? Однако послужит ли правде и правосудию признание Роберта Ситона…

Есть ли это ответ?

1

Имеется в виду произведение «Трагедия мстителя» английского поэта и драматурга Сирила Тёрнера (1575–1626).

2