Павлик - Олег Иванович Чапаев

и мужик переломится пополам, но тот совершил неприметное с виду, но невероятно эффективное и вместе с тем открыто противоречащее всем законам физики усилие и внезапно распрямился. Руки его при этом раскинулись в стороны так, будто он сейчас стиснет «Гелендваген» вместе с пассажирами в крепких объятиях. Возможно, даже приветственных, поди тут угадай. На лице аборигена снова заиграла широкая улыбка. Козел моментально переместился к нему и как ни в чем не бывало уткнулся ему в ногу массивной головой, снова откровенно напрашиваясь на продолжение банкета.

– От этого «языка» толку маловато будет, – Павлик скептически покрутил головой и вопросительно посмотрел на своего попутчика. – Может, по главной рванем? Всяко к центру ближе будет, а там уже вменяемого кого найдем, а?

– А этот вам чем не угодил? – Игорь Сергеевич с явным удовольствием разглядывал колоритную парочку, а развернувшись, подмигнул Павлику. – Шилова на них нет…

– А это кто еще такой?

– Художник, Павел. Художник такой известный. Портретист. Вот его бы сейчас сюда, для вечности друзей этих запечатлеть.

Сладкая парочка тем временем медленно двинулась к обход внедорожника, направляясь в сторону пассажирской двери. Мужик переставлял ноги неуверенно, словно заново овладевал древним и необходимым во всех смыслах этого слова искусством ходьбы после недавней акробатики, и каждый последующий шаг давался ему заметно легче, чем предыдущий. Козел послушно трусил рядом, и миг спустя оба застыли около машины. Лицо аборигена оказалось в шаговой доступности от открытого Игорем Сергеевичем окна, чем он не преминул воспользоваться. Навалившись всем телом на дверь, он начал просовывать голову внутрь салона. Густая смесь спирта и перегара, источавшаяся из его недр, таким образом в миг победила запах навоза, доминировавший в городской среде. Отчетливо пахнуло и козлом – животное стояло рядом, тесно прижавшись к ноге аборигена и почти упираясь массивными рогами в сверкающий бок «гелика».

– Как на станцию проехать, подскажите? Железнодорожный вокзал нам нужен, – Игорь Сергеевич отпрянул назад в попытке избежать столкновения с проникшей в салон головой «языка». – Там у вас еще кафе какое-то должно быть…

– Угу. Поехали, – голова исчезла из окна, а миг спустя, не успели путешественники даже опомниться, задняя дверца «Гелендвагена» распахнулась, и абориген начал проникновение в салон. Процесс занял у него всего несколько мгновений, в ходе которых с ним произошла чудесная и почти невероятная трансформация. Былой угловатости и деревянности и след простыл, в движениях засквозила неожиданная в его случае кошачья легкость.

– Куда?! – Павлик отчаянно рванулся со своего сиденья, чтобы помешать вторжению, но абориген уже привыкал к хорошему на заднем сиденье, лучезарно улыбался, а воздушное пространство обогатилось насыщенным ароматом его амбре. Игорь Сергеевич успел неуловимым движением выдернуть из-под опускавшегося на заднее сиденье тела свой рюкзачок, других опасностей он не видел, и поэтому беспечно давился хохотом, пока успокаивающе придерживал рукой разъяренного спутника.

– Вперед! – бессвязность аборигена тоже удивительным образом бесследно испарилась. Он коротко взмахнул рукой, подавая команду к началу движения, и попытался закрыть дверь. Это повлекло неожиданные последствия: голову козла, который не оставлял надежд на порцию ласки и дружеского участия, защемило дверцей, потому что он пытался просунуть ее вслед за мужиком. Козел заорал. Причем изданный им трубный звук более всего напоминал именно крик, и сложно было с точностью определить, чего в этом крике было больше. Может быть, козел протестовал против небрежного обращения со своей головой, пострадавшей от столкновения с дверцей вездехода, а может быть, он просто хотел сообщить миру что-то еще. Возможно, его возмутило вероломное предательство со стороны того, чьи руки всего несколько секунд дарили ему негу и ласку, а может, он просто жаловался на несправедливость и переменчивость козлиной судьбы. Быть могло абсолютно все что угодно, но что бы там ни было, голова многострадального животного исчезла из дверного проема, чем весьма быстро и ловко воспользовался абориген – дверца захлопнулась с глухим стуком.

– Вперед! А потом направо свернуть нужно…

Мужик снова взмахнул рукой, а Павлик, уже открывший было рот для резкой отповеди незваному попутчику, наткнулся на взгляд типичного московского аллигатора, полный сияющего восторга, и в отчаянии всплеснул руками:

– Да это же…

Договорить Игорь Сергеевич ему не дал: он тихонько похлопал по руке своего негостеприимного водителя, не переставая широко улыбаться, и Павлику стало ясно, что его напарник получает от сложившейся ситуации невероятное удовольствие. Глаза у того сверкали, и похоже было, что он с трудом удерживается от того, чтобы не расхохотаться.

– Вперед, молодой человек! Не тратьте зря драгоценного времени! Наш Вергилий, как я понимаю, приведет нас к искомой цели самым коротким и прямым путем.

Вергилий громко икнул, наполнив замкнутое пространство свежей порцией непередаваемого аромата, и снова махнул рукой по направлению движения «Гелендвагена». Павлик открыл было рот, но, видимо, приняв фатальный характер происходящего, счел за благоразумие подчиниться судьбе, поэтому включил скорость и плавно нажал на газ. Джип двинулся вперед, оставив позади запах навоза и яростное, но любвеобильное животное. Спустя некоторое время улица стала шире, а дома – выше. Избы сменили двухэтажные деревянные бараки неопределенного возраста, кое-где замелькали и каменные строения. Вокруг становилось все больше не только людей и машин, но и животных: повсеместно попадались задумчивые коровы, лениво бредущие в известном только им самим направлении, стайки гусей и кур бродили где им вздумается, зато козы паслись весьма организованно.

Вергилий окончательно пришел в себя и уже развлекал путешественников разговорами. Его суждения царапались категоричностью, а информация о жизни города и его обитателях характер имела обрывочный и противоречивый. Самого Вергилия звали на самом деле Григорием. Родился он в маленькой деревне под Ярославлем, а в славный город Сокол попал после армии. Вначале, как поведал с затаенной грустью новый самовозникший знакомый, все было ничего, потом однако стало ощутимо хуже, а дальше процесс и вовсе принял однонаправленный и необратимый характер и только для того, чтобы в конце концов трансформироваться в полный и безоговорочный пиздец. В произошедших с ним напастях Григорий винил многих, если не сказать всех, но наибольшее количество претензий в силу абсолютно непонятных для слушателей причин у него накопилось к Владимиру Вольфовичу Жириновскому. Чем лидер ЛДПР не угодил страдальцу, тот так и не сообщил, а ограничился голой констатацией факта и крайне экспрессивной характеристикой в адрес одиозного политического деятеля. Григорий вообще выражался просто, без прикрас и лаконично, а слово «пидор» в его лексиконе встречалось настолько часто, что через некоторое время Павлик уже явственно ощущал физический дискомфорт в области ушей. Дорога до станции заняла пятнадцать минут, но Вергилию хватило, чтобы наградить краткой, емкой и агрессивной характеристикой многих